Паоло Джордано - Человеческое тело
Благодаря этим веселым мыслям он даже ненадолго забывает о ногах. Он рассказал о своем открытии доктору (доктор должен все знать, раз уж Торсу теперь выгонят из армии, пусть это случится как можно скорее), но тот лишь скептически покачал головой:
— После определенного возраста кости больше не растут.
Зато доктор огласил ему целый список жутких болезней, которые они предполагали у него, поскольку он слабо реагировал на лекарства: холера, тиф, амебная дизентерия и что-то еще — он забыл.
Его расстроило то, что доктор не проявил к его ногам ни малейшего интереса. Вроде он нормальный мужик, этот лейтенант Эджитто, регулярно его осматривал, не пропустил ни одного укола, но вечно куда-то спешит, никогда лишнего слова не скажет. Ладно, наплевать! Теперь Торсу известно, что с ногой ничего страшного, сегодня он бегал в туалет всего один раз, а скоро Tersicore89 опять будет принадлежать ему одному. С уверенным видом он направляется в палатку.
Ужас, заставляющий его содрогнуться, когда рядом с ногой он видит свернувшуюся клубком змею, вызывает неожиданно резкий прилив сил, доказывающий, что при желании его тело не утратило способность реагировать. Торсу отскакивает назад, потом еще немного отступает, поскальзывается, падает, потом встает на ноги, не отрывая глаз от рептилии.
— Блин! — кричит он. Его лицо горит от страха.
Змея словно в оцепенении покачивает из стороны в сторону треугольной головой. Шкура у змеи блестящая, голубоватая, с кольцами более светлого оттенка. У Торсу кружится голова, на мгновение лихорадка возвращается, зрение затуманивается, и он глядит на рептилию равнодушно, словно на бредовую галлюцинацию. Змея поворачивается на сто восемьдесят градусов и начинает лениво уползать в противоположную сторону от Торсу. Первый старший капрал глядит на змею, как зачарованный. Оглядывается — вдруг рядом кто-то есть. Наконец опускается на колени и осторожно берет один из больших кирпичей, сложенных вокруг стоек палатки.
— Не шевелись! — шепчет он.
Он знает, что змеи очень быстрые. Однажды он видел документальный фильм об удавах и помнит, как стремительно они двигались. Интересно, эта змея душит свою жертву или она ядовитая? Как узнаешь: все змеи на вид одинаковые. Он поднимает кирпич двумя руками. Задерживает дыхание и бросает кирпич вперед.
Голова змеи взрывается, вокруг разлетаются капли синеватой крови, секунду кирпич стоит на ребре, а потом с новой силой падает на рассеченную голову. Длинный хвост рептилии, потеряв связь с мозгом, начинает биться, как безумный, закручиваться вокруг себя, размахивая мокрым кончиком. Торсу медленно приближается, словно загипнотизированный. Половину змеи сотрясает еще один, более сильный спазм, ее шкура скользит по икре Торсу, словно пытаясь его укусить, хотя зубов у змеи больше нет. Торсу невольно вскрикивает.
Затем мерзкая тварь затихает. Несколько секунд она бьется на песке, потом окончательно застывает. В мгновение, когда она умирает, Торсу невольно прикрывает глаза.
— Ааа! — орет он. — Блин! Ааа! — Сердце дико бьется в груди.
В первые дни пребывания в Гулистане ребята устроили на улице вешалки для полотенец: простые S-образные крючки, прицепленные к железной проволоке габиона. Торсу снимает свои вещи, вешает их поверх полотенец Греко и берет крючок. Возвращается к дохлой змее, наклоняется и всаживает крючок в змеиный хвост. Поднимает изуродованную змею — та достает ему до бедра. Чтобы удушить человека, змея тонковата, но Торсу известно, что природа полна загадок — ни за что не ручайся, если точно не знаешь. В любом случае добыча достойная.
Он вывешивает труп в Развалине, на середине растянутой бельевой веревки. Потом, внезапно почувствовав усталость, опускается на стул и долго рассматривает добычу. Ничего столь же отвратительного и одновременно прекрасного Торсу в жизни не видел. В детстве он ловил крабов, несколько раз натыкался на мурен и ужей, но они были недлинные и пугливые — ничего общего со зверюгой, которая сейчас, в сонный послеполуденный час, мирно покачивается у него перед глазами. Вид у этой змеи величественный — наконец-то он подбирает нужное слово. И вспоминает, что в его краях говорят, будто всякая змея охраняет сокровище.
Чедерна и Йетри тренируются, лежа на лавке под палящим солнцем. Сначала они поднимали гантели, изготовленные из того, что попалось под руку, теперь качают пресс: прямо, с поворотом в одну сторону, в другую — чтобы работали все группы мышц. Тело надо методично лепить саниметр за сантиметром — многие этого не знают. Приходят в спортзал и выполняют три-четыре упражнения, все время одни и те же. Не понимают, чем занимаются.
