Юрий Иванов-Милюхин - Соборная площадь
— А что же вы не махнули в Краснодар? Туда ближе.
— Да, понимаешь, я учусь в Ростове. С попуткой заодно и прихватил. И Краснодар победнее Ростова.
— Ясно, подработать решил, — понимающе кивнул я головой. — Во сколько ты ее оцениваешь?
— Ну… штук триста. Говорю тебе, икона стоящая. Массивная, больше метра высотой, широкая. Один оклад чего стоит, золотом переливается. Иисус Христос почти во весь рост, пальцы вот так вот держит.
Я огляделся вокруг в поисках знающего толк в иконах, консультанта. На счастье мимо как раз проходил Арутюн, невысокий, похожий на раскоряченного рачка армянин, вместе с родной теткой недавно пристроившийся на наш участок сразу за цыганами. Ни Скрипку, ни Аркашу звать не собирался. Лучше взять человека со стороны, для консультации, чем потом делить навар от продажи со своими. Тем более, Арутюн зависел от расположения нашего духа. Все–таки мы могли еще кого–то и прогнать.
— Арутюн, подойди сюда, — окликнул я его. Когда тот вразвалочку подтащился, объяснил суть дела. — Пойдем посмотрим? Если икона дельная, за консультацию отстегну.
— Зачем, слушай. Ты мне лучше квартиру найди. У тетки семья, жить практически невозможно. Двое детей, — завел старую пластинку армянин. Он был беженцем из Азербайджана. У моложавой, симпатичной его тетки муж, бывший майор милиции, год назад умер от сердечного приступа. Конечно, ей нужно устраивать свою жизнь, а здесь, как снег на голову, Арутюн.
— Кажется, мой сосед сдает угол, — вспомнил я о давнем разговоре с соседом. — Если куплю икону, попрошу подкинуть ее до дома, чтобы не торчать на базаре. Парень говорит, она большая. Заодно и договоритесь.
— Отлично, — сразу согласился армянин. — Где икона? Далеко?
— В машине, — напомнил парень.
— Тогда пошли, чего зря время терять.
«Уазик» примостился к бордюру чуть дальше автобусной остановки. Он еще не остыл от дальней дороги, расточая запахи степных ветров. Внутри железной обшивки было душно и сумрачно. За рулем сидел шофер, рядом с ним мужчина средних лет. Приведший нас парень сдернул холстину с лежащей на лавке толстой продолговатой коробки, которая оказалась иконой. Она действительно впечатляла размерами. Приоткрыв задние дверцы, чтобы лучше было видно, парень занял выжидательную позицию. Двое его товарищей, повернув головы к нам, молчали тоже. Ажурный, весь в хитросплетениях, оклад переливался расплавленный золотом в еще не жарких, бивших под углом, солнечных лучах. В первый момент мне показалось, что икона не имеет цены, — так прекрасна она была. Но потом я заметил, что длинные одежды Иисуса Христа прописаны как–то не совсем так. Вроде кособоко. Будто не настоящий художник писал их, а его подмастерье. Были и еще едва заметные глазу погрешности. Все–таки я не раз видел и старое, и более позднее церковное письмо, немного научился различать серийное от настоящего. Нестойкие сомнения подтвердил Арутюн, буквально водивший носом по стеклу.
— Сусалка, — то и дело поправляя очки, словно про себя бурчал он. — Сама картина рисована не темперой, а маслом. Лик прописан хорошо, но одежды широкими мазками.
— Значит, это не золото? — напряженно перебил его парень.
— Золото, но сусальное, — не оборачиваясь к нему, прогудел Арутюн. — Настоящего золота здесь микроны. На весь оклад ушло не больше грамма. Обычное покрытие, как на сборных крестах и куполах.
— Но она старинная. Еще дед с бабкой…, — начал было снова парень.
— Нет, какой старинная, — Арутюн наконец, снял очки, поморгал подслеповатыми глазами. — Короче, икона начала двадцатого века, рисована не истинным иконописцем, а художником со стороны.
— Ты хочешь сказать, что она ничего не стоит? — не унимался парень. По всему было видно, что он не верит выводам армянина.
— Особой ценности не представляет. Но надо бы посмотреть еще, в спокойной обстановке. Сколько ты просишь за нее?
— Триста тысяч. Но… можно немного уступить.
— Таких денег она не стоит, я даю стопроцентную гарантию. Шестнадцатый, семнадцатый век мы берем гораздо дешевле. А эта икона начала двадцатого.
