Кобо Абэ - Сожженная карта
Кажется, мой разговор произвел такой же эффект, как если бы физиономию девушки, а может быть, даже и физиономию хозяина я в кровь расцарапал ногтями. Правда, лицо девушки было заслонено рукой, державшей транзистор, и отсюда как следует не было видно. Хозяин же, уткнувшись в газету, даже не шелохнулся. Прикрепленная прямо над его головой открытка с изображением кофейной плантации в Южной Америке, где яркое солнце окрасило далекую горную цепь в желтый цвет, а людей и растения сделало темно-коричневыми, резко контрастировала с покрытым толстым слоем пыли светильником и выглядела нелепо. На втором этаже слышатся чьи-то шаги. Они медленно движутся в мою сторону, замирают прямо над головой и так же медленно удаляются. Я тоже не могу уже спокойно стоять на месте. Если страх и отступает, он все равно вернется снова, как возвращаются вновь и вновь бьющиеся о берег волны. Его смерть, волной взметнувшись в неожиданную высь, разбрасывая вокруг себя брызги, омыла мои ноги и слизнула узенькую тропку, вившуюся по краю обрыва, но и когда волна отступит, ничего нового не прибавится, и, следовательно, особенно суетиться смысла нет. К тому же возложенное на меня поручение ограничено первыми тридцатью тысячами иен — это тоже облегчение. Мало того, поскольку и положение самой женщины резко изменилось… значит, я обязан продолжать розыски оставшиеся пять дней, но… совсем не исключено, что она прямо сейчас заявит о расторжении контракта, пожелав, чтобы я с сегодняшнего дня прекратил розыски, — я не застрахован от того, что она этого не сделает. Мне немного жаль бросать эту работу, остался какой-то неприятный осадок. Но с точки зрения дела баланс, в общем, в нашу пользу. И шеф будет мной доволен, да и ругать перестанет.
Может быть, в этом и заключается основная причина, почему я не решаюсь позвонить женщине… подумал я неожиданно… и меня охватывает удивительное чувство стыда, будто, стоя перед зеркалом и приложив к глазам бинокль, я подглядываю за тем, как я подглядываю. Что же это значит? Я, хотя меня об этом и не просили, сам того не заметив, по рассеянности расписался в получении суммы, превышающей тридцать тысяч иен. Я стану посмешищем. Среди моих приятелей агентов моя глупость станет предметом насмешек. Шеф всегда повторяет: заявитель не человек, он — пища, которой мы набиваем наши желудки, помните об этом. А вас люди считают — кем вы думаете? — бродячими собаками, да еще и бешеными.
А ведь бинокль действительно, в зависимости от того, как его использовать, может дать тот же результат, что и просвечивание рентгеновскими лучами. Например, с помощью бинокля даже на обычной фотокарточке, помимо встречи лицом к лицу с тем, кто на ней изображен, можно прочесть множество выражений лица, проникнуть в характер. Сначала поставить фотокарточку вертикально, по возможности распрямив углы, и тогда фон станет совершенно черным. Источник света расположить таким образом, чтоб не было бликов. Потом встать на колени на расстоянии, равном длине двадцати — тридцати диагоналей фотокарточки… конечно, на колени становиться совсем не обязательно — просто фотокарточка должна быть на уровне глаз… бинокль пяти или десятикратный. Такой бинокль позволяет свободно создать в своем воображении фон, а легкая дрожь руки помогает придать воображению подвижность. Сначала покажется только всплывшее, примерно в метре, увеличенное изображение. Нужно запастись терпением по меньшей мере минут на десять. И когда от напряжения начинается резь в глазах, обычный фотопортрет неожиданно превращается в объемный, кожа приобретает живые краски. Значит, все удалось. Теперь нужно смотреть неподвижно, не моргая, не отрываясь, напрягая изо всех сил зрение, пока не заболят глаза. И не в силах выдержать пристального взгляда, уголки глаз на фотографии или углы рта начнут подрагивать. Если лицо снято в профиль, оно тревожно обратит к тебе украдкой вопрошающий взгляд, если — анфас, то, избегая устремленного на него взгляда, будет беспрерывно моргать. Потом из его глаз и твоих глаз, из его губ и твоих губ, из всех мускулов, создающих выражение лица, начнут пробиваться волоски нервов, сплетутся в воздухе между ним и тобой, и ты, как в своем собственном сердце, начнешь читать то, что скрыто выражением лица. Особенно важно, что проникаешь в самое сокровенное, спрятанное от посторонних взоров… крепко стиснув зубы, выпятив нижнюю губу, широко раскрыв узкие глаза, он беспокойно шарит взглядом где-то, у ног, избегая твоего лица, и его чувства, всегда набриолиненные, аккуратно расчесанные и безмятежные, встают дыбом, точно шерсть на спине кошки, столкнувшейся с врагом… это его мгновенное… никому не показываемое выражение, когда он наедине с самим собой… Я проделал все это вчера утром перед уходом, и теперь он бы уж ни за что не ускользнул от моего внимания, даже если бы мы ехали на эскалаторе в разные стороны. Этот метод придуман мной, и другие агенты очень высоко оценили его, и теперь им пользуюсь уже не я один. Шеф в счет не идет. Для него вообще любая инициатива, только потому, что это инициатива, выглядит нелепицей.
