Тони Магуайр - Только не говори маме. История одного предательства
Я снова почувствовала дистанцию между нами и поняла, что по-прежнему аутсайдер. В тот день девочек привело ко мне любопытство, а вовсе не дружба. Дружба, в которую я верила, снова ускользнула. У меня возникло такое ощущение, будто я нахожусь за стеклянной перегородкой. Глядя на то, как хихикают и болтают мои одноклассницы, я видела только их мимику и жесты. Я была по ту сторону, подглядывала за чужим праздником.
В тот день мы играли, и прятки при таком количестве комнат были нашей любимой игрой, но когда наступала моя очередь прятаться, меня искали не с таким азартом, как других девочек. Я чувствовала их духовное единение, пока они стояли на крыльце и ждали, когда за ними приедут на машинах, чтобы освободить от повинности и вернуть в их стерильные дома.
Приготовленные мамой сэндвичи, фруктовое желе и пирожные с глазурью были с радостью сметены и запиты соком. Вынесли праздничный торт, и, прежде чем разрезать его, я должна была задуть свечи. Я слышала, что если это сделать за один раз, то можно загадать желание. Набрав в легкие как можно больше воздуха, крепко зажмурившись, я дунула. Раздались аплодисменты, и я открыла глаза. Все свечи погасли, и, снова зажмурившись, я загадала.
«Пусть они полюбят меня, пусть станут моими друзьями», – попросила я, и когда открыла глаза, на мгновение мне показалось, что мое желание исполнилось.
Теперь, решила я, пора угостить девочек конфетами, которые они мне подарили. Но, подойдя к коробкам с подарками, я увидела, что конфет уже не осталось. Должно быть, их съели во время игры в прятки, когда я, забившись в одну из пыльных нежилых комнат, слишком долго ждала, пока меня найдут. Растерявшись, я посмотрела на маму. Она рассмеялась:
– Дорогая, нужно уметь делиться.
Я видела, как она и девочки обменялись заговорщическими улыбками, и поняла, что они смеются надо мной. Я смотрела на улыбающиеся лица и снова чувствовала себя изгоем.
Когда праздник подошел к концу, я стояла на ступеньках Кулдарага и смотрела, как мои «друзья» разъезжаются на машинах после вежливых благодарностей за проведенный день и туманных обещаний пригласить к себе домой. Мне так хотелось верить им, и я счастливо махала вслед отъезжающим автомобилям, пока последний из них не скрылся из виду.
В семь часов вернулся отец. По его раскрасневшемуся лицу я догадалась, что он пьян. Его взгляд остановился на мне. Мне хотелось уйти, исчезнуть, но, как это всегда бывало, под его взглядом я словно приросла к месту.
Мать, голосом чуть звонче обычного, что было признаком ее нервозности, попросила меня показать ему подарки.
– Посмотри, Пэдди, что ей подарили.
Я стала демонстрировать подарки.
– А где же конфеты? – Прочитав ответ по моему лицу, он фыркнул: – Даже не догадалась оставить своему старичку хотя бы одну конфетку?
Я вглядывалась в его лицо, пытаясь угадать, шутит ли со мной отец-весельчак или издевается тот, другой. Пока я мучилась над этим вопросом, ужас все сильнее сковывал меня.
Последним подарком, который я показала отцу, была ручка, черная с серебристым колпачком. Протягивая ее, я заметила, как дрожит моя рука, и по отцовской улыбке поняла, что он тоже это видит.
– А где та ручка, что мы с мамой купили тебе? – спросил он, и у меня замерло сердце, когда я увидела, что передо мной вовсе не отец-весельчак.
– У меня в рюкзаке, – только и смогла вымолвить я.
Он издал недовольный смешок:
– Ну, неси тогда. Тебе ведь не нужны две ручки.
– Нужны, – запротестовала я. – Мне нужна запасная, поэтому Мария и подарила мне эту.
Мне показалось, что прямо на моих глазах он раздувается, совсем как те жабы, которых я видела в лесу. Грудь его распирало, глаза налились кровью. Я увидела знакомое подергивание губ и слишком поздно поняла, что не стоило с ним спорить.
– Ты еще будешь мне перечить? – взревел он и, схватив меня за ворот платья, стащил со стула.
Я рухнула на пол и едва не задохнулась, когда его руки сомкнулись на моем горле. Я едва расслышала, как вскрикнула мать:
– Пэдди, остановись, ты же убьешь ее!
Я пыталась вырваться, разжать его пальцы, слышала свое хриплое дыхание, а мои ноги беспомощно били воздух.
Снова раздался его рев:
– Будешь делать то, что я сказал!
До меня доносились звуки маминой мольбы, и наконец его хватка ослабла. Я приподнялась, ошарашенная, оглушенная.
– Убери ее с глаз моих долой, – крикнул он матери. – Уведи в ее комнату.
Она, ни слова не говоря, взяла меня за руку и быстро вывела в коридор, провела по лестнице и там, наверху, резко отпустила. Сердито глядя на меня, она велела не высовываться из комнаты.
– Почему ты все время его злишь? Ты же знаешь, какой у него характер. – Голос ее звучал устало. – Неужели ты не можешь, хотя бы ради меня, попытаться жить с ним мирно?
Я расслышала умоляющие нотки в ее голосе и поняла, что она напугана не меньше моего.
Позже она вернулась в мою спальню, где я, все еще в прострации, пыталась успокоиться за чтением «Маленьких женщин». Наши взгляды встретились, и мне стало ясно, что чувство защищенности, которое я испытывала в этом доме, когда здесь жили обе миссис Гивин, ушло навсегда. Я поняла, что мать приняла сторону отца, а мне была отведена роль трудного ребенка.
– Постарайся больше не сердить отца, Антуанетта.
Вот и все, что она сказала, унося из моей комнаты масляную лампу. Я закрыла глаза. Лишенная возможности читать, я стала сочинять свою историю. Историю, в которой я снова была любима, у меня было много подруг и все приглашали меня в гости.
Я снова в хосписе. Приготовила себе кофе и закурила, пытаясь остановить поток воспоминаний, но Антуанетта, призрак моего детства, не покидала меня. Я снова услышала ее голос:
– Тони, вспоминай сама, вспоминай, как все было на самом деле.
Я-то думала, что с прошлым покончено, но лицо Антуанетты вновь и вновь вставало передо мной. Я уже давно уничтожила почти все фотографии из своего детства, но сейчас они опять, словно в калейдоскопе, сменяли друг друга на моих глазах.
Я вновь видела кудрявую девочку, которая уверенно улыбалась в объектив, сложив на коленях свои пухлые ручки. На той фотографии она была в любимом платье с оборками, сшитом матерью.
Несколькими годами позже она уже позировала в клетчатом платье, слишком коротком для ее угловатой костлявой фигуры, без носков и в стоптанных сандалиях. Под ничего не выражающими глазами залегли темные круги. Она стояла на лужайке Кулдарага, держа на поводке Джуди, а ее остальные друзья, собаки, лежали у ног.
На другой фотографии она была снята на фоне рододендронов Кулдарага вместе с матерью, которую так любила. И не было ни одного снимка, где рядом с ней находились бы другие дети или подруги.
![Борис Екимов - "Говори, мама, говори..."[рассказы]](/uploads/posts/books/no-image.jpg)
