Лилия Ким - По живому. Сука-любовь
— Кто это? Почему Полина хочет быть на нее похожей? — спросил Сергей, кивнув на фото модели.
— Это… — Федор сделал глубокий вдох и вытаращил глаза. — Мартина Грошек. Супермодель. Снималась для «Пирелли». Календарь такой…
Сергей обескураженно заморгал глазами, потом сел. Сложил руки на коленях.
— А какое отношение Полина ко всему этому имеет? — спросил он, хмурясь.
Тут у Федора сделалось такое выражение лица, будто из его груди вот-вот вылезет «чужой». Он закатил глаза и напрягся так, что Сергею показалось, его гость вот-вот заорет.
Потом он выдохнул. Обмяк. Допил пиво из бутылки. Поставил ее на стол.
— Не знаю.
Сергей хлопнул себя руками по коленям.
— Чудно. Никто не знает! Волшебно! Просто круговая порука! — лицо его приняло саркастически злое выражение. — Извините, Федор. Позвольте уж полюбопытствовать. Раз вы с Полиной друзья столько лет, почему я о вас ничего не знаю? Вы гомосексуалист?
Федор встал и презрительно посмотрел на Сергея.
— Вы знаете, как умер отец Полины? — неожиданно спросил он.
— Несчастный случай на работе. Был инженером-мостостроителем. Поехал на объект и сорвался с ферм, — пожал плечами Сергей.
— Нет, — спокойно ответил Федор. — Был Новый год. Ее отца сократили. Он пришел домой. Они сели провожать старый год. И мать Полины, она была директором нашей школы, спокойно сказала ему: «А ты знаешь, что в доме нет молотка?» Он сразу не понял. Тогда она спокойно рассказала, что на него ни в чем нельзя положиться и что она живет всю жизнь с чувством, что мужчины в их семье нет. Отец Полины выслушал все это, а потом сказал: «Пойду собаку выведу, чтоб сразу после курантов не бегать». Взял собачий поводок и пошел в туалет. Полина через некоторое время в этот самый туалет захотела. Подошла. Собака сидела рядом и выла, скребла лапой дверь. Полина дернула ручку — закрыто. Постучала. Спросила: «Папа, ты там?» А там тишина. Тогда ее мать подошла и говорит: «Хватит дурака валять. Выходи, ребенку надо в туалет». Никто не ответил. Полина закричала. Мать побежала к соседям, попросила лом или что-нибудь в этом роде. Принесли. Выломали дверь и увидели, что Полинин отец повесился на собачьем поводке.
Сергей молча смотрел на Федора. Потом спросил:
— А к чему ты мне все это говоришь?
Федор провел рукой по голове, убирая волосы с лица. Некоторое время он думал, стоит ли говорить Сергею, что тот ничего, ничегошеньки не знал о своей жене, что прожил пятнадцать лет с незнакомым, совершенно чужим ему человеком.
Неожиданно Сергей произнес:
— Хочешь сказать, что я ей был чужой, да? Так я знаю.
Федор опустил глаза.
— Ладно, — пробормотал он. — Извини, что побеспокоил.
Сергей встал.
— Подожди… — сказал он. Взял фотографию Мартины Грошек со стола и отдал Федору: — На. Держи.
Федор молча сложил снимок пополам и сунул в карман куртки.
Сергей пошел за ним в коридор, чтобы закрыть дверь.
Федор сунул ноги в мягкие туфли без застежек и шнурков, нагнулся, чтобы поправить задники.
Повернулся к Сергею и сказал:
— Ты вот что…
Он хотел сказать ему, что никто не виноват. Никто. Просто так получилось. Все само собой свернулось в разрушительный смерч, пронесшийся по их жизням, и никто не виноват.
— Что? — спросил Сергей, скрестив руки на груди и широко расставив ноги.
Федор осекся.
— Ничего.
Сергей молча проводил Федора.
[+++]Полина вернулась домой около полуночи.
Дети уже спали. Сергей по-прежнему смотрел телевизор. На появление жены он никак не отреагировал. Перед ним стояло десять пустых бутылок из-под пива.
Полина посмотрела на все это и села за стол. Взяла лист бумаги, начала что-то писать.
Сергей по-прежнему не обращал на нее никакого внимания. Будто никто и не входил в комнату, и не сидел в ней за столом, и не шуршал листами бумаги. Будто не было Полины вовсе.
Прошел час. Фильм, на который Сергей пялился немигающими, невидящими глазами, закончился. Сергей щелкнул пультом, выключил телевизор и побрел в спальню.
Полина проводила его испуганным взглядом, протянула руку, словно хотела остановить, но с ее сухих, потрескавшихся губ не сорвалось ни звука.
Она отложила ручку. Пробежала глазами написанное — три страницы нервным, неровным почерком. Потом смяла их. Вышла на балкон. Щелкнула зажигалкой и подожгла. Когда пламя начало обжигать руки — бросила листки вниз.
Вернулась. Снова села за стол. Взяла ручку.
Некоторое время тупо смотрела на лист. Потом вывела большими буквами: «ПРОСТИ».
После чего встала. Пошла в гардеробную. Взяла скамеечку-лестницу, вытащила с верхней полки самый большой чемодан. Начала укладывать в него свои вещи. Уложила, закрыла.
Вернулась в гостиную, закрыла свой ноутбук. Уложила его в сумку.
Взяла лист бумаги, на котором было написано «прости». Смяла. Бросила в урну. Взяла другой и написала:
«Ничего у нас уже не получится. Я ни о чем не жалею. Ничего объяснять не хочу. На развод подам сама. Хватит жить прошлым. Хватит делать вид, что живем.
Я сняла квартиру. Со мной все будет в порядке. С вами, я уверена, — тоже. Катю и Ромку люблю, хоть они в это и не верят.
Полина».
Полина положила ручку. Еще раз пробежала глазами свою записку. Взяла сумку с компьютером. В прихожей забрала чемодан. Выкатила его на лестничную площадку. Вынула из кармана ключи от квартиры и положила на столик в прихожей. Потом прижала пальцами штыри замка, прижала дверь к косяку, постепенно убирая пальцы. Наконец замок защелкнулся.
Как только входная дверь закрылась, отворились одновременно двери спален Сергея и Ромки. Отец и сын растерянно посмотрели друг на друга. Сергей не выдержал первым, сжал кулак, стукнул по дверному косяку, а потом махнул рукой в сторону двери:
— Дура…
После чего закрылся в спальне.
Ромка бросился к окну своей комнаты. Забрался на стол, стоявший у окна, и уставился вниз, пытаясь увидеть Полину.
Он видел, как мать подошла к такси. Водитель помог ей погрузить чемодан в багажник. После чего серая старая «Волга» с оранжевым фонариком на крыше медленно выехала из двора.
Катя сидела в своей комнате, прислонившись спиной к двери и крепко обняв собственные колени. В глазах ее блестели слезы, чтобы не заплакать, она больно прикусывала собственные губы и глубоко дышала.
[+++]Полинино повышение фирма решила отметить в ресторане.
Борис Дмитриевич сиял от счастья, поднимая третий бокал. Он уже успел изрядно нализаться и выглядел еще более отвратительно, чем обычно.
