Жан Фрестье - Изабель
Наконец он опустил на землю девичью ногу, очищенную от смолы самым тщательным образом, и, пододвинув ее к другой ноге, принялся смотреть на дремавшую Изабель и не мог наглядеться. Ему показалось, что тело Изабель покрыто каким-то неземным загаром. Ее кожа нисколько не потемнела, а напротив, на солнце казалась ослепительно белой, но стоило только солнцу скрыться за облаком, как тут же, пропитанная теплом и светом, она начинала отливать золотом. И сейчас, лежа на животе, подставив солнцу свою округлую попку, она повернулась к отцу лицом и улыбнулась.
— Ты смеешься надо мной?
— Нисколько. Я хотела сказать тебе спасибо.
— Нет, ты думала о чем-то таком, что заставило тебя улыбнуться. Так о чем же?
— Так, ни о чем. Если я должна теперь докладывать тебе обо всем, что приходит мне в голову, боюсь, что ты тут же разочаруешься.
— И все-таки скажи.
— Я вспоминала, как в прошлое лето, когда была на море и нечаянно ступила в мазут или деготь, Бернар очистил его ракушкой.
— И все?
— Да, все.
Полю же казалось, что подобная сцена не могла не иметь продолжения. Он упустил из виду наличие прибрежных скал, острой гальки и пляжа с ордой загоравших. Его распалившееся воображение рисовало пустынный остров со сказочным песчаным берегом. Он представил, как Изабель спускает вдоль бедер трусики от купальника перед стоявшим в ее ногах парнем, который в точности повторяет ее движение. Поль уже видел, как этот наглец впился губами в ее жаркий и чувственный рот. «Почему он, а не я? Почему я всего лишь отец, сторож, приставленный к сокровищу, пожилой, грузный мужчина в синей рубахе, прислонившийся спиной к стволу дерева?» И он начал в тысячный раз задаваться вопросом, как могло случиться, что он так неожиданно постарел. Почему это произошло именно с ним? Его поезд давно ушел. И ему осталось лишь одно: смотреть на прекрасную и недоступную Изабель.
— Пора возвращаться.
Она поднялась на ноги и оделась. У девушки внезапно закружилась голова.
— Ты слишком много лежишь на солнце. Обопрись на меня.
Она была такой доверчивой и нежной. Однажды она сказала ему, что нуждается в ласке. Он будет обнимать и целовать до тех пор, пока волна нежности не захлестнет его и не вытеснит из разгоряченной головы шальные мысли, которые породила его неуемная ревнивая фантазия.
С каждым вечером осень все больше вступала в свои права. Однако утро вновь приносило с собой тепло, словно лето не торопилось расставаться с ними.
— Ты не будешь сегодня ужинать?
— Я неголодна.
Отодвинув мясо к краю тарелки, она попробовала картофельное пюре, и не почувствовав вкуса, кончиком вилки принялась вычерчивать на нем квадратики. Она взглянула на отца. По его лицу нельзя было понять, проголодался он или нет. И все же, слегка ссутулясь над столом, он продолжал запихивать в рот еду, запивая большими глотками вина. Она зябко повела плечами.
— Нельзя сказать, что у нас жарко.
— Ты хорошо себя чувствуешь?
— Да, прекрасно, но меня немного знобит.
— Я включу отопление. В это время года уже надо протапливать дом каждый вечер.
Он подумал, что вовремя проверил трубы и запасся на прошлой неделе мазутом. И тут вспомнил, каким был этот дом, когда семь лет назад он поселился в нем. Плита на кухне, да еще дровяная печурка в его комнате. Ему вспомнилось, как он впервые зимовал в этих краях, когда снегом замело дороги и деревушка оказалась отрезанной от внешнего мира. На него нахлынули воспоминания о том, как Каролина наотрез отказалась вылезать из постели, без конца жалуясь, что не заслужила столь жестокой смерти. Каролина! Она была почти красавицей, к тому же весьма соблазнительной женщиной. Что с ней потом сталось? Последнее, что он мог вспомнить, это винный погребок в Марселе, откуда они вместе выползли. Она повернулась к нему спиной и ушла, навсегда исчезнув из его жизни.
«Сегодня малышка что-то не особенно разговорчива. Возможно, она уже заскучала?» Он подумал о ее дружке Бернаре и даже попытался себе представить, как выглядел тот счастливец. Скорее всего, это был молчаливый, худощавый парень, с животом, словно прилипшим к позвоночнику, и черной прядью волос, спадавшей на лоб. Однако его смазливую физиономию, несомненно, что-то портило: например, сломанный нос. Поль подошел к огню, разведенному в камине. Вернувшись с кухни, Изабель подошла к отцу:
— У меня болят ноги.
Она положила ноги на колени Поля.
— Как они болят?
— Я чувствую их тяжесть.
Он попробовал массировать их, но из-за узких джинсов все его усилия ни к чему не привели.
— Ты не возражаешь, если я лягу в постель?
