Бахыт Кенжеев - Младший брат
Полюбуется полноводной Мжой... стоят Лизунцы... увидать на Площади Гуманизма слушающих Государственный Гимн.
...трудится над составлением монументальной истории... сам президент республики Петр Евсеич Лапочка... расхаживает по своему скромному кабинету дергачевский мечтатель... на старенькой подводе в Набоковский лес... Гикнет удалой Колька Звонарев, свистнет... ан знаком Николай и с председателем... Федей Моргуновым... Но суха теория, вечно зелено лишь древо жизни... то-то радости будет путешественнику! »
Глава четвертая
Мудрено ли потеряться в огромном московском метро, среди мраморных колонн, патриотических мозаик и пустотелых бронзовых статуй? Вот и отбился от группы седенький мистер Грин, до вечера проблуждал по образцовому коммунистическому городу и разве что не бросился на шею своему гиду, когда тот вышел из глубин ресторана и велел швейцару пропустить оголодавшего иностранца. «Где я только не побывал сегодня, мистер Марк, — на застиранную белую скатерть веером легла дюжина фотографий,—а до гостиницы таи и не добрался... Вы не сердитесь? Смотрите, какие красивые кондоминиумы возле польского посольства. А милиционер почему-то очень сердился, когда я фотографировал. Там кто живет?» «Члены правительства»,—просветил его Марк. «Нет, вы ошибаетесь,—ввязалась Хэлен, вытирая салфеткой губы, — в Советском Союзе нет привилегий для правящего класса». Рекою лилось липкое узбекское вино, принесли и зеленый чай в позолоченных пиалах, и пьяненькая миссис Яновская, достав из сумочки купленный в «Березке» расписной платок с каймой, уже порывалась пуститься в пляс под разухабистую музыку из соседнего общего зала. Все веселились, один Марк томился, развлекательные свои и иные обязанности выполнял спустя рукава. Даже когда Руфь пошла красными пятнами, доказывая кому-то, что магазин вроде «Березки» просуществовал бы в Нью-Йорке часа два, не больше, — студенты бы все витрины камнями расколотили,—переводчик группы № 169 пренебрегал идеологической своей обязанностью разъяснить и вправить мозги: знай попивал свою водку да помалкивал.
—А я в этом магазине отличную книжку купила.— Клэр протянула Марку синенький томик Мандельштама. — Даже два экземпляра.
— Ого! — очнулся Марк. — Как же я сам не заметил?— Он на самой нижней полке стоял, да другими книгами заставлен. И продавать сначала не хотели — у нас, мол, всего несколько штук, отпускаем только по предварительному заказу из посольства...
— Ловко. А читала ты его?
— У меня есть трехтомник дома, — она смутилась, — но с языком проблемы. Копаюсь, копаюсь, а понимаю едва половину.
— Русский у тебя безупречный.
— Ладно, обойдусь без твоих комплиментов. Слушай, а в обычных магазинах, не в этой гнусной лавочке, он есть?
В лучшей в городе «Березке», напротив Новодевичьего монастыря (славно поработали ребята из стройбата — никаких следов не осталось от злополучных надписей), американцы битый час облюбовывали свои янтарные бусы и палехские шкатулки, приценивались к каракулю, грампластинкам и французским духам, запасались цивилизованным спиртным и сигаретами по небывало низким ценам. Марк покуривал в сторонке, разъясняя Коганам, что курс доллара снова упал, вчера еще все тут было на три процента дешевле. Нагружались товаром ко всеобщему удовольствию, а по выходе на улицу случилась неприятность, нежелательное, так сказать, столкновение двух миров.
— Мы только посмотреть, дедушка, — в голос твердили обе глупые провинциалки, нимало не смущаясь своими резиновыми сапогами и одинаковыми жакетками черного плюша.— У нас этой валюты сроду не водилось.
— И нечего смотреть! — отбрехивался швейцар. — Тут только для иностранцев. Валите, а то милицию позову.
Вытолкал могучий унтер-офицер отсталых баб на улицу, достал пластмассовый судейский свисток — и дали деру нарушительницы спокойствия. Марку-то что, а жители города Желтого Дьявола как-то разом поскучнели, перестали хвастаться друг другу фанерными балалайками и деревянными медведями. Только чета Файфов, которая весьма выгодно приобрела барашковую шапку пирожком, все передавала ее из рук в руки, щупая шелковистый мех и любуясь его блеском на июльском солнце.
— Нет, дорогая Клэр, нет.
— Но...
— Я знаю, что ты хочешь сказать. Сначала поэта убили, потом продают его стихи иностранцам. Водки хочешь? Зря. Хочу тебя предупредить, что в наших разговорах я не буду изображать из себя служащего Конторы. Можно? У меня этот обезьяний цирк уже вот где сидит. — Он поднес руку к горлу. — Скажу по секрету: я нормальный человек, точно такой же, как вы, случайно ставший профессиональным болтуном. А насчет Мандельштама...—Он вспомнил слова Струйского.—На черном рынке, пожалуйста. Семьдесят рублей. Или шестьдесят.
