Хуан Мильяс - У тебя иное имя
Когда он вернулся в гостиную, Лаура вязала у телевизора.
— Что показывают? — спросил он.
— Какой-то фильм. Хичкок, кажется.
— Я посижу с тобой немного перед тем как пойти работать.
— Как хочешь. Кофе я сварю попозже.
Они молча сидели перед телевизором. Когда началась реклама, Карлос Родо заметил как бы между прочим: “Инес сказала мне, что вы уже несколько дней не ходите в парк”.
— Да, в последние дни мы туда не ходим. Из-за одного типа. Бездельника, который садится с нами и болтает безумолку.
— Он вам мешает?
— Нет, он просто противный. На следующей неделе сходим, посмотрим — может быть, ему надоело, и он перестал приходить.
Они еще немного помолчали, потом Карлос Родо неуверенным тоном спросил: “Ты себя в последнее время лучше чувствуешь?”
Спицы в руках Лауры замелькали быстрее. Несколько секунд она, глядя на экран, внимательно слушала рекламу и только после этого ответила: “Я меньше нервничаю. Думаю, это бесконечные домашние дела виноваты — отнимают слишком много сил. Не беспокойся, все пройдет. А как твои дела продвигаются?”
— Хорошо. Уже почти окончательно решено, что эту должность займу я. Придется немного побороться, из-за того что я не чиновник. Поэтому мне так важно поскорее закончить доклад и утереть нос одному советнику, который пытается пропихнуть на это место своего друга.
— Тебя ведь тоже пропихивают друзья? Это и называется политикой.
— Ты не совсем права. Дело в том, что у нас есть проект. Очень прогрессивный, тщательно продуманный, составленный в том же духе, что и проекты, уже давно и с успехом действующие в других странах. Мы здесь отстали от остальных лет на сто.
— И ты будешь зарабатывать больше, чем зарабатываешь сейчас?
— Оклад будет не намного больше. Но у меня будет больше частных пациентов, и я смогу направлять пациентов к своим коллегам.
— А они будут тебе очень обязаны?
— Разумеется. Но все же эта должность — только трамплин. Я мечу в министерство.
Лаура подняла глаза от вязанья и улыбнулась: “Хочешь стать министром?”
Карлос Родо, тоже улыбнувшись, снисходительно ответил: “Я достаточно хорошо для этого подготовлен. Мне почти сорок, а это время собирать плоды двадцати лет напряженной учебы и изнурительной работы. Есть теория, согласно которой человек, занявший высокую должность в возрасте примерно сорока лет, потом всю жизнь будет занимать руководящие посты. Поэтому, если я не добьюсь ничего сейчас, я не добьюсь ничего никогда.
— Ты добьешься, — снова опустила глаза Лаура. — У тебя сильная воля и хорошие связи.
— Добьюсь, если мне удастся немного успокоиться, — голос Карлоса Родо дрогнул при этих словах.
— Ты знаешь, что всегда можешь рассчитывать на мою поддержку.
— Как ты смотришь на то, чтобы завести еще одного ребенка? — сейчас голос Карлоса Родо звучал более уверенно.
— Не торопи события, Карлос, — остановила она.
Реклама кончилась. На экране снова замелькали кадры фильма. Он был черно-белый, и Лаура подумала, что, когда привыкаешь к цветному изображению, черно-белые фильмы кажутся схематичными.
Карлос Родо еще несколько минут посидел рядом с ней на диване, потом поднялся с видом человека, который собирается приступить к тяжелой физической работе. Он казался повеселевшим, и глаза его светились решимостью.
— Ну что ж, — произнес он, — пойду поработаю.
— В следующую рекламную паузу принесу тебе кофе, — ответила Лаура, не глядя на мужа. — Положу побольше сахара: сахар полезен при умственной работе.
Когда дверь за мужем закрылась, Лаура бросила вязанье в корзинку, уменьшила звук телевизора и подошла к телефону. Она набрала номер Хулио.
— Привет, Хулио, это я, Лаура, — произнесла она, когда ей ответил голос на другом конце провода.
— Привет, Лаура. Я чувствовал, что ты сейчас позвонишь.
— Как ты себя чувствуешь? Лучше, чем вчера?
— Вчера у меня выдался трудный день. Похмельем мучился. Но сейчас все в порядке. Послушай, Лаура, — Хулио заговорил быстро, путаясь в словах, — не знаю, что тому виной — то ли возраст, то ли весна, но я весь горю... я сегодня дважды мастурбировал... я могу думать только о тебе, все, что я ни делаю и ни говорю, ведет к тебе.
— Молчи! Молчи. У меня сердце готово разорваться. Нужно потерпеть. Ты не чувствуешь, что приближается решительный час?
Хулио немного помолчал. Потом заговорил снова: “Да, меня уже несколько дней не покидает предчувствие. Словно кто-то подает мне знак. Я вижу все в другом свете. Лаура, вчера я был пьян, но сегодня я почти не пил, только немного виски, и я по-прежнему уверен, что хочу жить с тобой.
