Метин Ардити - История одного предательства, одной страсти и трех смертей
— Сколько ему было лет?
— Двадцать два года. Однажды он вернулся с тренировки в Алимосе, как сейчас помню, было двадцать пятое апреля. С самого утра стояла жара, как летом. Лефтерис снял свой спортивный костюм, но продолжал обливаться потом. Весь был мокрый. Я предложила ему обсохнуть и поднялась за одной из рубашек Павлоса. Спускаюсь, а он стоит с голым торсом, грудь сияет от пота. Я развернула ему чистую рубашку. А он скомкал грязную и протянул мне ее. Я взяла ее в руки и провела по его груди, чтобы вытереть пот.
Павлина хихикнула.
— Смешно тебе, плутовка… Я разволновалась, ты не можешь представить как. Тело Лефтериса было почти таким же прекрасным, как у Янниса. А потом, знаешь, Павлос, он…
Шриссула пожала плечами, как бы говоря: «Ну, что ты от него хочешь?»
— Ты мне сказала, что он еще не хромал. Но он уже был толстым?
— Он был таким, как сейчас. Полный, благородный, очень мягкий… Я думаю, ему никогда ни на секунду не приходило в голову, что я могу так зверски пожелать какого-то мужчину. А передо мной стоял мальчик, обнаженный до пояса полутурок, младше меня на восемнадцать лет, представь, я могла быть его матерью, и этот мальчик положил обе руки мне на грудь. Тут же, через три минуты, мы стали любовниками. Я сказала тебе, что я помню дату? Было двадцать пятое апреля, вторник.
— Ты помнишь все даты? — улыбаясь, спросила Павлина.
— Я бухгалтер! Я люблю цифры… Короче, с этого дня каждый вечер, как только я закрывала магазин, мы с Лефтерисом занимались любовью. Он делал это грубо, понимаешь, без нежности, совсем не так, как Яннис. Но в моей женской жизни появился мужчина. Самое невероятное, что он был ревнивый! Ревновал толстуху, рядом с которой выглядел ребенком, представляешь? Такой дурачок он был, мой турок… Я обожала его…
— А он… он тебя обожал?
— Не знаю… Мы таких слов не говорили. У него была манера ласкать мои складки на спине или выпуклости живота, в ту пору уже толстого. Он говорил: «Это мой живот, слышишь? Этот живот принадлежит мне!» Или: «Когда я глажу тебя по спине, во мне жизни прибавляется».
Павлина прыснула:
— Он тебе такие вещи говорил?
— Он был башибузук, как говорят в Турции, немножко мозги набекрень…
— Он, наверное, очень тебя любил, — предположила Павлина.
Глаза Шриссулы затуманились, взгляд утонул в пространстве. Она застыла на мгновение, потом заговорила, словно обращаясь к себе самой:
— Я думаю — не этот ли мужчина любил меня больше всех, мой сумасшедший чурок? Я часто задавалась вопросом, почему он так любил тело толстухи, которая могла быть его матерью. В конце концов я решила, что он находил в нем ту самую нежность, которую мужчины ищут всю жизнь…
— А ты?
— А я в свои сорок чувствовала себя просто слонихой, а тут молодой, сильный, нежный мужчина любит мое тело таким, какое оно есть, и каждый день доказывает мне это. Да, я любила его, Павлина моя. Безумно. Хотя…
— Хотя что?
Шриссула ответила не сразу.
— Нет скажи! — настаивала Павлина. — Что хотя?
— Кое-что из того, что он делал, и очень любил делать, мне не нравилось, даже Яннис такого не делал. Arkadan по-турецки называется…
— Что это значит? — спросила Павлина с очень любопытным видом.
— Через зад!
Они расхохотались.
— Я ему говорила: «Ты жульничаешь», а он отвечал: «Если я не буду жульничать с тобой, мне придется жульничать с жизнью».
Наступила долгая пауза, каждая думала о своем. Павлине стало грустно. Она вспомнила, как попросила когда-то Ариса: «Возьми меня, как мальчика…» И с благодарностью вытерпела боль. Она сказала:
— Остаются воспоминания…
— И у меня остались воспоминания, Павлина. И никто их у меня не отнимет. Они со мной навсегда.
Снова наступило молчание. Потом Павлина спросила:
— А Павлос с тобой любовью не занимался?
Шриссула опять улыбнулась:
— По-своему…
Они засмеялись.
— Продолжалось это почти полтора года. А потом однажды…
— Дата! Дата! — смеясь, крикнула Павлина.
