Жан-Мишель Генассия - Удивительная жизнь Эрнесто Че
Али очень мне помогает, без него я бы точно запутался в лабиринте болот. Во время «санитарного обхода» он переводит и провожает меня в другой поселок, где живет около пятнадцати семей. Старики в лохмотьях, женщины, куча ребятишек обретаются в пыльных палатках. Мужчины либо служат в армии, либо работают на стройке. Нищету, подобную этой, трудно даже вообразить. Дети постарше одеты в немыслимую рванину, груднички и малыши до двух лет играют голышом в грязи. Колодца поблизости нет, и воду берут из болота, куда стекают нечистоты. Бессмысленно лечить людей, живущих в подобной клоаке. Нужно переселить их на станцию, где у них будет чистая вода и врач, а я смогу лечить и не тратить два часа на дорогу туда и обратно. Али уверяет, что ничего не выйдет, эти люди – кабилы, дробильщики камней, у них никогда не было домов, только палатки. Сам Али – бербер, а берберы и кабилы не уживаются вместе. Я попытался настоять на своем, и он ответил, что ничего нельзя изменить. Женщины этого племени даже не носят чадру. Кабилов можно лечить, но жить с ними вместе нельзя. Они берут у нас то немногое, чем мы владеем, и исчезают через неделю или через три месяца – зависит от обстоятельств.
В одиночку я ничего не смогу сделать. Нужно поговорить с Кармоной. Выхожу на крыльцо и вижу, как он удаляется, не обращая на меня ни малейшего внимания. А женщина поет.
9 марта 1941 года. Несколько дней тяжелое свинцовое небо было затянуто тучами, они напоминали соборы под обстрелом. Сплошной заградительный огонь. Потом цвета исчезли, и небеса стали черными, без малейшего просвета. Птицы тоже исчезли. Нас накрыл необъятный низкий купол. Дождь льет все сильнее. В Алжире жестокие зимние бури превращают улицы в бурные ручьи. Здесь, вблизи гор, ненастье напоминает доисторический потоп. Гром и грохот. Напитавшаяся водой земля больше не дрожит. Вода заполоняет все вокруг, волны пенятся и превращаются в водопады. Болото исчезло. Мы оторваны от мира. Влажность проникла в дом. Вода поднимается. Еще несколько дней такой погоды, и мы станем утопленниками.
Ночью (а может, и днем, поди разбери) в мою дверь постучали, я решил, что Кармона наконец соизволил посетить меня, но это был Али. Он сообщил, что завтра станцию эвакуируют, иначе будет поздно. Я должен взять только самое необходимое – то, что смогу нести в руках.
Не знаю, в котором часу проснулся. Разбудила меня тишина. Полная, абсолютная. Дождь перестал.
25 марта 1941 года. Дюпре застрял. Не смог проехать. Сержан велел ему ждать в Сиди-Бель-Аббесе. Наводнение по всей стране. Десятки погибших. Множество пропавших без вести. В Тлемсене рухнула гора. Вода спадет дней через десять, не раньше. Дорогу во многих местах просто смыло. Дюпре говорит, что в Алжире дожди идут куда чаще, чем в Париже. Здесь, в этой гигантской могиле, дела обстоят еще хуже. Вода снесла все дамбы и укрепления, а земля как будто решила отомстить людям за все их ничтожные деяния. Годы работы насмарку. Придется все начинать сначала. Дюпре торопится разгрузить машину и уехать. Инструменты для стройки он привезет в следующий раз.
Он считает, что местным ничем не поможешь, такова суровая реальность.
Поселение исчезло. Вместе со всеми обитателями. Али уверяет, что они спаслись, укрывшись на холме. Им не впервой, стихия разыгрывается каждый год, но в этот раз – возможно, из-за войны – было намного страшнее. Холм стал вдвое ниже.
5 июля 1941 года. Али задает мне кучу вопросов: откуда я родом, какая она, моя страна, почему я до сих пор не женат и не завел детей. Стоит такая жара, что на улице можно находиться только с 4 до 10 утра, потом начинается адское пекло. Вода испаряется. Комары вездесущи. Я соорудил тамбур из москитной сетки, но самые хитрые каким-то непонятным образом пробираются и через нее.
Сержан прислал новый препарат дихлордифенилтрихлорэтан[82], и я уже несколько недель его тестирую. Против этого инсектицида не способен устоять ни один малярийный комар. Все получится.
28 октября 1941 года. Прошел год. Целый год. Я почувствовал себя на редкость свободным в этом пустынном враждебном краю. Я управляю собственной жизнью. Наверное, это связано с отсутствием часов. Я встаю и ложусь, сплю, ем и работаю, когда хочу и как хочу, руководствуясь внутренними часами. Окон в доме нет, и я открываю дверь, чтобы узнать, день сейчас или ночь.
