И с тех пор не расставались. Истории страшные, трогательные и страшно трогательные (сборник) - Любомирская Лея Давидовна
…Не знаю, что бы вы сделали на моем месте, и вы тоже не знаете, я вот готов с вами поспорить, что не знаете, все думают, что знают, я и сам думал, а потом пошел поужинать в ресторан и ушел не то что несолоно хлебавши, а вовсе не хлебавши, даже глотка пива не отпил, хотя и заплатил за него, конечно, так бы они мне и позволили уйти, не заплатив, и вот представьте, выхожу я, не сказать, что неудовлетворенный, но очень какой-то весь взбудораженный, взвинченный какой-то, и в руке ведерко голубое, пластмассовое, а в ведерке маленький живой краб, его как достали из аквариума, он еще меньше оказался, то ли сдулся, то ли стекло у них там, в аквариуме, обманывает, и вот я несу краба в ведерке и думаю, что же я делаю, зачем, думаю, мне краб, не умею я с крабами, у меня даже рыбок никогда не было, в детстве я хотел лягушку белую, родителей просил, но они отказались, особенно мама была ни в какую, не нужен, говорила, тебе этот ужас, у нее же все внутренности наружу, так и не купили, кошка вот у меня была, хорошая кошка, толстая, мягкая, все на кровати лежала, на моей половине, пропала вдруг, день нету, два, жена с девочкой ее искали, на улицу ходили, объявления развешивали, так и не нашлась, девочка очень плакала, говорила, краб ее съел, а как такой маленький краб может съесть большую кошку, смешно, я так девочке и сказал, она не поверила, конечно, сами знаете, дети, если что себе вобьют в голову, а потом она сама тоже куда-то делась, до сих пор ума не приложу, куда, ладно, кошка, кошки иногда так прячутся, что сами не понимают, куда они так спрятались и как им теперь найтись, но чтобы целая девочка, довольно, к тому же, крупная для своего возраста, очень неприятно было, жена кричала, так кричала, тарелки била, тоже потом пропала, знаете, даже удивительно сейчас об этом вспоминать, то была-была, шумела и вдруг нету, краб, тот всегда на виду, хоть и маленький, я аквариум ему купил, не такой огромный, как в ресторане, но тоже хороший, дорогой, с толстыми стеклами, камешков туда накидал, лесенку поставил, чтобы он выбирался подышать, и он если не в аквариуме, то в ведерке в своем любимом сидит или по комнате за мной ходит, ножки у него маленькие, частые, помните, я говорил, он ими смешно так цокает, тык-тык-тык по паркету, слышно всегда, где он, в гостиной, или в ванной, или в детской, игрушки складывает, очень хозяйственный краб оказался, все у него всегда прибрано, все сложено, все блестит, жена только вид делала, что убирает, а сама постоянно беспорядок устраивала, то платье снимет и на стул кинет, и оно, как тряпка, со спинки свисает, и еще рукав у него на обратную сторону отвратительно вывернут, швом наружу, то крышка от кастрюли не стоит в шкафу на подставочке, а на столе валяется, про девочку даже говорить не хочется, как придет из школы, как разбросает вещи, я все время за ней подбирал, теперь-то хорошо, все сложено, все на местах, все чистенько, из кухни пахнет вкусно, вот принюхайтесь, я даже не знаю, что это так благоухает, спрашивать бесполезно, все равно не ответит, очень любит сюрпризы устраивать, может, вы останетесь на ужин, нет, правда, оставайтесь, мы с крабом были бы очень рады, к нам так редко сейчас заходят, раньше постоянно кто-нибудь обедал или чай пил, а сейчас не заманишь никого, такое ощущение, будто избегают, хотел бы я знать, почему…
Утешение
Когда Терезе говорили, что она выглядит значительно моложе своих лет, – это была неправда, Тереза выглядела на все свои тридцать девять, но у нее была старательно подтянутая фигура и фаянсово-гладкое белое лицо, скорее невыразительное, чем приятное, – она улыбалась совершенно ей не идущей кривоватой улыбкой и говорила, что же делать, приходится, и в голосе ее не было ни кокетства, ни удовольствия, а только тоскливое недоумение, Тереза не понимала, за что ей выпало жить в эти странные времена, когда почти сорокалетняя женщина не может себе позволить спокойно стариться, ее матушка, сухая узловатая дона Идалина, похожая на замшелый обрубок оливкового дерева, выглядела в Терезины годы крепкой старухой, покрывала обильно седеющие волосы черным вдовьим платком, носила плотные хлопчатые чулки и полушерстяную юбку до середины икры и была этим довольна, Тереза же должна во что бы то ни стало казаться моложе и сексуальней – сексуальней!
