Луи де Берньер - Беспокойный отпрыск кардинала Гусмана
– Но раз попадаешь в царствие небесное или в ад, то не можешь снова родиться собакой и колибри, так ведь? Тут у тебя какая-то ошибочка.
– Там немножко поживешь, а потом возвращаешься, когда чье-нибудь тело освободится.
– Это мама так говорит?
Кристобаль глубокомысленно кивнул, и кардинал решил сменить тему:
– А сейчас убери, пожалуйста, игрушки. Я ожидаю посетителя и не хочу, чтобы он тут спотыкался и видел беспорядок. Сложи все в ящик и унеси.
Мальчик недовольно надул губы, и его преосвященство сказал:
– Знаешь, так индейцы показывают – выпячивают губу. Ну, давай, я помогу.
Его преосвященство опустился на четвереньки и стал выуживать из-под стульев игрушки. Он передавал их Кристобалю, а незаконнорожденный, но нежно любимый сын успевал поиграть с каждой и только потом клал в большой деревянный ящик, который его преосвященство держал в углу и прикрывал сукном. Кардинал вернулся в кресло и достал из-под сутаны носовой платок.
– Ну-ка, присядь ко мне на минуточку, Кристо. Давай, залезай и обними меня.
Кристобаль взобрался к кардиналу на колени и мокро поцеловал в щеку.
– Ты мой папа? – спросил он. – Все так говорят, кроме тебя и мамы.
– Я твой духовный отец, – мягко проговорил его преосвященство, – и очень люблю тебя, как любил бы настоящий отец. – Он погладил мальчика по кудряшкам и нежно потрепал по загривку. – Передай, пожалуйста, маме – рыба получилась очень вкусной. И будь любезен, скажи, что я прошу заварить чашечку того чая, который полезен для желудка. Ну-ка, отгадай, что я вижу?
– Что? – спросил Кристобаль, следя за отцовским пальцем. Кардинал платком проворно вытер мальчику верхнюю губу и поддразнил:
– Я видел, как два ужасных зеленых слизняка выползали у тебя из носа, а теперь их нет. Что скажешь?
Кристобаль, похоже, огорчился.
– Можно мне полизать платок? – попросил он.
Отец сделал строгое лицо:
– Разумеется, нельзя. Ну, теперь иди, поиграй в саду и не забудь передать маме, что я сказал про рыбу и чай. – Он похлопал сползшего с колен Кристобаля по попке и проводил взглядом. Мальчик радостно поскакал из приемного зала. Кардинал вздохнул, откинулся на спинку кресла, собираясь обдумать пункты предстоящего разговора с монсеньором Анкиляром, но неожиданно подумал о печальной участи быть запертым в жизнь, которая не что иное, как недостойный компромисс. В отдалении послышались два ружейных выстрела – неудачное покушение на приезжего судью. Кардинал подошел к окну. Первым заметив стайку набожных вдовиц, он отпрянул, чтобы не пришлось их благословлять. Как всегда, ужасно воняло мочой. Где-то в центре города поднималась пелена дыма – часом раньше наркокартели устроили взрыв в полицейском управлении, и кардинал отметил, как красиво дым сливается с набегавшими темными облаками вечерней зари. Он прикинул, что скажет, когда газеты попросят сделать заявление по поводу этих бесчинств. На ум приходили обычные слова – «бесчеловечно», «варварство», – и кардинал искал что-нибудь поярче и пооригинальнее.
Вошла Консепсион с лечебным чаем, и его преосвященство, улыбаясь, повернулся к ней:
– Благодарю, querida, поставь на стол, я выпью чуть позже.
– Сейчашеньки, – сказала Консепсион; уменьшительные формы применяли все, кто родом из горных районов. – Нужно пить очень горячим, а иначе никакого толку.
Его преосвященство глотнул чаю. Вкус непривычный, горьковатый, но не противный, и Гусман глотнул побольше.
– Где ты его берешь? – спросил кардинал. – Он ведь не из этих варварских деревенских снадобий, нет?
Консепсион бросила укоряющий взгляд, но решила, что солгать в данном случае деликатнее:
– Тца, я купила его в аптеке.
Чай она готовила из листьев коки и пальмы яге, добавляла в него капельку древесной смолы, немного собственной мочи, крошки высушенного утробного плода ламы и для маскировки бросала чуть-чуть обычной заварки. Рецепт дал колдун, живший в трущобах, которые кардинал хотел снести.
– Мне от него лучше, – сказал его преосвященство. – Ты так обо мне заботишься.
– Я люблю тебя, – ответила Консепсион, пожав плечами: мол, этим все объясняется. Они улыбнулись друг другу, и Консепсион с подносом вышла. «Она похожа на кошку», – подумал кардинал.