Чедерна и Йетри по очереди усаживаются друг другу на лодыжки, теперь настала очередь Чедерны отдышаться. Когда Йетри сгибается и достает до колен, он слышит резкий запах Чедерны: запах пота, смешанный с тяжелым дыханием человека, испытывающего физическую нагрузку. Запах не противный, во всяком случае не очень.
— Мало качаешься, целочка! Ты похож на мешок картошки. Что с тобой?
Йетри устало скривляет лицо. Настроение у него не очень. После рейда в деревню он чувствует себя не в своей тарелке. Ночью снятся тревожные сны, которые он не может забыть даже днем.
— Не знаю, — говорит он. — Может, мне просто здесь надоело. Наверняка.
— Раз так, то открою тебе одну тайну: нам всем здесь надоело.
— Тебе-то что, тебе через неделю в отпуск.
Йетри разжимает пальцы рук под затылком, чтобы было легче. Дойдя до восьмидесяти отжиманий, он замирает, прижавшись спиной к лавке. В животе быстро стучит. Резкая боль в пояснице подтверждает, что он хорошо поработал.
— Чедерна?
— Чего?
— Помнишь дом, в который мы вломились вчера?
— По-твоему, это дом? Да это же выгребная яма.
— Может, не надо было так к ним врываться? Выломали этим бедолагам дверь.
— Это ты выломал им дверь.
— Ладно, какое это имеет значение.
— И вообще наплевать на эту дверь.
— Обычная семья.
— Да что ты несешь? Ты-то откуда знаешь? Эти подонки талибы здорово умеют маскироваться. Может, у этого мужика из задницы торчал запал динамита, а мы даже не заметили.
— Маттиоли выволок его за волосы. Не надо было так.
— Тот отказывался идти.
— Он испугался.
— Слушай, целочка, что на тебя нашло? Жалко стало? Знаешь, они этим здорово пользуются. Тем, что ты чувствуешь себя виноватым. Сначала глядят на тебя жалобно, а потом стреляют.
Йетри все равно до конца не убежден. Ему кажется, что они нарвались на семью бедняков. Он снова начинает отжиматься, хотя боль в спине еще не затихла. Поворачивается на девяносто градусов — то направо, то налево, чтобы укрепить боковые мышцы.
— А ты видел, как они относятся к женщинам? — спрашивает Чедерна.
— Это тут при чем?
— Старик, пятки не задирай! Очень даже при чем.
— У них другая культура.
— Слушай, мне эта песня про другие культуры надоела! Если культура дерьмовая, значит, она дерьмовая, и точка. Ничего не попишешь. Это как японская кухня.
— Японская кухня?
— Неважно. Кто-то ведь должен принести варварам цивилизацию, рано или поздно. Если не получается по-доброму, придется нам постараться. Эй, пятки-то не задирай!
Силы у Йетри на исходе. Осталось отжаться еще двенадцать раз.
— Не уверен, что мы здесь ради этого, — не сдается он, сжимая зубы.
— А ради чего же еще? Прикинь, если бы твою мать заставили носить паранджу. Я тебе точно говорю, арабы еще хуже китайцев. И евреев.
Они меняются местами. Йетри пытается вообразить мать, закутанную с головы до ног в длинное черное одеяние. Особой разницы по сравнению с тем, как она одевается, нет. В голове у него вертится один вопрос, но задать его он не решается. Всякий раз, поднимаясь, Чедерна выдыхает ему в лицо. Черт, какой же он сильный, такого еле удержишь! Вытатуированный у Чедерны на животе портрет краснокожего то сморщивается, то расправляется. Йетри все же не выдерживает:
— Слушай, можно тебя кое о чем спросить?
— Валяй, целочка!
— Что именно означает «еврей»?
Чедерна наморщивает лоб, не прекращая качать пресс.
— Что за дурацкий вопрос?
Йетри начинает оправдываться:
— Да нет… Просто ты упомянул евреев, и я… я просто спрашиваю…
— Идиотский вопрос. Еврей — это еврей, нет?
Ну вот, он покраснел. А ведь знал, что не надо было раскрывать рта. У него давно уже закрались сомнения, правильно ли он делает — он и сам не знает отчего, но только всегда как-то само собой выходит, что он раскрывается перед Чедерной. Всякий раз наступает на те же грабли.
— Я знаю, — говорит Йетри, пытаясь как-то выпутаться, — в общем, всю эту историю с Гитлером и концлагерями и так далее. Но… понимаешь… Когда смотришь на негра, видно, что он негр. А как распознать еврея?
