Ян Андреа - Эта любовь
Я думаю об этом теперь, в мае 1999 года, в моей комнате с видом на улицу Дофин, вдалеке от городского шума, вдалеке от вас. Я думаю, что причинил вам много боли. Я недостаточно заботился о вас, заботы никогда не бывает достаточно. Нужно делать не только то, что ты можешь, но еще больше. Дюрас всегда преувеличивала, я — нет. Иногда по вечерам я так уставал — от вас, от себя, от книг, от уборки, от юбок, которые нужно погладить, от прогулок в три часа утра по Орли. Что я уже больше ничего не понимал, ничего не хотел.
А потом все становилось как прежде.
Вы говорите: эта усталость не такая уж страшная, она пройдет, обещаю вам, вы сможете делать теперь все что захотите, встречаться без меня с друзьями, есть то, что захочется, поехать без меня куда-нибудь. Я обещаю, клянусь вам в этом.
Один день это действительно так, а потом все снова идет по-старому. Любите меня еще больше, придумайте, как вы можете это делать — любить кого-нибудь. Только любить.
Я пытаюсь. Мы вместе пытаемся. Ночь. Спальня. Постель. Смех. Что же, это жизнь. Я здесь — чтобы слушать, печатать. Нужно очень внимательно следить за тем, что вы говорите, чтобы ничего не пропустить, ни одного слова, нужно очень быстро печатать тремя пальцами, ни о чем не думая, только печатать то, что вы говорите.
И в то время, когда рождается книга, нас с вами не существует, мы исчезаем. Между нами нет тогда никакой разницы. Существует одна только книга. И так до самой последней книги, которую вы хотите назвать «Книгой исчезновения».
Эту книгу я как раз сейчас и пишу. Я наконец-то могу написать вам все это, чтобы продолжать жить дальше, может быть, просто чтобы занять июнь 1999 года. Все остальные времена года. Все остальное время. Продолжать идти и приходить куда-то без вас, с вами. Да, иногда такое случается, несколько секунд я могу думать, что вы постучите сейчас в дверь моей комнаты.
«Ради Бога, открой мне дверь».
Входите.
Здесь неплохо, светло. Какой замечательный белый цвет. Какое счастье увидеться, нет? Ну, что будем делать?
Идите сюда, я забираю вас с собой.
Скажите это по-другому.
Иди сюда. Я забираю тебя с собой.
Ровное спокойное небо.
Синее небо.
Без звезд.
Одно только небо.
Будет только это — это небо, и вы и я в этой синеве, которую мы не можем видеть отсюда. Там, куда я тебя заберу. Там, где мы идем, не думая о дороге. Там, где никто не может потеряться.
Мы будем здесь, в этом придуманном небе. Нигде.
***
Сейчас конец июня, и я заканчиваю писать «Эту любовь». Я уезжаю на две недели в Патмос. Я буду на этом греческом острове один с друзьями. Я оставляю свою книгу. Я не бросаю вас.
Это началось так: в январе 1999 года я разговаривал с Марен Селл. Мы лишь фиксировали некий поток слов. Я говорил. Она слушала. Она не перебивала меня. Она очень хорошо умеет слушать. Она не останавливала меня. Весь этот беспорядок. Мы отдали расшифровать кассеты, и передо мной появился ворох листов, сотни страниц. Я не осмеливался к ним притронуться. Я боялся. Я прождал месяц. Я гулял по городу. Ходил. Выпивал. И потом в комнате на улице Дофин я начал читать. Я нашел все это невозможным. Чересчур. Прошло еще какое-то время. И потом я сел писать все заново. Я забыл о прежних листках, я не смотрел в них. Я печатал как сумасшедший одно длинное письмо. Каждое утро письмо той, которую зовут М. Д. Я писал, не зная, что именно я писал. Я писал не перечитывая. Я отдал прочитать написанное Марен Селл. Она сказала мне, чтобы я продолжал. Каждое утро я подчинялся. Я писал. Я писал вам, как если бы это было возможно — писать вам. В конце концов я все-таки начал писать. Вот так. «Эта любовь» существует. Я оставляю в книге все, что писал, все свои бесконечные повторения, все абсолютно.
Я оставляю комнату на улице Дофин. Я уезжаю в Патмос 2 июля.