Тереза была уверена, что это слово не только произносить, думать грешно и грязно, но вокруг нее никто этой уверенности не разделял, даже одиннадцатилетний сын, ангел Диогу, сказал одобрительно о новой учительнице – секси! и Тереза покупала себе тонкие чулки с кружевной резинкой, надевала туфли на каблуке, и расстегивала две верхних пуговки на блузке, и все время мучительно стеснялась, и ее гладкое лицо комкалось от неловкости. сегодня ей было особенно не по себе, протискиваясь после обеда к своему столу, начальник департамента похлопал ее по плосковатому заду, сказал, вот Тереза у нас молодец, упругая такая, прелесть, и причмокнул влажными синеватыми губами, и Тереза почувствовала, что внутри у нее все корчится, как каракатица на гриле, что, что с вами, испугался начальник, вам плохо? – он был незлой и не особенно противный, невысокий, пухленький, как младенец, улыбчивый, Тереза ему нравилась, а он ей нет, но она боялась отказать и уступить боялась тоже, – может, вам уйти пораньше домой, может, вам вызвать врача? Тереза только вздрагивала, в «может, вам уйти пораньше», ей слышалось «может, вам уволиться», и она улыбалась своей жалкой кривоватой улыбкой и повторяла нет-нет, я хорошо себя чувствую, я не устала, я не пойду домой, – ах, как ей хотелось домой, как ей нужен был отгул, отпуск, на неделю, на месяц – съездить в деревню к матушке, дона Идалина становилась все древнее, все упрямее и нуждалась уже не в помощи, а в уходе и пригляде, позаниматься с Диогу, мальчик опять завалил математику, и, может быть, если останется время, поспать… хорошо-хорошо, сказал начальник, прерывая поток Терезиных нет-нет-нет, не хотите домой – не надо, и опять похлопал ее по заду. до сих пор никто не прикасался к Терезе так настойчиво, только Вашку, как-то в восьмом классе он поймал ее в раздевалке, втолкнул в кабинку, задрал на ней майку и, часто сопя, стал жадно ее хватать, щипать и тискать, Тереза не сопротивлялась, она была почти в обмороке, Вашку, хулиган и второгодник, единственный из всех Терезиных одноклассников приезжал в школу на мотоцикле, в него были влюблены все девочки двух восьмых классов и двух седьмых, и толстенькая малозаметная Тереза тоже, и вот она стояла в кабинке полуголая, Вашку горячо дышал ей в шею, а она думала, что не соблюла себя и сейчас непременно умрет и попадет в ад для блудниц, его, заботясь о дочери, не единожды поминала матушка, дона Идалина, но почему-то не умерла, ни тогда, ни потом, когда Вашку вдруг перестал сопеть, оттолкнул ее и вышел из кабинки, и больше ни разу к ней не подошел, даже не посмотрел в ее сторону, хотя она до конца года не сводила с него больных обожающих глаз. в следующий раз Тереза и Вашку встретились на десятилетии выпуска, Вашку, пузатый и краснорожий, в тесных кожаных штанах и с зачесанными назад редеющими кудрявыми волосами, ущипнул Терезу за бедро, сказал, а ты ничего так сохранилась, Тереза поморщилась от тяжелой смеси запахов пива, одеколона и табака, но тут же укорила себя, это ведь Вашку, ее Вашку, любовь ее жизни, и не ей его судить, на вечере всем наливали шампанское, Вашку принес Терезе два стакана, заставил выпить один за другим, и дальше Тереза уже ничего не помнила, кажется, Вашку сказал, нет, давай так, и она позволила, хотя до смерти боялась СПИДа, просто почувствовала, что не может отказаться, потому что любит Вашку и доверяет ему. беременность была милосердно-легкой, Терезу почти не тошнило, только все время клонило в сон, и еще она не знала, как сказать Вашку, что он будет отцом, после вечера выпускников он пропал, даже номера телефона не оставил, а искать его через одноклассников Тереза стеснялась, впрочем, год спустя Вашку сам нашел ее, у него были неприятности с законом, и Тереза стала раз в полгода ездить к нему в сетубальскую тюрьму с сигаретами и деньгами, но Диогу не взяла ни разу, а Вашку про него и не спрашивал, хотя Тереза постоянно возила с собой фотографии.