— Ты заболела?
— Нет, просто устала.
— Тогда поскорее ложись спать.
Она крепко поцеловала его:
— Ты не сердишься?
— Нисколько. Спокойной ночи.
Не успела она подняться по лестнице в свою комнату, как он вспомнил про отопление. Котел стоял в чулане, дверь которого выходила на кухню. Пока Поль проверял термостат и удостоверялся в том, что система в рабочем состоянии, он на какое-то время забыл думать об Изабель. Однако после того, как уселся поудобнее со стаканом вина в свое любимое кресло у камина, он вновь мысленно был с ней. Однако вовсе не с той девушкой, чьи шаги слышал над своей головой, здоровье которой только что внушало ему опасение, а с той, которая жила в его сердце и была его головной болью вовсе не потому, что ей нездоровилось. Не заглядывая слишком далеко вперед, он принялся размышлять о предстоящей зиме, мечтая провести ее вместе с Изабель в этом доме, встретить с ней весну, а потом и следующее лето, и, кто знает, может быть, и лето, которое наступит еще год спустя. Он знал, что с минуты на минуту должна позвонить Соня, и внезапно его охватило беспокойство относительно длительного пребывания Изабель в его доме, хотя накануне это казалось ему проще пареной репы. Он знал, что придется долго уговаривать Соню. Ему могло лишь поначалу показаться, что он не встретит возражений с ее стороны. И вот сейчас, когда ему предстояло говорить с женщиной, от которой зависела его судьба, он почувствовал, как его покидает былая уверенность. Нельзя сказать, что он боялся получить отказ, но предстоящий разговор показался ему лишенным смысла. По крайней мере так думалось Полю. Его угнетала абсурдность положения, в которое он попал. И потому он откладывал со дня на день этот разговор с Соней. Однако, когда раздался звонок, у него словно оборвалось что-то в груди. Еще не сняв трубку, он уже слышал до боли знакомый неприятный голос. Его опасения оправдались, когда именно этот голос и в самом деле прозвучал на другом конце провода. Как он и предвидел, Соня неприятно удивилась, узнав, что Изабель уже отправилась спать, но еще большее удивление у нее вызвали его слова.
— Как? Какой доктор? Зачем? Ты хочешь, чтобы я отправился посреди ночи за врачом из-за того, что Изабель решила лечь пораньше спать? Она чувствует себя не хуже нас с тобой… Да, я же тебе сказал, что она лежит в постели. Ты хочешь, чтобы я поднял ее для того, чтобы она простудилась в холодной комнате? (Я только что включил отопление). И все ради того, чтобы ты могла задать ей вопрос, который с таким же успехом могла бы задать и мне. Нет, это было бы неразумно… Конечно, нет, я ничего не скрываю от тебя. У нее все в порядке настолько, что у меня возникли кое-какие планы на будущее.
Последние слова вырвались у него случайно. Он собирался исподволь подойти к этой теме, постепенно подготавливая почву. Кажется, он немного поспешил. И теперь рискует провалить все дело. Почувствовав, что совершает ошибку, Поль чертыхнулся про себя. «Будь проклята эта женщина, из-за которой уже однажды я чуть было не угодил в психушку! Она была моим непримиримым врагом в прошлом и останется таким в будущем! Всегда готовым перечеркнуть все мои планы». Между тем ему пришлось сделать над собой усилие, чтобы казаться любезным и убедить Соню.
Она сказала:
— Посмотрим, посмотрим, надо подумать. Мы еще поговорим об этом.
На что он ответил:
— Хорошо, поговорим об этом при встрече. Ты права, надо подумать. Хочешь, мы с Изабель приедем к тебе? Ты возвращаешься в Париж через две недели? Тогда мы приедем в пятницу, как раз через неделю. У нас будет время подумать. Мы постараемся приехать к обеду… Нет, нет, в ресторане, чтобы без всяких хлопот… Ты предпочитаешь сама готовить обед? Как хочешь, тогда встретимся у тебя.
Только положив трубку, он почувствовал, что его трясет от злости. «Ах, понимаю, дело вот в чем. Разговор состоится у нее в доме. В ресторане пришлось бы скандалить на людях». Теперь он уже не сомневался, что Соня не согласится на его предложение и способна сесть с Изабель в первый же парижский поезд. На нее не подействуют никакие доводы, потому что ему никогда не пробиться сквозь ее недоверие, которое он почувствовал с первой минуты телефонного разговора. Эта женщина останется глуха к его словам. Да она и не станет слушать, так как все ее мысли направлены лишь на то, чтобы вставлять ему палки в колеса. И хотя бы режь ее на части, она будет стоять на своем и не уступит ему ни при каких обстоятельствах. И все же, что же она хотела от меня, когда обратилась за помощью? Увезти куда-нибудь Изабель на несколько дней? Избежать каких-то неприятностей? И что будет в Париже? Неужели лучше? С чего бы это лучше?