— Не хочешь стареть один, так ведь? — задала она провокационный вопрос, и Хулио, даже не видя ее, догадался, что она улыбается. — А что ты сейчас делаешь?
— Смотрю по телевизору фильм Хичкока. А когда он закончится, сяду писать. Я пишу роман.
— Если он получится таким же замечательным, как твои рассказы, будет просто здорово. А кому ты его посвятишь?
— Тебе, жизнь моя, тебе. Послушай, я купил себе джинсы и пару цветных маек — устал от костюмов и галстуков. Они меня старят.
— Ты стройный, джинсы на тебе хорошо будут смотреться.
— Как думаешь, не продать ли мне машину? Куплю вместо нее мотоцикл — огромный, какие сейчас делают, и объедем на нем вместе с тобой всю Европу?
Лаура весело засмеялась, а Хулио добавил: “Я серьезно. Вчера я был у одного приятеля — он мой ровесник и совсем лысый. Но выглядит гораздо моложе меня, потому что носит модную одежду. Он подарил мне отличный белый пиджак — знаешь, из этих, что всегда выглядят мятыми.
— Сколько раз сегодня ты наливал себе виски, любимый?
— Раза два. Но помногу.
— Весна свела тебя с ума, — подвела итог Лаура игривым голосом, растягивая слова — словно это она сама была весной.
— Ты свела меня с ума, Лаура, — возразил Хулио.
Они помолчали несколько секунд, словно оба в один миг отказались продолжать общение через посредника, который не позволял им видеть друг друга, или словно после вспышки веселья вдруг оба погрустнели.
— Мне пора закачивать разговор, — быстро проговорила Лаура, как если бы кто-то приближался к ней.
— Не забывай меня, — попросил Хулио. — Не забывай меня, жизнь моя!
Лаура повесила трубку и пошла на кухню готовить кофе. Поставив кофеварку на огонь, она вернулась в гостиную, и тут же снова зазвонил телефон. Звонила ее мать.
— С кем ты разговаривала, дочка? Невозможно было дозвониться.
— С одной знакомой, которую терпеть не могу. Вы с ней на пару сегодня не дадите мне досмотреть фильм.
— Да его уже в третий или в четвертый раз показывают. А что Карлос делает?
— Он наверху, у себя в кабинете. Работает.
— Как продвигаются дела с новым назначением?
— Да вроде все хорошо. Конкурентов почти нет.
— Хоть бы ему повезло, дочка! Ему это сейчас очень нужно.
Лаура не ответила: не хотела продолжать этот разговор.
— После того что ему пришлось пережить... — мать сделала еще одну попытку спровоцировать ее.
— Что ты имеешь в виду, мама? — спросила Лаура.
— Ваши отношения, что же еще. Никак они у вас не ладятся!
— Мама, не начинай! — начала злиться Лаура.
— Это ты не начинай. Скажи правду: у тебя есть другой мужчина?
— Какой другой мужчина! У меня на это нет времени.
— Послушай, дочка: приключения — вещь приятная. Только вот долго они не длятся, и после них во рту остается привкус горечи. Если не кончается чем похуже.
— Тебе это известно из собственного опыта? — спросила Лаура с нарочитой жестокостью. Она хотела повесить трубку, но не могла: слова матери задевали ее. Они продолжали оскорблять друг друга, понимая при этом, что взаимные оскорбления не ослабят их связь, а лишь упрочат ее. Каждая из них жила в лабиринте собственных грехов и ошибок, в которых все больше запутывалась, и эти лабиринты давно переплелись между собой.
— Я твоему отцу не изменяла! — с болью в голосе воскликнула мать.
— Ну и зря.
— Послушай, дочка, давай прекратим этот разговор. Запомни только: что бы ты ни сделала, твоя мать всегда будет на твоей стороне. Даже если будет умирать от боли и стыда. Всегда на твоей стороне.
— Этим ты даешь мне разрешение?
— Прощай, — ответила мать и повесила трубку.
Лаура вернулась на кухню и выключила газ: кофе кипел уже несколько минут. Но выкипело совсем немного. Лауру удивило, что она не испытывает ни малейшего чувства вины и более того: уверена, что это чувство никогда больше ее не остановит. Никогда не омрачит ее жизнь. Переливая кофе в термос, она думала о том, что своим теперешним спокойствием обязана матери, что та словно взвалила их общую вину на свои плечи, облегчив дочери путь к намеченной цели. И вдруг Лаура поняла, что за всеми разносами, которые устраивала ей мать, за всеми проповедями, что она ей читала, скрывались ободрение и поддержка. Мать словно подталкивала дочь к запретной черте — осторожно, со сдерживаемым нетерпением, — словно умоляла сделать последний шаг. И это была даже не мольба: это был приказ.
