Флора Шрайбер - Сивилла
Джесси Флуд, служанка, постоянно жившая в доме Дорсеттов в течение шести лет, сказала только: «Это самые чудесные люди в мире. Миссис Дорсетт была очень добра ко мне и к моей семье. Она давала нам все — все что угодно. Не было людей добрее, чем Дорсетты».
Джеймс Флуд, отец Джесси, работавший у Уилларда Дорсетта плотником, заметил, что «Дорсетт был лучшим в мире боссом».
Уиллард Дорсетт, родившийся в Уиллоу-Корнерсе в 1883 году и происходивший, как и большинство жителей городка, из рода первых поселенцев, в 1910 году взял в жены Генриетту, урожденную Андерсон.
Семейства Дорсеттов и Андерсонов были похожи и по происхождению и по традициям. По отцовской линии Хэтти была правнучкой Чарльза, английского священника, который вместе со своим братом Карлом, школьным учителем, эмигрировал в Вирджинию из Девона, получив на это денежное пособие от лорда Балтимора. По материнской линии Хэтти была еще ближе к Англии. Эйлин, ее мать, была дочерью англичан, которые покинули свой родной Саутгемптон, перебравшись в Пенсильванию. Обри Дорсетт, отец Уилларда, был внуком некоего англичанина, приехавшего в Пенсильванию из Корнуэлла, а Мэри Дорсетт, мать Уилларда, родившаяся в Канаде, происходила из английского семейства, которое, до того как осесть в Канаде, бежало от религиозных преследований в Голландию.
Уиллард и Хэтти познакомились случайно во время его посещения Элдервилля, штат Иллинойс, — города, одним из основателей и первым мэром которого был Уинстон Андерсон, отец Хэтти. Уинстон Андерсон приехал в Элдервилль, отвоевав в кавалерийских частях юнионистов во время Гражданской войны. Он поступил туда добровольцем в возрасте семнадцати лет, выдав себя за восемнадцатилетнего. Позже в Элдервилле он стал владельцем музыкального магазина, возглавлял хор при методистской церкви и вновь стал мэром.
Яркая, живая Хэтти покорила Уилларда Дорсетта с первого взгляда. Они прогуливались по элдервилльской Мэйн-стрит, когда Хэтти вдруг остановилась и произнесла импровизированную речь, восхваляющую ее отца, вновь выставившего свою кандидатуру на пост мэра. Обескураженный Уиллард беспомощно стоял в сторонке.
Однако в то время, как другие мужчины, которых Хэтти завоевывала своей внешностью, умом и живостью, разрывали с ней отношения из-за ее острого языка и эксцентричности, Уиллард остался верен ей. Он был готов, по его выражению, «связаться» с ней, поскольку считал ее интеллектуальной, «рафинированной» и, кроме того, талантливой пианисткой. Сам он пел тенором в церковном хоре и представлял себе, как Хэтти будет ему аккомпанировать. В духе патентованных средств и доморощенных панацей Уиллоу-Корнерса он был уверен в том, что, хотя поведение Хэтти часто бывает эксцентричным, став старше, она переменится. Когда они поженились, ей было двадцать семь лет, и не вполне понятно, что он имел в виду под «станет старше». Так или иначе, он влюбился в Хэтти Андерсон и после нескольких проходящих по уик-эндам свиданий в Элдервилле попросил ее руки.
Хэтти не влюбилась в Уилларда, о чем и сообщила ему. Якобы случайная встреча с ним на самом деле оказалась расчетливым актом мести ювелиру, с которым она была помолвлена, но который изменил своему обещанию расстаться с алкоголем. Более того, Хэтти заявила, что все мужчины одинаковы, что им нельзя верить (это впоследствии эхом отозвалось в заявлении Пегги Лу в кабинете доктора Уилбур) и у них «только одно на уме».
В то же время мысль о жизни в Висконсине нравилась Хэтти, которая не была нигде, кроме своего родного Иллинойса. Возможность пожить в другом штате стала причиной ее переезда в 1910 году в Уиллоу-Корнерс под именем миссис Уиллард Дорсетт.
Со временем Хэтти стала больше думать об Уилларде и даже заботиться о нем. Он был добр к ней, и она старалась отплатить ему тем же. Она готовила его любимые блюда, собирала рецепты вкусных пирогов и пирожков и всегда подавала пищу вовремя: обед ровно в полдень, а ужин точно в шесть вечера. Хотя домашние работы не особенно привлекали ее, она стала фанатичной и преданной домашней хозяйкой. В первые годы брака Хэтти и Уиллард устраивали также прекрасные музыкальные вечера. Она действительно становилась аккомпаниатором, которым когда-то воображал ее Уиллард.