Я часто слышу доносящийся издалека голос. Бывают вечера, когда он звучит совершенно отчетливо, как будто его принес ветер. Сегодня тихо, но я все равно его слышу.
Мы с Кармоной не перемолвились ни словом, но он добыл мне сапоги. (Здесь живет свобода.) Сам он их не носит. Ни он, ни остальные арабы. Не знаю, зачем пишу все это. Кармона не араб. Арабы месят грязь голыми ступнями. В крайнем случае надевают сандалии.
21 ноября 1941 года. Кампания хининизации отнимает у меня много времени, но я чувствую огромное удовлетворение, видя, как хорошо лекарство действует на детей и подростков. Теперь они защищены от малярии – за последний год не было ни одного случая заражения. За работой на стройке я слежу издалека, не вмешиваясь.
Нужно было проводить новые клинические испытания хинина, исследовать клещей, так что времени не оставалось даже на чтение.
А может, просто желание пропало.
Единственная связь с внешним миром – газеты, которые привозит Дюпре. «Л’Эко д’Альже» и «Ла Депеш Альжерьен». Полной подборки, увы, не получается. Я прочитываю все, от первой до последней страницы, даже колонку некрологов и объявления. Чтение подобно глотку кислорода, оно доказывает, что жизнь продолжается и я не совсем из нее выпал.
Дела на войне идут плохо, Гитлер побеждает на всех фронтах. Он завоевал всю Европу и вот-вот покорит СССР. Америка все еще выжидает, и бойня продолжается. Мое пребывание в этом богом забытом месте затягивается.
«Ла Депеш» опубликовала несколько глав из потрясающего, великого романа. Я вырезал их и прочел – дважды. Это героическая и очень человечная история молодого проводника-горца о его жизни и борьбе с трудностями каждодневного бытия, о мужском братстве, поиске предназначения и попытке исполнить его. Но главный герой романа – горы. Величественные, завораживающие, безжалостные. Настоящая история любви.
Однажды я непременно съезжу в Шамони.
7 января 1942 года. Виделся с Сержаном, он решил сам привезти на станцию все необходимое. Дюпре каждый раз передает мне его точные и подробные указания, но встретиться с ним лично было настоящим счастьем. Ни одному человеку я не радовался сильнее.
Сержан сообщил мне неутешительные новости. Город охвачен страхом. Вейган «подсидел» Абриаля и теперь рьяно исполняет расовые законы. Евреев арестовали без счету, многие попали во французские лагеря, условия содержания там совершенно ужасающие. Петен сместил Вейгана и заменил его другим верным клевретом.
Сержан сказал, что очень доволен проделанной работой и мои наблюдения in vivo ему крайне полезны. Он считает, что я должен сконцентрироваться на проблеме понижения уровня гаметоцитов[83] и протестировать новые дозировки лекарства, добавив атебрин.
В мае Дюпре предстоит осуществить сложную поставку. Он привезет пресноводную рыбу прямиком из Техаса. Гамбузии пожирают личинок комаров, они так малы – всего тридцать-сорок миллиметров, – что могут охотиться даже среди водорослей. Эти хищные рыбки очень быстро размножаются. Сержан заинтересовался исключительной эффективностью ДДТ. Он уверен, что малярия будет побеждена не столько фундаментальными исследованиями, сколько мерами по борьбе с личинками: разливанием инсектицидов, дренированием и осушением земель во влажных зонах, массовой посадкой лесов, что ускорит испарение воды и не позволит ей застаиваться. Когда я упомянул молчальника Кармону, Сержан отреагировал очень странно, воскликнув: «Он и с вами так себя ведет!» Я промолчал, и он пожал плечами, давая понять, что не властен над этим человеком. По его словам, первый прораб продержался на строительстве три недели, второй – всего семь дней, а Кармона здесь уже три года и успешно справляется с тяжелой работой.
23 марта 1942 года. У меня закончились лезвия, Дюпре я забыл об этом сказать и теперь отпускаю бороду. Сначала я пытался подрезать ее ножницами, но скоро бросил. Борода мне идет, жалко, что Кристина не видит, ей бы понравилось. А вот Нелли вряд ли, она вечно жаловалась, что моя воскресная щетина царапает ей щеки.
Али уверяет, что меня не отличишь от местных. Не знаю, шутит он или все так и есть.
2 мая 1942 года. Я разминулся с Дюпре. Ужасная досада! Мне совершенно необходимо хоть изредка слышать французскую речь, узнавать текущие новости и чувствовать себя причастным к реальной жизни. Время его приезда непредсказуемо, а сидеть на станции и ждать у моря погоды невозможно. Вернувшись, я увидел четыре бочки метровой высоты с тысячами крошечных рыбок. Еще он привез сотни саженцев эвкалиптов, и их запах напомнил мне аромат Ботанического сада. В следующий раз нужно обязательно повидать Дюпре, но как это сделать?
