Если забуду тебя, Тель-Авив - Кетро Марта

Приехал, денег привёз – зачем-то лизнул ладонь и положил в неё семь тысяч триста рублей. Ладно, кто ладонь лизал, я догадываюсь, у него опять корм кончился. А этот обнял потом, а я и говорю:

– А вот раньше, когда ты обнимал меня в Москве, то ещё и кружил немножко.

И он тогда поднял меня, прижал к себе и закружил, и я увидела из-за его плеча море, пляж, гору и снова море. А прежде, приезжая в Москве, возил меня за город, и я видела поле-поле-поле и высотные дома на горизонте.

Поставил на место, и я чуть не заплакала: я и забыла, что он нравился мне не только потому, что здоровенный, красивый и член большой, а потому что добрый – не погнушался, а я с тех пор на десять кило потяжелела, и он не мальчик, хоть и рост больше двух метров, но все мы слабеем.

А потом он сел на розовый самолёт с надписью «Путешествие» и улетел, а я проснулась.

Проснулась и поняла две вещи.

Те море-горы из сегодняшнего сна были не здешние, а крымские, где мы три раза пересекались и жили на хипповских стоянках.

И, да, мы иногда встречались, но в Москве он ко мне не приезжал и ни в какие поля не возил, просто всю жизнь мне с тех пор иногда снился, вот и была своя сновидческая история отношений.

Нет, не любила, для радости трахались, очень он был красивый. Просто так зачем-то снился.

2

Снова снился, живой и тощий, он теперь раскатывает на своём чопере вдоль моря и никогда не останавливается. Хочу побыть с тобой, говорю, денька три. А он меня только обнял и погладил мокрые щёки – три нельзя, это насовсем. Я, говорит, теперь в Крыму, за экологией слежу. А потом пошёл в прибой, за ним девки побежали, конные поскакали, а дети закричали: «Полиция!», но только на иврите – «Миштара, миштара!». Тогда он запрыгнул на мотоцикл и погнал, а потом полетел, смеясь и крича «любимая, я еду!».

И тут я, конечно, проснулась, потому что всякое было у нас, но не любовь, а сентиментальность – признак деменции. Вчера плакала над книжкой фэнтези, где героиня жертвует любовью ради долга, а теперь ещё и это. Время пить витамин В12, до некоторой степени может помочь.

А потом вышла из дому, смотрю, под ногами кошечка полосатая крутится, вылитая моя. Ой, думаю, неужто выскочила за дверь следом? Пригляделась – а-а, нет, лицом похожа, но у моей носочки же белые, слава богу, не она.

И только за поворотом дошло, что уже пятый год как нет у меня кошки в носочках.

Это к вопросу об инерции любви, которая больше рассудка – чуть только отвлекись от своего настоящего, и она уже воскресла, потеснила живых, вот же я, говорит, а другое всё тебе показалось.

3

В ранней юности был парень, не то чтобы мой, просто иногда пересекались в постели, он расчёсывал мне волосы и чистил туфельки, приговаривая, что нельзя быть такой засранкой. Потому я, конечно, не думала, что он влюблён – ворчит ведь и обзывается.

Был друг, который учил меня танцевать так, как это делают толстые чёрные женщины, и злился, когда я стеснялась. Письма подписывал «я тебя люблю», но это просто так говорится – вон же, ругается колодой.

Один меня ждал всегда с четырьмя сортами травяных чаёв, с маленькими тапками по размеру, с шампунем для тонких кудрявых волос, но о любви и речи не шло.

И ещё один, который днём и ночью был рядом, держа мои виртуальные пальчики, разговаривал со мной даже во сне, и что-то там звучало о любви, но это не считается, потому что на расстоянии любви не бывает.

Ну и я их, конечно, тоже не любила – дура я что ли безответно страдать.

4

Всё зло от Хануки. После трёх вечерних пончиков просыпаюсь среди ночи от морального дискомфорта. Потом возвращаюсь в постель, но, прежде чем выключить свет, провожу обязательный чек: где кошки? Вдруг Арсений что-нибудь взорвал, и они лежат раненые. Накануне он разбил тарелку, я нервно пересчитываю всех, мало ли кто стекла наелся. Сеня на диване, Веня в ногах, Моника в домике… а четвёртая где? Аааа, нету, под кроватью умирает? Вроде не видать. Бужу Диму: четвёртой кошки нет!

Он мне уже не удивляется, говорит «у нас три кошки» и снова засыпает.

А всё почему – вечером мне не хватило пончика. Их должно было быть четыре, и душа моя тосковала.

