Светлана Петрова - Кавказский гамбит
Панюшкин лежал в забытьи и чудесные видения провожали его в иной, менее жестокосердный мир, в мир нежности и любви.
8
Капитолина ворвалась в таможенный пункт, бросила облезлую клеенчатую сумку на стол и набросилась на дежурного как злая осенняя муха.
— Куда маво Ваську, пьянь дурную, подевали?!
— Женщина! Покиньте помещение, здесь посторонним находиться не положено!
— Ааааа, так вы все тут заодноооо! Водку вместе хлещете! — завопила Капа и бросилась с кулаками на лейтенанта.
— Мы за ним глядеть не приставлены, — отбивался дежурный. — Да он, поди, давно окоченел: целый месяц в холодном автомобиле, без жратвы. Ему давно предлагали машину продать и домой возвращаться.
— Не окоченеет! — рявкнула Капа. — С Севера он, от холоду только злей становится!
Она сложила из натруженных подагрических пальцев выразительный кукиш и показала таможеннику:
— А это тебе заместо машины!
Потом вспомнила слова, которые велела выучить наизусть Наталья Петровна, и добавила:
— А ежели с Васькой что случилось — ответите по всей строгости закона!
Лейтенант отпрянул, и Капа воодушевилась еще больше.
— А! То-то! Испугался? По всей строгости закона! — визгливо повторила она магическую фразу и стукнула железным кулачком по столу, чуть не проломив фанерную столешницу, а потом снова попыталась прихватить дежурного за воротник.
В заварухе участвовала вся утренняя смена. Наконец, старую женщину оттащили и с помощью начальника участка в ситуации разобрались.
— Дмитриев, где этот нищий на желтой «Судзуки»?
— Да я его, товарищ капитан, уже дня три не видел. Может, помер.
— Я тебе дам — помер! — тихо, но грозно произнес капитан. — Только трупов нам не хватало!
Начальник смены самолично, под руку, вывел скандалистку на крыльцо и показал пальцем:
— Глядите, мамаша, во-о-он его машина стоит. Дрыхнет, наверное, ваш благоверный.
Без очков она еле различила вдали сизый от изморози маленький автомобиль. Вся ее бравада пропала.
— Я тебе не мамаша, сучий сын, — сказала Капа вдруг занемевшими губами, судорожно сглотнула и на неверных ногах пошла через заснеженное поле.
Таможенники, не будучи ни в чем уверенными, на всякий случай решили понаблюдать развязку со стороны.
Вблизи желтенькая, как цыпленок, легковушка показалась Капе совсем жалкой. «И из-за этой пиздюшки, прости Господи, столько возни!» — подумала она, однако расстраиваться по такому мелкому случаю не стала, рано — еще не ясно, какие гостинцы впереди. Сквозь промерзшее стекло видно было плохо, но водителя в машине точно не было. От неожиданности женщина опешила и глянула в глубину: на заднем сиденье, в углу, слабо просматривался грязный куль, из которого торчал родной нос, неподвижный и белый, словно неживой. Она подергала за ручку — дверь закрытая изнутри, не поддалась, тогда Капа постучала костяшками пальцев в окно — куль не шевельнулся. Завопив от ужаса, она стала лупить по кузову ладонями.
— Кончай хулиганить! — простуженно просипел с трудом очнувшийся Панюшкин. — Машину попортишь!
И сам себе удивился, что живой. Нажал кнопку задней двери, в которую ввалилась замотанная в пуховый платок Капа. Воздушная мечта Василия из обморочного сна обретала черты реальности. Он издал слабый стон:
— Закрой, выстудишь помещение. Чего так долго? Тебя только за смертью посылать. Деньги привезла?
— А ты думал, на тебя, идиота, смотреть приехала? Две тысячи.
— Долларов? — проблеял Васька, окончательно приходя в сознание.
— Нет, груш сушеных!
— Недострой, что ли, продала? — опасливо поинтересовался Панюшкин, и душа его провалилась в пятки от подобной перспективы — чем же тогда расплачиваться за желтенькую милашку? Жена денег на машину не даст, хоть зарежь.
— Счас, дурья твоя башка! Кредит под землю в банке взяла. За перегон с Арчила получишь — верну.
— Ну, Капа, — искренне восхитился Васька, — у тебе голова, что государственная дума!
— Говно твоя дума. Там одни ловкачи и жулики пригрелись, а у меня все по закону. Мозги на месте, — она постучала себя по голове. — Не то, что у тебя — пустая коробка! Бизьнесьмен сраный! Чуть Богу душу не отдал, сиротой меня не оставил! На, хлебни, а то застыл, как сосулька.
— Мне бы пожевать.
Капа отломила кусок пирога с жареными баклажанами, что брала в дорогу, да недоела. Василий весело зачавкал, время от времени прикладываясь к поллитровке.
— Совсем другое дело! Молодец, жена! Ты знаешь, я эту крошку… — Капа округлила глаза и поглядела на мужа, как на помешанного. Он пояснил: —…в смысле — машину — хочу себе оставить. Кто знает, может, Арчил меня больше не пошлет или у него обстоятельства изменятся.