— Ты не откажешься взять у меня одну?
— Почему нет? Беру же я виски, сигареты, чуингам и прочее.
— Хоть бы спасибо сказал, — обиделась Клэр.
— Спасибо. Не сердись, я правда ужасно рад. Андрею подарю — он прыгать будет от восторга.
— Кто такой этот Андрей?
И снова помрачнел гид-переводчик Соломин. «Господи правый,— плакала вчера Света, — откуда ты взялся такой на мою голову? Ты ненормальный, Марк, ты просто урод, ты сравни моих друзей со своими! Почему, почему, почему, черт бы тебя подрал, мои знакомые не уезжают в Израиль, не поладают в лагерь за хулиганство, не сочиняют антисоветчины, не...» «Брось разоряться,—хмурился Марк,—подумала б лучше, как помочь моему брату». «Этому идиоту? — Голос Светы, обыкновенно довольно мелодичный, то и дело срывался на совершенно непристойный визг.
— Напомогалась! Он что, маленький? Он о чем думал, когда переправлял за границу свою писанину? Что ему Ленинскую премию дадут?» «Он поэт,— втолковывал ей Марк,— понимаешь, ПО-ЭТ!»
При последних словах, произнесенных куда громче, чем следовало бы в этот поздний час, в стену уютной Светиной квартирки постучал не то кулаком, не то ботинком сосед справа, одинокий детский писатель, и дальнейшая перебранка продолжалась шепотом. К третьему часу ночи, вздыхая и изредка переругиваясь, они наконец кое о чем договорились. Все прожекты Марка особенно после поправок осторожной невесты были, разумеется, хилыми, ненадежными, несерьезными. Оставалось надеяться лишь на то, что псевдонима не раскроют. Той же ночью в глухую литовскую деревушку полетела телеграмма, казавшаяся Марку чудом конспирации: «ТЕТЯ СОФА СЕРДИТСЯ ОБЕЩАЕТ УСТРОИТЬ БОЛЬШОЙ СКАНДАЛ НЕ ТОРОПИСЬ ВОЗВРАЩАТЬСЯ БРАТ». Вернувшись с почты, Марк разделся и лег в теплую постель рядом с невестой. «А я ему еще переводов достала, — пробормотала она сквозь сон, — скотина твой Андрей и больше никто...» «Это папаша твой скотина»,—чуть было не ляпнул Марк, но вовремя прикусил язык...
И настало время покидать Москву. Хорошо позавтракавшие американцы веселились в автобусе, как подростки. Кто-то махал рукою прохожим, другие кричали в окошко: «До свидания, друзья!», третьи подтягивали Диане, запевшей детскую песенку. «Напрасно, напрасно проболтался я в первом отчете, что Клэр говорит по-русски, — размышлял Марк, — еще поставят хвост в каком-нибудь Ташкенте...»
Начало дороги — быть может, самые волшебные минуты жизни. Иным надоедают разъезды, иные коллеги Марка, хлебнув командировок Конторы, через год —-другой уже упрашивают Ариадну пореже отсылать их из Москвы. Что ж, можно понять — семья, дети. Глупые, глупые барышни из Конторы, выходящие замуж за недалеких инженеров в мешковатых брюках, за геморроидальных чиновников, лысеющих к тридцати годам... Глупые барышни, рожающие таких же глупых детей... иди в монастырь, Офелия, иди в монастырь... а я останусь в прогнившем датском королевстве, и будет время — упаду от удара клинка...
— Марк! Ты не заснул?
— Что вы, мисс Уоррен! — Просыпаться Марк умел мгновенно. Обворожительная улыбка, поворот в кресле. — Я к вашим услугам, как всегда.
— Марк! — сияли опасным блеском глаза его собеседницы. — Мне так безумно, безумно нравятся советские дети! Скажи, мы не сможем во время путешествия посетить школу? Советскую школу, где воспитываются эти замечательные малыши?
— Увы, дорогая Хэлен, все советские дети на каникулах. Однако,—еще одна медовая улыбка,— попробую устроить детский сад или пионерский лагерь. Раньше надо было сказать, я бы телекс послал. А может быть, нам уже запланировал такой визит кто-нибудь из местных переводчиков.
— А в какой аэропорт мы едем?
— Во Внуково!—Раздраженный Марк взял микрофон.—Дамы и господа, сообщаю интересующимся, что мы отнюдь не возвращаемся в Шереметьево. В Москве целых четыре аэропорта. Заодно могу сказать, что авиатранспорт в СССР — один из самых дешевых в мире, даже в пересчете на зарплату. Например, перелет в Сочи стоит всего двадцать семь рублей, это за полторы тысячи миль, дамы и господа, разве плохо? Полетим мы на реактивном самолете, в воздухе пробудем чуть больше двух часов...
