Кобо Абэ - Тайное свидание
— Нет, только два.
— Болезнь ее называется «таяние костей»; кости исчезают — ужасно! Малейшее ослабление медицинской помощи, и под действием тяжести тела начинается укорачивание. Если произойдут необратимые изменения, будете виноваты вы. Прошу вас, умоляю. С каким трудом я превратился наконец в жеребца — неужели впустую?
— Бросьте причитать — вам это не к лицу.
— Утренний тест показал, что мои мужские качества значительно возросли. Присутствовавшая медсестра и та захлебнулась от восторга.
— Вы можете использовать в качестве партнерши кого угодно — вашу жену, секретаршу, медсестру.
— Кончайте свои непристойности. Вам, видно, этого не понять. Для меня девочка из восьмой палаты незаменима…
— Единственное, что вы получили, — возможность подглядывать за тем, что она делает.
— Физическая близость меня интересует меньше всего. Для меня это вопрос философский. Хороший врач — хороший больной — вам такое высказывание известно?
— А я думал, для вас суть в физической близости.
— Врач издревле обречен страдать духовной ущербностью. — Жеребец заговорил с быстротой паука, ткущего паутину. Но я ощущал какой-то разрыв между его словами и мыслями. — Обязанность его вовсе не в том, чтобы сочувствовать боли пострадавшего, — он должен остановить кровь, продезинфицировать рану, забинтовать ее. Он видит в пострадавшем не человека, получившего ранение, а рану, полученную человеком. Когда врачу, с этой его привычкой, вдруг попадается больной, предстающий перед ним человеком, он выходит из себя. И чтоб не выводить его из себя, больному надо перестать быть человеком. Постепенно врач обособляется от всех, становится одиноким, ожесточается и все больше отдаляется от людей. Не будет, пожалуй, преувеличением сказать, что предубеждение против больного — непременное качество, позволяющее стать знаменитым врачом. Подобное одиночество врача как раз и позволяет ему быть истинно гуманным, и это не парадокс. Только человек, противясь принципу выживания наиболее приспособленных, то есть естественному отбору, окружает заботой слабых и больных и гарантирует их существование. Герой погибает, а слабый живет. Фактически, уровень цивилизации может быть вычислен по проценту никудышных людей, входящих в данное общество. Был, кажется, даже один политолог (имени его я не помню), который дал такое определение современности: «Век больных, опирающийся на больных, для больных». И нечего роптать на порочность нашего века. Больной имеет право требовать от врача одиночество. Если же, несмотря ни на что, врач решается бежать от одиночества — ничего не поделаешь, он одновременно становится больным и как бы двуликим. Я лично готов пойти на это. Потому-то, честно говоря, и не роптал из-за своей импотенции. Это — истинная правда. Скорей я заслуживаю жалости, ибо мое бессилие — свидетельство сближения с больными.
— Неубедительно. Не вы ли сами говорили, что и у больных, по мере того как они становятся настоящими больными, наблюдается повышение чувственности.
— С этого я и начал. Действительно, огромное количество примеров, полученных путем подслушивания, убеждает: существование такого явления следует признать объективным фактом. Среди настоящих больных, похоже, нет импотентов. Даже во время болезни. В чем причина? Возможно, это связано со структурой общества больных. В тюрьме или казарме откровенно непристойные рассказы — ключ к взаимопониманию. Успешному заключению торговой сделки очень часто способствует так называемый эротобанкет. А мало ли примеров, когда супруги, охладевшие друг к другу, делают вход в спальню платным и таким путем преодолевают кризис в своих отношениях. В общем, куда ни глянь, везде перестройка человеческих отношений происходит с помощью секса. Разумеется, общество больных отличается от тюрьмы или казармы. И не потому, что здесь нет нужды скрываться от людей и не существует опасности разрушения человеческих отношений. Дело в том, что в его структуре где-то спрятан, несомненно, секрет облегчения бремени, отыскания стержня человеческих отношений. Что представляет собой больной? В чем его сущность? Совершенно неожиданно я нашел нужные мне ответы. Во всяком случае, девочка из восьмой палаты заставила меня забыть об импотенции. Она распахнула ворота хлева, в котором томился врач, и увлекла его в общество больных. Ей удалось это лишь потому, что у нее душа идеального больного. Безмерно богатая душа, которой она могла поделиться со мной. Нужно понять ее сердце. Нужно отдать все силы, чтобы сделать свою душу похожей на ее…
— Как это ни печально, ваши души нисколечко не похожи…
— Идеальный больной… самый лучший больной… человек, который не исцелится во веки веков… дни, проведенные в обнимку со смертью… растение-паразит, обогнавшее ростом другое, давшее ему жизнь… воплощение уродства… чудовище… наконец, человек-жеребец…
— Но вам ведь известно, что нижняя часть туловища, которой вы воспользовались, принадлежала отцу этой девочки.
