Все хорошо, мам (сборник) - Безсудова Елена

Оказалось, дедушка попал в лапы рыночной мафии. Он был азартен, и ему всегда фартило. Дедушка выигрывал в лотереях (однажды даже стиральную машину!), в конкурсах на новогодних елках и с первой попытки вытаскивал нам с братом игрушки в автоматах. Все называли его «везунчик Вольдемар». В этот раз он вознамерился добыть для бабушки кухонный комбайн. Но рыночная мафия оказалась хитрее.

В электричку садились в тишине. Потрясенный, дедушка произносил лишь одну фразу: «Только бабе не говори…» За окном мелькало весеннее, серое. Мир медленно растворялся в ранних сумерках.

В продрогшем вагоне вдруг наметилось оживление. Стоявшие с газетками пассажиры стали покачиваться, как заросли полыни, в которую забежала по нужде собака. Сквозь толпу пробирался торгаш. Голова его была замотана бинтами, в коробке, подвешенной на шею с помощью того же бинта, только более грязного и разлохмаченного, стопочками лежали лотерейные билеты.

– Розыгрыш квартир, машин, бытовой техники! – завывал торгаш с откровенно нестоличным акцентом. – Телевизоры, магнитолы, радиотелефоны, соковыжималки!

Понятно теперь, почему его избили.

Поникший дедушка оживился и полез в карман китайского пуховика, в котором, к его радости, обнаружилась мелочь.

– Деда, это же твои последние деньги! – я пыталась вразумить везунчика Вольдемара, но мои резонные ремарки тонули в вихре охватившего его азарта.

Лотерейщик уже высыпал монетки из опухшего кулака в картонный короб. Дедушка левой рукой тащил из пачки квартиру, машину и бытовую технику. «Левая рука – она от сердца, не подведет», – утверждал он, и я верила. Пройдет много лет, и левой рукой я вытащу на корпоративе главный приз новогодней лотереи – золотой Parker.

– Почему без штанов, – с порога заволновалась бабушка, увидев, что мы явились с пустыми руками.

– Не купили, – мрачно пробубнил дедушка.

– Не было моего размера, – с вызовом добавила я.

– Конечно, – обрадовалась бабушка. – Посмотри, какая ты дохлая! Поезд между ног может проехать!

Баба была железнодорожником.

За обедом, убедившись, что мы с дедушкой прилежно едим щи, бабушка аккуратно поинтересовалась:

– Володя, а где же деньги?

Дедушка поперхнулся щами.

Сердце застучало почему-то в ушах. Сквозь его стук было слышно, как кашляет дедушка.

– А он их хачикам проиграл, – буднично сказала я, предав и дедушку, и все наши прогулки под высоковольтными проводами по набережной Москвы-реки.

И щенка, которого он принес, несмотря на все бабушкины «через мой труп».

И военные песни, от которых всегда хочется плакать: он тихо пел их мне, четырехлетней, на старой даче. В распахнутые окна живым уютным зверем вваливалась июльская ночь со всеми ее цикадами и шумом далеких поездов. Такие моменты особенные. Они становятся тобой и потом, во взрослой жизни, воскресают из детства в минуты слабости и отчаяния. Это и есть та сила, безусловная любовь, которую отдают нам щедро, без остатка, приправив горой ошибок, наши предки, а потом и мы – своим детям.

А седьмого марта в школе объявили конкурс на лучшую поздравительную открытку. Я сроду ни в каких конкурсах не участвовала, вероятно, опасалась провала. Но тут почувствовала внутренний трепет, который, видимо, называется вдохновением. Иначе говоря, дернул меня черт, придя домой, взяться за открытку. И какую! Это неискушенные умы налепят «щастьярадостижелаем» с презренной мимозой.

Моя открытка будет всем открыткам открытка. Большая. Объемная. Сейчас бы это называлось 3D.

Весь вечер я, забыв про уроки, вырезала полоски из бордовой бархатной бумаги, склеивала их между собой, чтобы придать форму восьмерки, украшала пушистыми гофрированными цветами. Голубыми, пурпурными и желтыми. Веб-дизайнер бы одобрительно кивнул.