В течение первых тринадцати лет брака у Хэтти было четыре выкидыша и ни одного ребенка. Уиллард и Хэтти уже начали думать, что останутся бездетными. В то же время ни одному из них и в голову не пришло поразмышлять над тем, имеют ли эти выкидыши какое-то психологическое значение. Однако в свете амбивалентного отношения Хэтти к перспективе обзаведения ребенком психологические компоненты выглядят вероятными. Ей нравилось возиться с чужими детишками, и однажды она в шутку сказала матери новорожденного, что не против «похитить младенца». Но, выказывая яркое желание завести собственного ребенка в данный момент, в следующий Хэтти могла выразить совершенно противоположное чувство. Реальная перспектива необходимости заботиться о ребенке часто заставляла ее враждебно относиться к материнству.
Позже доктор Уилбур предположила, что мощные конфликтующие эмоции расстроили гормональную систему Хэтти, став психосоматическими компонентами выкидышей. Во всяком случае, когда Сивилла была зачата, Уиллард боялся, что этот ребенок тоже не родится живым. Поэтому он проявил по отношению к Хэтти властность, которой никогда не позволял себе ранее, и запретил ей появляться во время беременности на людях. Таким образом, тайность и скрытность окружали Сивиллу уже в утробе матери.
При рождении Сивилла весила пять фунтов и одну унцию с четвертью (два килограмма триста грамм). Как бы устыдившись столь скромных показателей, Уиллард настоял на том, чтобы эта унция с четвертью была включена в объявление о рождении ребенка. Уиллард также взял на себя выбор имени, и Хэтти, которой не понравилось имя Сивилла Изабел, решила пользоваться им только в случае крайней необходимости. В других случаях Хэтти постановила называть свою дочь Пегги Луизиана. Позже это сократилось до Пегги Лу, Пегги Энн и просто Пегги.
Однако в первые месяцы младенческой жизни Сивиллы отнюдь не имя ребенка больше всего расстраивало Хэтти. Вновь заявило о себе ее прежнее двойственное отношение к материнству. Увидев свою дочь в первый раз, Хэтти мрачно заметила: «Она такая хрупкая, что, боюсь, сломается».
На самом деле «сломалась» именно Хэтти. После родов ее охватила тяжелая депрессия, которая длилась первые четыре месяца жизни Сивиллы. В этот период общение Хэтти с дочерью заключалось лишь в кормлении грудью. Все остальные заботы по уходу за девочкой взяли на себя нянька, Уиллард и, главным образом, бабушка Дорсетт.
Когда Хэтти оправилась настолько, чтобы выполнять свои обязанности, у нее случилось серьезное столкновение с Уиллардом из-за того, что она решила покормить ребенка грудью в то время, как в доме были гости. Хотя Хэтти собиралась забрать Сивиллу в спальню и закрыть дверь, Уиллард выдвинул неопровержимый аргумент: «Нет. Все будут знать, чем ты там занимаешься».
Хэтти указала ему, что другие женщины — сидящие на последних скамьях в церкви крестьянки, приезжающие в город на своих разбитых тележках и часто обедавшие вместе с Дорсеттами, — кормят младенцев не только в присутствии своих близких, но и при посторонних, чего она вовсе не собиралась делать. Но Уиллард остался непоколебим, заметив, что его жена — не «женщина с фермы».
Хэтти молча согласилась, но затаила обиду. Голодная Сивилла плакала, и поэтому Хэтти обвинила девочку в том, что своим плачем она заставляет мать нервничать. Да, эту нервозность вызвал именно плач, а не сознание того, что если ребенка не кормить, то это ему повредит, и даже не неприязненное чувство к Уилларду, ограничившему свободу ее действий, что заставило ее выкрикнуть: «Я через потолок могу проскочить!» (одно из любимых выражений Хэтти, служившее проявлением хронической фрустрации).
Депрессия, последовавшая за рождением Сивиллы, усилила черты тревожности и непостоянства, которые всегда были присущи Хэтти Дорсетт. Со временем Хэтти все меньше стало волновать, будет ли Уиллард чем бы то ни было доволен. «Мне наплевать. Мы живем в свободной стране», — выпаливала она, когда муж начинал жаловаться на какие-то упущения в некогда безупречных заботах о нем. Больше у нее не хватало терпения сидеть и аккомпанировать ему на пианино. В общем-то, у нее не хватало терпения сидеть более нескольких минут ни при каких обстоятельствах: она тут же вставала и начинала поправлять занавеску или смахивать пыль с мебели. Она стала поступать так даже при посещении других домов. Хотя она умела шить, рука ее была недостаточно тверда для того, чтобы держать иглу. Все детские платья Сивиллы шил Уиллард. Беспокойная, мечущаяся Хэтти играла со словами так же, как с занавесками и пылью. Она подбирала слова в рифму и привыкала повторять окончания чужих фраз. Если кто-то говорил: «У меня сегодня так сильно болит голова», то Хэтти повторяла: «Болит голова».
