Дина Рубина - Больно только когда смеюсь
— Не, ну… какая ваша цена-то?
— Ей-богу, не знаю. Двести?
— Садитесь!
— Вот спасибо, голубчик!
Сажусь, и он, уже контуженный этим моим «голубчиком», уже слегка размягченный, тут же начинает делиться размышлениями, рассказывать, какая тяжелая жизнь, какой город тяжелый, и проклятая эта, вот, милиция!
— Понимаете, дерут ведь страшно, без зазрения совести, и рука руку моет, и как вот это называется, есть такое слово…
Я говорю: «Коррупция?»
— Точно! Как вы сказали?
— Коррупция.
— Вот эта коррупция, да, ну вы ж понимаете, ты станешь чего-то доказывать, а он заберет права, и всё, вроде ты чего-то не подписал… Потом — что еще творят? Раскопают какой переулок, — а я туда всю жизнь заворачивал, — вчера, по привычке сунулся, а там в кустах — «кирпич».
— Как — в кустах?
— В кустах поставят «кирпич», чтоб, значит, не видно. И мент сидит в засаде. А ты по привычке туда зарулил. Ну, забрал он права, и всё. Иди к адвокату. Я иду к адвокату, а это 40 тыщ, и он в сговоре с этим адвокатом. Как вы сказали слово-то… которое?..
— Коррупция.
— О, коррупция! Или, опять же, вот, моя сестра сдаёт комнату в квартире. А мент приходит, как по часам. Дай ему…
— Что ему дать?
— Ну, как же? Те, которые комнату снимают, менту отстегивают.
— За что?
— Он их крышует…
— Зачем?
Крышует, говорю.
— Понятно…
— А теперь — что? Ежли они бузят, пьянка там, или громко музыку включили, ему ж теперь не пожалуешься, он же их крышует… Как вы сказали, слово называется?
— Коррупция.
— ТАК ЧТО У ВАС СВОИ ОСВЕДОМИТЕЛИ, СВОИ ИСТОЧНИКИ ИНФОРМАЦИИ?
— Я просто знаю, за какой конец нити потянуть, чей роток развязать.
Ведь кто-то может три часа безостановочно рассказывать всю свою жизнь, и я не возьму ни слова: обыденная вязкая тусклая речь… А другой произнесет две-три фразы… — и это блеск, веер павлиньего хвоста. Пир души!
Картинка по теме — байка Натальи Рапопорт.
«Все-таки, что замечательно в Москве — передвигаться иностранцу очень просто. Особенно, когда иностранец по-русски мало-мало разбирает. Выходишь на дорогу, поднимаешь руку, останавливается машина, — езжай, куда надо.
Как-то опаздывала я на встречу, поймала машину и еду, довольная — авось успею!
Водитель, мрачный такой молодой человек вдруг говорит мне:
— Вы не думайте, что едете в обыкновенной машине…
Я удивилась:
— А что такого необыкновенного в твоей машине?
— А я вожу председателя избиркома Жириновского.
— Да ну! Ишь ты… А Самого-то видел?
— Ви-и-дел, — говорит. — Он в прошлом годе в ресторане день рождения отмечал, я помогал подарки в машину складывать. Огромные такие часы с боем — тяжелые! — занес с трудом. Оборачиваюсь — сам стоит. Подает мне бумажку в сотню долларов.
— Что-то, — говорит, — рожа твоя мне знакомая.
— А я, — говорю, — вожу председателя твоего избиркома.
— А сам за меня будешь голосовать?
— Да на хрена, — говорю, — ты мне сдался!..
Тогда он достает еще одну сотенную!
— А сейчас, — спрашивает, — голосовать будешь?
— Сейчас подумаю…
Парень сделал коротенькую, но весомую паузу, и кивнул: — Откройте бардачок!
Открываю бардачок, там лежат две сотенные долларовые банкноты.
Вот, — проговорил удовлетворенно, — не меняю. Берегу… Надо беречь, понимаешь: все ж реликвия — сам Жириновский подарил!
— А голосовать-то за него… Голосовал?
Он усмехнулся и протянул: — Да на хрена он мне сда-а-лся…»
— ТО ЕСТЬ, ВЫ НАСТАИВАЕТЕ НА ПРИНЦИПЕ «ИЗ ПЕСНИ СЛОВ НЕ ВЫКИНЕШЬ»?
— Понимаете, выкинуть, конечно, можно все, что угодно. Особенно, когда человек — а я таких встречала, — ни при каких обстоятельствах, даже в нужном контексте не выносит звучания «крамольного» слова.
То есть, такой человек теоретически знает о существовании подобных слов, но как шаман, трепещущий при имени злого духа, принимается немедленно бить в бубен, этого самого духа изгоняя. Тоже проявление суеверия.