Утром восьмого марта мы с дедушкой бережно везли мою прелесть в переполненном автобусе, упаковав в два пакета – в один восьмерка не поместилась. Было неудобно – с нами ехали еще и лыжи. Острия лыж венчал полиэтиленовый мешок – так требовали неизвестно кем придуманные правила безопасности. Автобус потряхивало, мы шуршали балластом. Дедушка закрывал открытку спиной от напиравших граждан на каждой мучительной остановке, но несколько цветков все равно отвалилось. Снег на его спине подтаял, серое пальто пошло угольными пятнами. Внизу хлюпала черная жижа. Дедушке низ был не виден. А я только его и видела.

Проделав часть пути на желтом пузатом автобусе, мы с дедушкой, восьмеркой и лыжами спешились – до школы следовало идти еще двадцать минут пешком, через парк и железнодорожный мост. По мнению бабушки, парк кишел маньяками. Поэтому в школу меня сопровождал дедушка. Обратно я возвращалась через тот же парк, но уже одна. Бабушку это не смущало. Видимо, днем маньяки спали.

Парковая дорожка сморщилась мартовскими колдобинами. Ноги разъезжались в разные стороны. Продолжая шелестеть мешками с открыткой и постукивать лыжами, поддерживая друг друга, мы добрались до железнодорожного моста. Пятьдесят обледеневших ступеней – и мы наверху. Мост еще деревянный. Под ногами – огромные щели. Сквозь них видно, как проносятся спрутами электрички и поезда. Хотелось прыгнуть на крышу поезда дальнего следования и следовать подальше. Порыв ветра сдул с дедушки кепи. Он пытался было удержать его на голове, но руки были заняты открыткой и лыжами. Дедушка смешно ругался. Кепи, совершив красивый полет в воздухе, приземлилось на крышу вагона и умчалось в неизвестность. Повезло ему.

Оторванные цветки пришлось наспех приклеивать уже в школе. Надушенная свежим клеем, открытка осталась ждать своего часа в классе. Первым уроком была физкультура. Лыжи были освобождены от пакета. Оказалось, на нем был изображен ковбой, курящий «Мальборо». «Come to where the flavor is», – призывал рекламный слоган. Пакет раньше висел в нашей ванной на стене перед зеркалом – бабушка хранила в нем свои бигуди, слегка погрызенные собакой, и дырявые колготки – на тряпочки. Мне неловко было раздеваться и залезать в ванну в присутствии ковбоя, и я накрывала пакет полотенцем.

Я почему-то была уверена, что flavor – значит свобода. И ковбой манил перстом в свою прекрасную мальборо-кантри. О свободе я могла только мечтать.

От звонка до звонка, десять лет, я проучилась в московской школе с углубленным изучением английского языка. Застала мозаику во всю стену, из которой складывался Ленин, бегущий на учебу через поле, и вместе со страной, поменяв школьную форму на спортивный костюм с Гуфи, шагнула в светлое российское будущее.

Дорога до школы занимала час, но бабушка считала, что мне нужна «закалка». Потому что я – слабохарактерная. Ни рыба ни мясо. По вечерам я занималась либо в художественной школе, которая находилась на другом конце города, либо на курсах компьютерной грамотности в соседнем подъезде. Чтобы не пойти по кривой дорожке. С компьютерных курсов, правда, бабушка меня забрала, когда узнала, что препод однажды посадил меня к себе на колени…

И вот мою шуршащую красавицу царственно водрузили на стену среди прочего примитивного хлама с тюльпанами и нарциссами. Потирая вспотевшие ладони, я нервно выхаживала в толпе собравшихся, прислушиваясь к отзывам публики.

– Ой, бля, смотрите, похоронный венок! – загоготал здоровенный прыщавый десятиклассник, тыча в мою восьмерушку кривым красным пальцем.

Полет творческой мысли, весенний флер новаторства – все рассыпалось печальными блестками под улюлюканье толпы.

Я смотрела на свою открытку и думала: «Венок. Это венок…»

Тем не менее восьмерушка моя заняла второе место. Первое досталось Катьке Катковой – дочке музработника.

Судьба оказалась благосклонной и к дедушке – лотерейный билет, купленный в электричке, дождался своего звездного часа через неделю. Дедушка выиграл плеер.

Бабушка сначала обиделась – она мечтала о кухонном комбайне. Но сходила в церковь, пошепталась с батюшкой, смирилась и купила мне кассету с песнями Надежды Кадышевой.