— Плутовка! Если хочешь знать, случилось это первого числа, в октябре месяце. В тот день Лифтерис опоздал — был занят на стадионе. Он приступил к работе в лавке, а я ждала. Я хотела его, понимаешь? Я хотела его как безумная. Я терпеливо ждала. Он овладел мной. Я захотела еще раз. Он снова овладел мной, страсть бушевала в нас. Я поднялась домой с опозданием в полтора часа. Со мной иногда такое случалось, и Павлос не беспокоился. Когда он возвращался, он включал радио и ложился на кровать. Ему и в голову не приходило спуститься посмотреть, что я делаю в магазине. Он слишком мне доверял. Он говорил: «Я наемный служащий, а ты — хозяйка. Служащий не должен мешать хозяйке делать свою работу».
— Он тоже, наверное, очень тебя любил…
— Он тоже, Павлина, я это знаю… Короче, в тот вечер, придя домой, я не услышала радио. Я подумала, что муж еще не пришел и нет повода для волнений. Но свет в гостиной горел. Значит, что-то здесь не так. Я пошла в спальню и увидела Павлоса на полу рядом с кроватью. Он был в сознании, пытался глазами сказать мне что-то, но двигаться и говорить уже не мог. У него случился инсульт. Я перевезла его в клинику «Флисвос» в Фалере, и там врач сказал мне, что это тромбоз.
— Что это значит?
Шриссула объяснила, что тромбоз — это когда сгусток крови попадает в мозг. Павлос утратил дар речи. Правую сторону тела парализовало.
— Врач считал, что сгусток появился из-за аритмии. И еще он сказал, что у мужа было пониженное давление, это и вызвало осложнения. Если бы я находилась рядом с ним или вернулась бы на час раньше, Павлос перенес бы спад давления в клинике. Последствия были бы не столь серьезными и длительными. В больнице ему помогли бы, и он поправился бы…
— Он не сильно хромает.
— Он здорово хромает, Павлина. Каждый божий день я вижу перед собой результат своего предательства. Ты попыталась сотворить добро. Я творила зло. Я это знала и все-таки творила. Я оскорбляла своего мужа. Я любила его и обманывала его в его же доме. Я насмехалась над ним. Я мучила его.
— Ты сожалела о своем поступке?
Повисла пауза.
— Не знаю, — помолчав, сказала Шрисулла. — Теперь я жалею, конечно. Но сожалела ли я в течение тех полутора лет, когда так бесстыдно обманывала Павлоса? Думаю, что нет…
— Но ты же любила его? Ты же не прекращала его любить?
— Ну и что? По моей вине он не получил необходимой врачебной помощи. Я поэтому и рассказываю тебе все это, Павлина. Не бери на себя все грехи мира. Ты старалась сделать как лучше. Я делала, как хуже. Но жизнь продолжается… Лефтерис уехал. У меня больше не было мужчины уже шесть с половиной лет. И скорее всего, никогда уже не будет. А Павлос с тех пор приволакивает ногу…
— Ты несчастлива?
— Я обрела душевное равновесие…
Шриссула встрепенулась, посмотрела на Павлину и добавила:
— И ты должна сделать то же самое!
— Нет, я должна найти своего ребенка…
Павлина растянулась на диване и спрятала лицо в коленях Шриссулы:
— И я найду его, вот увидишь.
Шриссула положила руку на щеку Павлины и легонько погладила ее. Они долго, не шевелясь, сидели в тишине.
Воскресенье, тридцатое ноября 1958 года
После обеда они решили сходить поесть мороженого во Флисвосе. Не прошло и пяти минут, как они вышли из дому, а Шриссула уже в третий раз почувствовала, как пальцы Павлины судорожно впиваются ей в руку: молодая женщина с коляской шла им навстречу. Однако на этот раз Павлина уже не пыталась замедлить шаг в тот момент, когда они поравнялись с коляской, и обе женщины продолжали идти в том же ритме. Старшая подруга прижала к себе локтем руку Павлины, словно поздравляя ее с этой маленькой победой.
— Если она не в этой коляске, значит, где-то в другом месте, — сказала Павлина. — В Колонаки, в Кифиссии, а может быть, здесь, в Фалере.
Шриссула ничего не ответила. Придя в кафе, они нашли свободный столик на террасе у Фалоса. Павлина пыталась изображать беззаботность, но Шриссула чувствовала, как та напряжена и зажата. Ее взгляд метался между столиками. Она искала глазами младенца того же возраста, что и Андриана.
— Остановись, нельзя так дальше жить, — сказала Шриссула. — Она положила ладонь на руку Павлины и пожала ее нежно и ласково.
— Если я уеду в Женеву к твоей сестре, я никогда не увижу своего ребенка.
— Но зато ты начнешь жить полнокровной жизнью. И пройдет эта твоя тревога, которая тебя ест, не переставая.
Официант подошел принять заказ. Шриссула выбрала сливочное мороженое с вишневым вареньем и жареным миндалем. Павлина состроила насмешливую рожицу. Шриссула это заметила. Они ушли, едва доев мороженое. На обратном пути они не обменялись ни единым словом.
