Алексей Фролов - Мама джан
– Ты кто будешь? – прикололся к нему Димон. – Из скинов?
– А кто такие скины? – прищурившись, спросил Штык.
Димон замялся, промолчал.
– Не знаешь, – сказал Штык. – А если не знаешь, то чего наезжать?
– Да я не наезжаю, – пролепетал Димон.
– Я вам объясню, кто такие скины, – перебил его Штык. – Мы санитары нации.
– Это как понимать? – усмехнулась Лера.
– Так и понимать. Ты чувствуешь себя обездоленной в этом государстве?
– Ну-у, в общем, да…
– А твой отец?
– У меня нет отца.
– Она с дедом живет. И с матерью, – вставил кто-то.
– Пусть с дедом. Уж дед наверняка считает себя обделенным в этой жизни, – горячо продолжал Штык.
– Мой дед за коммунистов, – сказала Лера.
– Он ничего не понимает! – перебил Штык. – Коммунисты оказались слабаками! Они бросили твоего деда и таких же замороченных, как он, на произвол судьбы. Никому вы не нужны, ни коммунистам, ни демократам, ни государству! Никто вас не защитит. А мы защитим! Потому что мы любим Россию!
– От кого нас защищать? – спросил кто-то. Таких разговоров во дворе никогда еще не заводили. – Мы и так неплохо живем.
– От кого?! – воскликнул Штык и, выдержав паузу, выдернул из толпы пацана лет девяти, который вертелся тут же и на которого никто не обращал внимания. У мальца была разбита губа.
– Кто тебя обидел? – участливо спросил Штык.
– Чего? – переспросил пацаненок, соображая, можно ли довериться этому непонятному парню.
– Губу кто тебе расквасил? – почти нежно повторил Штык.
– А, губу… Так это мамкин сожитель, – откровенно, как старшему брату, сказал мальчишка. – Дядя Шамиль. Такая сволочь. Мамка в его палатке торгует. А он меня всегда лупит.
– Слышали? – обращаясь к компании, зло спросил Штык. – Что же никто из вас не защитил этого малого?
– Да нас самих чурки достают.
– А вы еще спрашиваете меня, от кого вас защищать… От всех, кто топчет Москву! Это наш Город! И мы его хозяева. Если мы не нужны государству, никому не нужны, то мы найдем в себе силы сами себя защитить!
В глазах его пылал дерзкий огонь, в лице было столько решимости, что Лера поняла, этот парень быстро приберет к рукам всю их тусовку. А Штык наклонился к пацаненку и ласково спросил, как его зовут.
– Шоник, – ответил тот.
– Шоник? – переспросил Штык. – Почему Шоник?
– Сашка, значит, – засмеялся малой.
И Штык засмеялся, а потом твердо сказал:
– Так вот, Шоник, больше тебя никто не тронет пальцем. Тем более этот чурка. Не хочу произносить его имя. Говори всем, что ты скинхед. Понял?
– Понял, – сказал Шоник. – Я теперь всегда скинхедом буду.
Эффектной получилась их первая встреча. А Шамиль действительно вскоре исчез из их двора. Это было дело рук Штыка.
С тех пор он начал вести пропаганду и как-то незаметно четыре двора обычных хулиганов стали грозной скин-бригадой «Юго-Восточные Штыки». Первые акции были направлены против цыган. Лера поначалу тайно встречалась с Айной, но национализм все больше окутывал ее сердце. Акции шли все чаще и чаще. И однажды цыганку нашли на чердаке повесившейся. Возбудили уголовное дело по статье «Доведение до самоубийства», но за отсутствием улик и состава преступления дело закрыли. Сегодня ровно четыре года, как не стало Айны. Лера сидела на том самом чердаке и плакала… Такой подруги у нее уже не будет. И никто из бригады, даже Максим, не знал, что она до сих пор помнит эту вечно веселую девчонку… Ведь тогда скины своего добились – похоронив Айну, цыгане навсегда покинули Москву.
На следующий день об избиении Алиева стало известно начальству школы. Шеф и завуч вызвали Максима в кабинет. Допрашивала Светлана Олеговна, а директор – спокойный мужчина пятидесяти лет – молча и пристально смотрел на скина:
– Да, ногами и по лицу! – вызывающе держался Максим. – Он избил мою девочку, я не мог этого оставить, вы же знаете…
– Михаил Алексеевич, не слушайте его! Ему надо было найти повод, чтобы еще раз показать «величие» его расы… Давно пора его исключить! Кстати, и за прогулы тоже.
– Этого мы сделать не вправе… Вы же прекрасно понимаете, – шеф беспомощно развел руками. – К тому же инцидент произошел за территорией школы и вне школьное время. Обычная мальчишеская разборка. – Директору явно не хотелось раздувать историю, выносить сор из избы, и он выгораживал Максима. – Нас это, по сути, не касается. А успеваемость у него нормальная, несмотря на прогулы.
– Как это – обычная разборка? Форменное избиение! Он фашист, фашист. Поймите же – он фашист!!! – забилась в истерике завуч.