Вскоре прибыл монсеньор Рехин Анкиляр с кривой улыбкой на лице и подарком – требником с перламутровой инкрустацией. Словно по щелчку выключателя кардинал покинул образ отца и любовника, став архиепископом до кончиков ногтей. Он посуровел, в движениях прибавилось достоинства и важности, улыбка стала деланой. Приняв серьезный апостольский вид и слегка поклонившись, он балетным взмахом руки указал монсеньору Анкиляру на стул.
– Как приятно видеть вас, – проговорил он. – Искренне надеюсь, что у вас все благополучно.
Монсеньор Анкиляр кивнул и с непроницаемым лицом сел.
– Я задержался, – произнес он трескучим голосом, – по причине заторов на дорогах. Опять что-то взорвали.
Кардинал ожидал дальнейших объяснений, сетований на ужасное время, в котором живем, или что-нибудь о движении на дорогах, но монсеньор Анкиляр лишь положил руки на колени и вперил в кардинала пустой, но прямой взгляд. Его преосвященство сделал вывод: Анкиляр неразговорчив и лишен чувства юмора.
– Прочтите это, – сказал кардинал, протягивая доклад Святой Палаты, – но пропускайте оскорбительные нападки на Церковь и места, сочиненные коммунистами. – Его преосвященство заметил, что Кристобаль умудрился оставить на докладе жирные следы пальцев, испачканных в гуайяве, и понадеялся, что Анкиляр не обратит внимания и не сочтет неряхой кардинала. Гусман следил, как визитер внимательно читает, раздраженно перелистывая страницы, словно человек, чья нравственность уязвлена. Кардинал старался составить впечатление о том, кого, вероятно, назначит главой проповеднического крестового похода.
Перед ним сидел угловатый человек, будто составленный сплошь из многогранников; кто-то счел бы его нос еврейским, но то был нос настоящего испанского аристократа. Черное одеяние укрывало костистое тело и будто сливалось с ним. Его преосвященство перечитал досье: Анкиляру сорок лет, имеет докторскую степень по каноническому праву и еще одну – по богословию Фомы Аквинского. Читал лекции во Франции и Уругвае, крупный специалист по вопросу онтологического довода в пользу существования Бога. Успешно привел в лоно Церкви население острова Бару, но плоды этой деятельности у него на глазах уничтожила катастрофическая вспышка гриппа, занесенного новым миссионером из Голландии; широко известен как несгибаемый ортодокс. Его доклад по поводу фиаско на Бару заключался словами: «Так непоколебимая вера поучает нас: островитяне отыскали кратчайший из возможных путей в царствие небесное; сие лучше для них – преждевременно умереть христианами, чем долгожителями, но язычниками». Несомненно, этот человек не упустит шанса преобразовать нацию.
– Что скажете? – спросил его преосвященство, когда монсеньор Анкиляр добрался до последних строк.
– Все, как я предполагал, – ответил тот. – Повсеместная духовная нищета народа очевидна.
– Необходимо что-то предпринять, и я хочу, чтобы этим занялись вы, – сказал его преосвященство.
– Моя жизнь уже посвящена борьбе за духовность, – произнес Анкиляр. – Надеюсь, вы не сочли мои усилия недостаточными.
– Я далек от подобной мысли, – сказал его преосвященство, раздосадованный тусклым голосом и сухостью этого человека. – Мой план – поднять крестовый поход воцерковления, вернуть заблудших овец в лоно веры, и пусть их пастырем станете вы. Я рассчитываю, что вы представите финансовый отчет, но в целом будете абсолютно самостоятельны. Вы соберете отряд из крепких верой, находчивых и готовых претерпеть враждебность и насмешки ради возвращения людей к Богу; направьте их в самые мрачные уголки страны и изгоните дьявола, так сказать.
– Так сказать? – эхом откликнулся Анкиляр. – Я дьявола воспринимаю буквально.
– Разумеется, разумеется, – проговорил кардинал. – Так вы беретесь?
Монсеньор Рехин Анкиляр мгновение раздумывал, потом кивнул:
– Я выполню Божью волю, веруя, что она ниспосылается через данную вам власть.
Его преосвященство воспринял это как умышленное неуважение: Анкиляр подчеркнул различие между человеком и должностью. Кардинал поднялся и чопорно протянул руку. Ладонь Анкиляра была холодной и вялой, кардинал быстро ее выпустил.
– Dominus tecum,[52] – произнес он.
Анкиляр взглянул, будто сквозь дымчатое стекло.
– Et cum spirito tuo,[53] – проговорил он, уходя, и с тревожным предчувствием в душе кардинал проводил его взглядом. Великий план приведен в действие, и стало странно пусто.
– Kyrie, eleison, – пробормотал его преосвященство и приложил руку к желудку. То ли кардинал прибавил в весе, то ли от недуга разбухает живот.