— Даже физическая близость достигается не таким путем, в ее основе — стержень человеческих отношений.
— Я, видимо, чего-то не понимаю, но ваши рассуждения представляются мне слишком безапелляционными.
— Не думаю. Один американский врач открыл, что стремление к близости напоминает зуд. Зуд необходим для того, чтобы механическим способом избавиться от скопления в той или иной части организма биологически чужеродных тел. Кожные рецепторы под воздействием этих биологически чужеродных тел вырабатывают вещество (не помню точно названия) и посылают сигнал в головной мозг, отчего и возникает ощущение зуда. Это ощущение играет роль спускового крючка, вызывая желание почесать определенное место. Так же можно объяснить стремление к близости между мужчиной и женщиной. Но в данном случае все обстоит не столь просто и ясно, возникают некие симптомы, например, «краска на лице». В общем, всем распоряжается мозг. И если не будут устранены сдерживающие факторы, все закончится «краской на лице». Таким образом, если участок мозга, выполняющий роль стража человеческих отношений, не разрешит начать действия, нужды в них не появится.
— Но если стремиться к этому, достаточно взорвать сторожевой пост, и все в порядке.
— Учтите, вы отняли у меня девочку, а я ведь у вас никого не отнимал.
— Какая разница — кто? Клиника отняла.
— А может, ваша жена сама подала прошение о допуске ее к участию.
— В чем…
— В праздничном конкурсе. Стоит прийти к этой мысли, и все сразу становится на свои места. Запись на конкурс проводилась достаточно широко, не исключено, что и похищение пилюль — результат сговора. А вот «скорая помощь», я об этом думал, — здесь чувствуется рука человека, связанного с клиникой и прекрасно знакомого с тем, что в ней происходит.
— Вам это, возможно, покажется странным. Но мы с женой совершенно здоровы, и у нас не было ни малейшей необходимости иметь дело с клиникой.
— Граница между клиникой и внешним миром не так четко обозначена, как вам кажется. Если ваша жена сама подала прошение, то, даже обнаружив ее местонахождение, вы в дальнейшем столкнетесь с большими трудностями.
— Если девочка из восьмой палаты по собственной воле покинет больницу, то, даже обнаружив ее местонахождение, вы в дальнейшем столкнетесь с большими трудностями.
— Учтите, местонахождение вашей жены мне не известно.
— Учтите, местонахождение девочки мне не известно.
Да, мы с жеребцом обменялись хорошими ударами. Жеребец все время стоял, а я сидел на стуле, и мы, даже не пытаясь скрыть прерывистого дыхания, злобно уставились друг на друга. Я первым отвел глаза. Просто контактные линзы сдвинулись с места — никакой другой причины не было.
— Видите, я могу только стоять. И мозолить глаза.
Жеребец распустил пояс, расстегнул молнию, опустил брюки до самых колен и задрал рубаху. От поясницы почти до колен он был затянут в черный корсет из синтетической резины толщиной миллиметров в пять. Поверхность корсета была опутана сложным переплетением разноцветных проводов, в каждой точке их соединения находился позолоченный ввод. У нижнего края корсета зияла прорезь, как в почтовом ящике.
— Посмотрите, способен я на что-либо?
— Все ясно, можете подтянуть брюки.
Стоило перехватить корсет микрокомпьютерным поясом и присоединить дополнительную нижнюю часть тела к малогабаритным аппаратам поддержания жизненных функций, как сразу же возникало слияние чувственных восприятий. Один раз в три дня корсет сдается для промывания в отделение искусственных органов, но самому снимать его нельзя, а в нем можно лишь стоять или лежать. Если когда-нибудь я буду так великодушен, что прощу жеребца (пока что этого не предвидится), то постараюсь сконструировать для него специальный стул, в котором он сможет отдыхать стоя.