– У нас полшколы таких бильярдных шаров. Что же нам теперь всех исключать?! – снисходительно ответил директор
– Да я – фашист! – Максим резко вскочил со стула. – Когда какой-то хач избивает и грабит русскую, а тем более Девушку, это че? Средство выживания для бедных, так вы это назовете? А когда я – русский, отомстил по принципу «око за око»… Это фашизм? Я даже любому русскому ебало набью, если он ее тронет! И мои взгляды на мир тут ни при чем!..
– Во-первых, не матерись. А во-вторых, лучше мы поговорим с матерью. На собрании.
– Свободен, Свинцов, – поспешно сказал директор.
Максим, закрывая за собой дверь, услышал слова директора: «Я бы точно так же поступил… При чем тут фашизм? Вы всегда сильно преувеличиваете по поводу наших учеников».
В коридоре его ждала Лера:
– Ну как?
– Как обычно. Отшил я Олеговну по полной…
– Молодец. Ты у меня самый лучший, – она нежно поцеловала его в губы. – Проводишь меня?
– Конечно, пойдем.
Улица наполнилась маем. Солнце плавилось в центре безоблачного неба, ослепляя тех, кого не накрывали кроны деревьев. Люди возвращались с работы, кто-то спешил на вечерние смены. Гремели трамваи, шумели автомобили, шелестели листья, кричали рекламщики, молодежь тусовалась допоздна, иногда между группировками вспыхивали разборки и тогда слышались удары дубинок и звон цепей во дворах. Все это рождало музыку Улиц, которую так любила Лера. Да! Она не могла жить без этой музыки. Иногда, даже специально выходила из дома, чтобы одной пройтись и послушать. Эти звуки придавали ей уверенность, но в тоже время она как бы отрешалась от мира. Сейчас с ней рядом Макс – ее любимый парень и проверенный соратник, они держались за руки, она чувствовала его пульс и оттого теперь жизнь воспринималась ею как желанная реальность.
– Собрание сегодня, – сказала Лера, – Евгеша сказала, что если матери не будет, то из школы выпрут.
– А если будет, то тебя из дома выпрут.
– Не выпрут. Для матери главное образование, а не поведение.
– Так она пойдет?
– Придется сказать.
Они дошли до подъезда
– Слушай, Лер, поможешь мне сегодня?
– Конечно, а в чем?
– Ну, к нам в район парнишка переехал, тоже скин. Ты его познакомишь с нашими, лады?
– Лады, а ты че не сможешь?
– Да, я сегодня на дачу рассаду повезу бабке.
– Ок! Познакомлю.
– Пасибо, милая. Ну, тогда пока. Вечером напишу. – Они поцеловались.
Лера поднялась в квартиру. Дверь открыла мать.
– Привет, мам. Сегодня в школе родительское собрание. Просили явиться. Деньги возьми, за охрану и уборку.
– Ладно. Гулять пойдешь, купи фарш – котлеты сделаю. После собрания я пойду к тете Нине – ненадолго. Деньги на зеркале.
– Не вопрос, куплю.
Закрыв за матерью дверь, Лера взяла гитару. Играла она не очень, зато у нее был красивый голос:
В подворотне кто-то громко свистнул, ха-ха!
Мама, я не буду металлисткой, ха-ха!
Мама, рокершей не буду, анархистов позабуду,
Стану скингерлою и нацисткой, ха-ха!
Мама, я свастику люблю!
Мама, я наколки наколю,
На предплечье правом – Гитлер, на спине, бля, крест фашистский.
Будем отнимать мы у богатых ха-ха!
Закончив петь, она распахнула окно и пошла на кухню. Хотелось чаю. Замок на двери щелкнул – пришел дед.
– Валерия, привет.
– Здорово, ты че так упился вчера?
– Да ла-адно!
– Че ладно? Расческу с телефонной трубкой перепутал, мешок мусорный в раковину поставил…
– Правда?
– Кривда! А еще взял второй том Ленина и с балкона, как с трибуны, во всю глотку цитировал!
– Ну, это я еще помню, а про раковину…
Дед уселся за стол, Лера налила чай и разделила рогалик.
– Ну и че там по телику? – спросил дед.
– Теракт в Грозном – уазик военный взорвали.
– Когда ж это кончится…
– Да уж, не говори.
– А про выборы че?
– Ну, у КПРФ твоей 40 % избирателей – даже больше, чем вчера.
– Отлично, я за это выпью!
– Да ты за все, что угодно, выпьешь, – улыбнулась Лера.
– И за это тоже! Пролетарии всех стран, опохмеляйтесь! – дед достал из своей неубывающей заначки пузырь и прямо из горла глотнул, закусил рогаликом. – Хорошо! Как только ее беспартийные пьют?
– Так же, как партийные. Коммуняки…
– Коммунисты всегда умели пить. И не пьянели, – дед нравоучительно поднял палец. – Пьянеть им было нельзя.