5

Ладно я не запоминаю людей, а только разговоры и впечатление, но теперь путаю виденное с услышанным и прочитанным, и всё вместе – со снами. Иногда слушаю кого-нибудь и так хорошо вижу картинку, что потом попробуй разбери, какими глазами ты на это смотрела. Или простой бытовой разговор снится настолько убедительно, что через пару дней невозможно отличить от реальности. Изредка только удаётся установить подлинность по косвенным признакам: например, когда некто за столиком кафе признавался в непристойных секретах, мы пили кофе с кардамоном, и закат отражался в начищенном медном кальяне; я цеплялась взглядом за этот отблеск, а наш стол всё время покачивался, соскальзывая с неровностей драконьей спины, на которой располагалось всё заведение и весь Яффо.

Таким образом есть шанс, что вся моя жизнь, вместе с марганцовым солнцем и шатким столиком постепенно сползёт в сны, невозможное станет вполне вероятным, а реальность окончательно сделается недостижима. Потому что здесь и сейчас меня одолевает предчувствие неинтересной бытовой катастрофы, никакого пафоса и трагедии, а, допустим, денег не станет или ещё что. Не знаю, откуда это, просто кажется, что я упустила нарастание энтропии, давно не выпалывала баобабы, не чинила стены, не штопала прорехи, и вот-вот всё расползётся само по себе. И оттого гораздо спокойней покрепче сесть в плетёное кресло, перелить последний глоток кофе из джезвы в чашечку и дослушать пикантные подробности прежде, чем дракон вздрогнет, вытянет шею, сбрасывая с себя гладкие жёлтые камни Яффо, и проглотит солнце.

Прогулка после болезни

1

Впервые за много дней вышла на прогулку, очень была больна, чуть не померла, да и сейчас не знаю. Иду красивая: одна рука жёлтая, другая красная, лицом зелена. Ну жёлтая понятно, я куркуму просыпала, а красная – это я пыталась создать эффект зацелованных губ. В моём нынешнем виде его можно получить только двумя способами. Или на рынке Кармель сосать под прилавком за коробку подгнившей клубники, или размазывать пальцами корейский тинт черри. Понятно, какой способ я выбрала. (НЕТ! Я не в клубнике перепачкалась!!!) Кроме этого, на мне пальто из грубой шерсти, которое я надеваю несколько раз за зиму, чтобы изобразить писателя в творческом кризисе. Ну, вы знаете, когда идёшь берегом холодного моря, грубые ботинки вязнут в дюнах, вереск трепещет на ветру, а ты только повыше поднимаешь ворот и глухо покашливаешь. После этого обычно дают «Букера» автоматом, если только сподобишься написать хоть что-нибудь. Ну перчатки без пальцев надо ещё, конечно.

Так вот, иду я по кромке воды, смотрю в стальную даль, рядом большая уродливая собака носится, а на полуголых парней, которые там бегают, не смотрю, они в концепцию не вписываются. Фигурально говоря, отпихиваю их ногой и заталкиваю под ковёр подсознания, типа нахрен, нахрен пошли, вас по сценарию не положено. И уже прямо чувствую, как в грудях вместе с кашлем поднимается волна творчества, и вдруг вижу, под грибом одноместная палатка стоит. А в ней люди трахаются.

Ну как трахаются, может, они иголку потеряли и бурно её ищут, так что палатка вся вздымается и звуки всякие. Захотелось прям подойти, постучать в торчащую пятку и сказать «ну что же вы так неинтеллигентненько, тут писатели ходют за вдохновением, а вы, извиняюсь, того-с. Нехорошо». Но я же вежливая, плюнула, домой пошла, не уверена теперь насчёт «Букера».

2

Не выходила неделю, один раз выбралась буквально за угол, села на скамейку и минут пятнадцать пялилась в одну точку, собираясь с силами. Когда собралась, пошла обратно. А вчера решила признать себя здоровый и сразу втопила двадцать тысяч шагов, чтобы два раза не вставать. Где-то в середине этого пути была уже немножечко не в себе, видимо, поэтому и подобрала с земли длинную цепочку. С одной стороны у неё был увесистый болт с гайкой, а с другой затычка для раковины. Знатная вещь, я вам скажу, блестит и тяжёленькая, не представляю, что ещё может быть нужно женщине. Очень ей обрадовалась и пошла, элегантно покачивая цепью, как если бы это была сумочка Шанель 2.55. И только возле парка Сюзан Даляль опомнилась, что всё-таки иду по улице, размахивая затычкой и болтом, и не надо бы так.