Но зачем портить песню? Бывают истории, которые рассказывать, ставя многоточие вместо крепкого и точного слова — просто пошлость и трусость. И глупость.
Картинка по теме:
Художник Дмитрий Леон был человеком примечательным — осанистый, высокий, бородатый — ну просто библейский пророк!
И вот как-то не повезло: ногу сломал. Закатали ногу в гипс, и сидел Дима дома, тосковал… А на дворе — лето, все приличные москвичи на юга потянулись…
Ввалились к нему двое приятелей-художников, стали уговаривать поехать в Крым.
— Дим, — уговаривали, — все ж гениально просто: мы тебя до поезда дотащим, а там возляжем на морском песочке, — в картишки играть, пейзажи разглядывать, на девочек любоваться…
Уговорили! И до поезда, как обещали, друга дотащили.
Приезжают в Коктебель… А там уже отдыхающих видимо-невидимо, все занято — санатории, гостиницы, квартиры, комнаты, сараи, курятники… Под страшным солнцем двое страдальцев, сцепив руки «стульчиком», до вечера таскали тяжеленного Леона с его гипсовой пушкой… Думали, помрут, рухнут на землю и разом кончатся…
Наконец, на окраине Коктебеля, в грязном покосившемся домишке отыскалась комната, бывшая кладовка. Хозяин — старый алкаш со свинцовой физиономией — мрачно оглядел эту троицу и сказал:
— Значить так! Кипятильник не включать, музыку не ихрать, радива не слушать, блядей не водить… Понятно?
Злой измученный Леон протянул: — Поня-а-атно!
— Чего тебе понятно?!
— А то, — сказал Леон, — что пошел ты на хуй!
— Дим-Дим-Дим! — всполошились друзья, которых перспектива тащить и дальше тяжеленного Леона пугала гораздо больше строгих правил хозяина. — Дим-Дим, не надо, а? Все нормально, Дим… все отлично!
— Ну ладно, ребята, — вдруг проговорил хозяин вполне доброжелательно. — Я щас принесу вам простыни-подушки… Устраивайтесь тут… отдыхайте!
А наутро, когда оба приятеля улизнули на пляж:, а Дима тосковал со своей гипсовой ногой на хлипкой раскладухе, в дверь аккуратно постучали; вошел хозяин-алкаш с подносом, накрытым салфеткой. Присел на табурет возле Леона, аккуратно снял салфетку — под ней оказалась бутылка водки, стаканы, два соленых помидора…
— Ну, вот что, Митрий, — сказал он. — Выпьем, пока жиды загорают.
— НЕМНОГО ДОВЛАТОВСКАЯ ИСТОРИЯ. КАК ТАМ У НЕГО: «ПРИСЛАЛИ НОВОГО ИНЖЕНЕРА. ДУМАЛИ ЕВРЕЙ, А ОКАЗАЛСЯ ПЬЮЩИМ ЧЕЛОВЕКОМ»… А ЧТО, СОБСТВЕННО, СОБОЙ ПРЕДСТАВЛЯЕТ «ПРОСТОЙ ЧЕЛОВЕК» В ИЗРАИЛЕ?
— О, это хорошая теплая компания… Самособой, об операх-симфониях с ними лучше речь не заводить, и «Черный квадрат» Малевича обсуждать не стоит.
Тут у меня мама на днях притащила новенький телефонный справочник «Иерусалим: золотые страницы». Мама любит всякие нововведения и, главное, верит всему безгранично.
— Вот, — говорит торжествующе, — это поистине золотое дно: вся информация о всех сторонах жизни в Иерусалиме! Пожалуйста: все, что касается, скажем, кондиционеров… тут больше трехсот фирм! Или, вот, фирмы перевозок, фирмы по изготовлению и продаже ковровых покрытий… по продаже электротоваров…
Вдруг она замолчала, вглядываясь в страницу.
— А вот художники… — слегка растерянно проговорила она.
Я заглянула через ее плечо на страницу: под крупным подзаголовком «Художники» был написан всего один телефон: «Элюль Моше. Татуировки».
Понимаете, «простой человек» в Израиле вряд ли упьется до потери нормального облика, и в этом виде вряд ли станет гоняться с топором за любимой женой… К слову, вряд ли в пьяном виде он станет решать вопросы бытия и веры… Он действительно прост, брутален, практичен… Как правило, не подвержен депрессиям. Разительно отличается от привычного советскому человеку образа «еврейского интеллигента». Во всяком случае, мучительные размышления на тему «удобно-неудобно» по любому поводу, ни на мгновение не омрачат его отличный аппетит. Да и прочие естественные надобности.