Конечно, в идеале такого рода наблюдения лучше всего вести ночью. И требуется для этого как минимум два часа. Разделив с портретом воображаемую трапезу, нужно, став начальником, приказывать ему, став товарищем, выслушивать жалобы, став подчиненным, получать от него выговор; если это женщина, попытаться лечь с ней в постель, если это мужчина, попытаться самому превратиться в женщину и предложить ему себя. Но в отношении его я еще подобный метод не использовал. И скорее не из-за пренебрежения к своим служебным обязанностям, а потому, что в самой заявительнице было нечто такое, что связывало инициативу, — здесь уж ничего не поделаешь. Гораздо больше, чем его исчезновение, не давали мне покоя, казались дурно пахнущими истинные намерения заявительницы. Действительно, я и теперь далеко не освободился от подозрения, что, возможно, ее заявление о розыске — ловкий трюк, рассчитанный на то, чтобы еще лучше утаить место, куда он скрылся…
Однако тот, кто сеял семена подозрений, тот, кто обволакивал все вокруг меня непроницаемой тучей — зять исчезнувшего, — мертв… и сильный ветер уже разогнал на небе тяжелые тучи, и теперь сквозь разрывы в них выглянуло долгожданное солнце… и если сейчас снова посмотреть на его фотографию…
Его фотография, повернутая ко мне головой, снова лежит перед сторожем автомобильной стоянки… облитый ленивым голосом: «Восемьдесят иен», я протягиваю пятисотиеновую бумажку, положив на нее его фотографию: «Сдачи не нужно»… Не особенно редкие, но уже начавшие редеть волосы, неровно подстриженные на висках…
— Хотел вас кое о чем спросить…
Беспрерывно двигающий губами старик — ноги укрыты одеялом, поверх которого на коленях лежит раскрытый комикс, — подняв на лоб очки, подозрительно переводит налитые кровью глаза с фотографии на пятисотиеновую бумажку.
— У вас под одеялом, наверно, стоит хибати, чтобы ноги греть. Это вредно для здоровья. У вас и глаза такие красные от газа.
— Электрическая она у меня, хоть и плохонькая…
— Значит, здесь у вас слишком сухой воздух.
— Чайник я на ней грею…
— Простите, немного отвлекся. — Смеюсь я нарочито весело и пододвигаю еще ближе к старику пятисотиеновую бумажку. — Человека на этой фотографии не припоминаете? Может быть, дело это и давнее, но все же…
— А что такое?
— Машину угнанную ищу.
Стоило мне произнести эти слова, первыми пришедшие на ум, как тут же улавливаю исходящее от лица, запечатленного на фотографии, огромное своенравие, и тогда вроде бы без всяких причин мое отношение к нему, как к потерпевшему, неожиданно оказывается поколебленным. Нет никаких оснований считать его потерпевшим — с таким же успехом можно предположить, что он преступник, как говорится, пятьдесят на пятьдесят. Если довести эту мысль до крайней точки, можно даже предположить, что именно он был тем самым подстрекателем, который стоял за спиной убийц его зятя… нет, такое воздаяние за содеянное, в духе детективных романов, вряд ли мыслимо… если бы это была игра в закрытой комнате, тот, кого угадывают, должен был бы сидеть на соседнем стуле, в реальном же мире нужно искать человека, который укрылся с головой маскировочным халатом и спрятался за линией горизонта. Видимо, придется и сегодня ночью еще раз подольше пообщаться с ним при помощи бинокля. Ведь главное действующее лицо остается главным действующим лицом, даже если я уже опоздал…
— Угнанную машину?
— Может, и не угнанную, а попавшую в аварию. — Откровенно отступаю перед неприветливым лицом старика, которое напоминало заржавевший, неподдающийся замок, и кладу на ассигнацию еще три стоиеновые монеты. — Сколько на вашей автостоянке постоянных клиентов, которые платят помесячно, и сколько тех, кто оставляет здесь машину на короткое время?