Капа даже подскочила на пружинном сиденье.
— Зачем тебе машина? Куда ездить-то? На другую сторону улицы? Таксистом не заделаешься, я тебя как облупленного знаю. Там вкалывать надо, а ты привык на фу-фу. Лучше деньгами возьми, деньги всегда пригодятся.
Когда доводы иссякли, Капа поджала тонкие губы:
— Горбатого могила исправит!
Теперь разозлился Панюшкин:
— Куда тебе деньги? Ковры моль жрет, занавески три раза в год меняешь, колбаса на столе каждый день. На жизнь нам пенсии хватает. Мне машину надо.
Помолчал и добавил проникновенно:
— Мечта такая, Капа.
Капа тяжело вздохнула. Она устала. Последний месяц ей нелегко достался. Сказала севшим голосом:
— Ну, если мечта… Только которая по счету?
Таможенники некоторое время с интересом наблюдали, как двое в машине что-то кричали, энергично размахивая руками.
— Чего они? Драться собрались?
— Отношения выясняют. Сваливаем отсюда.
И служилые пошли по своим привычным скучным, но доходным делам.
Панюшкины еще некоторое время препирались. Потом Капа сняла в гостинице дешевый одноместный номер, отскребла Ваську жесткой мочалкой в горячем душе, накормила быстрой корейской лапшой, гуляшом, водочки налила без ограничений, сама тоже выпила, раскраснелась, расслабилась. В поезде, хоть и в общем вагоне на дешевых боковых местах, трое суток блаженствовала в полном безделье и отдохнула, как никогда еще не отдыхала. Героическое завершение операции по спасению мужа добавило ей бодрости.
Капа долго возилась со сложной системой завязок, пока сняла панталоны, в которые были зашиты деньги. Справившись со штанами, подкатилась под мужнин бок на узкой кровати и не стала сопротивляться, когда он, хмельной, довольный, без лишних раздумий и проволочек навалился сверху. Природа требовала своего, и над этой надобностью он был не властен.
От жены пахло домашним, устойчивым бытом, она радостно хихикала и сопела от удовольствия — совсем как в молодости.
— Капа, Капушка, — стонал Василий, погружаясь в знакомую плоть и извергая в нее вместе с семенем пережитые страхи.
Они долго не могли отлепиться друг от друга и разогрелись по-настоящему, но не вспотели — оба легкие и поджарые. Когда все закончилось и осталось только спать, чтобы восстановить силы до утра — путь предстоял не близкий, незнакомый, Васька вдруг ни с того ни с сего, как говорится — на ровном месте, испытал отчетливое отвращение, его даже немного мутило, будто съел несвежее. Но нет, еда и выпивка были нормальными, дело в другом: он почувствовал себя предателем. По отношению к законной жене? Или к Зине? А может, к хрупкой надежде? Васька не разобрал. Только послышался ему легкий хрустальный звон. Он тряхнул головой, думая, что заложило уши, и звон действительно прошел, но ощущение, что свершилось что-то нехорошее, не отпускало. Капа, напротив, выглядела довольной. Так умиротворенно она себя давно не чувствовала. «Не было бы счастья, да несчастье подмогло», — подумала она и улыбнулась размякшими губами перед тем, как захрапеть.
С рассветом супруги уже были готовы в дорогу. Василий залил под завязку бензину, наполнил три канистры, чтобы реже останавливаться в пути, протер стекла, проверил поводки, а больше полюбовался их слаженной работой, и включил мотор. Капу посадил сзади, чтобы не отвлекала — ему надо сосредоточиться. Машин в сторону Петербурга едет много, и все на огромной скорости, а уж правила соблюдать — к этому мы не приучены, потому гляди в оба — за себя и за того парня, что летит на рожон, презирая дорожные знаки. А Капа ведь не удержится, обязательно затеет какой-нибудь неприятный разговор, скорее всего о деньгах. Все, что осталось после уплаты налога, она опять спрятала в штаны, выдавала только на необходимое и то с неохотой. Ее вчерашняя щедрость была вынужденной. Сквалыга. Даже подаренное пальто не произвело на нее особого впечатления, поскольку она в первую очередь посмотрела на ценник, который он не догадался отрезать.
Однако сегодня знаменательный день, и никакие соображения не могли заглушить вкуса победы. Василий чувствовал себя героем и был счастлив как никогда. Его мечты сбылись: и заграницу повидал, и сидел за рулем собственной желтобокой красотки, направляясь домой, к тайной зазнобе. За месяц испытаний машина и человек притерлись и понимали друг друга, можно сказать, с полуслова. Она двигалась легко, без толчков и подергиваний, сцепление переключалось мягко, словно плавало в масле, маленькое сговорчивое рулевое колесо, обтянутое нежной замшей, можно было поворачивать одним пальцем. Кондиционер регулярно подавал свежий, без пыли, воздух, поэтому стекла Вася поднял, и встречные машины, заодно с городами и деревнями, проносились мимо бесшумно, как в немом кино.