— Послушайте, я предлагаю поехать ко мне и в домашней обстановке рассмотреть более детально, — вмешался я. — Чего зря делать выводы на бегу, тем более, кругом менты. Еще надумают ненароком заглянуть.
— Далеко? — наконец, подал голос шофер.
— Вторая остановка от площади Ленина по проспекту Октября.
— Поехали, — согласился уже поколебленный в первоначальных планах, но продолжавший не терять надежду, парень. — И с условием, чтобы все было по честному.
— По–твоему, я поступаю нечестно? — обиделся Арутюн. — Я вообще могу вылезти, разбирайтесь, как хотите сами.
— Заводи, — не давая разгореться бесполезным пререканиям, подогнал я шофера. — Дома и рассмотрим получше, и сделаем конкретные выводы.
Пожав плечами, шофер надавил на стартер. Резво проскочив буквально забитую машинами улицу Станиславского, «уазик» вылетел на проспект Ворошилова напротив «коня с яйцами», — так горожане прозвали огромный памятник героям гражданской войны и бойцам Первой конной армии Буденного. У жеребца, на котором, взметнув шашку, восседал сам командарм, действительно были яйца величиной с детскую голову. Обойдя по кругу площадь Гагарина, машина завернула на проспект Октября. Вся дорога заняла максимум десять минут. Втащив икону в квартиру, ребята положили ее на журнальный столик, сдернули холстину. Я включил люстру и настенное бра, хотя по комнате и без того гуляло солнце. Обступив ее со всех сторон, с напряженным вниманием принялись следить за действиями армянина. Тот долго обстукивал толстую коробку костяшками пальцев, прислушиваясь к издаваемому деревом звуку. Он был не звонким, а немного глуховатым. Значит, дерево не такое уж старое. В этих тонкостях я тоже немного разбирался. Старые доски как старинные монеты — едва серебром не звенят.
— Надо вытащить стекло, — прощупывая прибитые сверху планочки, загудел Арутюн. — Я хочу просмотреть, может, под окладом сохранилась фамилия писавшего икону мастера.
Я вопросительно посмотрел на парня, тот молча кивнул головой. Наверное, ему самому не терпелось узнать, что она из себя представляет. Аккуратно поддев планку стамеской, Арутюн отложил ее в сторону и, легонько пошатывая из стороны в сторону стекло, вытащил его из пазов. В нос ударил запах пыли и еще чего–то ветхого. Армянин приподнял украшавшие по углам оклад, поседевшие от налета времени, цветы на тончайших ножках. С одной стороны, с другой. Подковырнул мизинцем сусальную фольгу. Затем намочил слюной указательный палец, провел им по поверхности плоской толстой доски.
— Никаких обозначений. Я был прав, икона писана маслом вначале двадцатого века, — разогнувшись, развел руками. — Скорее всего, в иконописной мастерской, такой, как в Чалтыре под Ростовом. Письмо не донское, греческое, но современное.
Парень переступил с ноги на ногу, оглянулся на своих приятелей. Один из парней, не шофер, криво усмехнулся:
— Я говорил тебе то же самое, — сказал он. — В общем, чего тут скрывать, мы уже консультировались. Ответ был примерно одинаковым вот с твоим, — он кивнул на армянина. — Спроси, сколько дадут, да пора уже ехать.
— Ну… тридцать пять штук максимум, — Арутюн снял очки. — Ребята, это не то, что вы думаете. Обыкновенная работа в простой мастерской. Здесь нечего спорить, если бы она была стоящая, я бы так и сказал. Никто надувать не собирается. Дороже бы дали. А эту я даже не знаю, кому предложить. Дилетанту если какому.
Парень продолжал перениматься с ноги на ногу, покусывая губы. Было видно, как не хочется ему отдавать икону за такую сумму, хотя в середине девяносто третьего года деньги еще что–то стоили. На выручку пришел все тот же мужчина, который во время поездки сидел рядом с шофером.
— Слушай, пора ехать, не мотаться же с ней по всему Ростову. Если не успеем получить груз, то придется балдеть здесь до завтрашнего утра. А кому это надо!
— Мне тоже не свети загорать, — поддакнул шофер.
— Давай тридцать пять тысяч, — наконец, махнул рукой парень. — Эх, надо было еще в Ейске хорошенько все придумать. Есть же в Ростове богатые клиенты. Они бы отвалили пусть и не триста, но двести тысяч рубликов точно.
— Думать никогда, не вредно, — отсчитав деньги и передав их парню, сказал я. — Ты спихнул и гора с плеч, а мне с ней надо еще побегать. Если бы икона была маленькая, было бы совсем другое дело. А большую кто возьмет. Городские квартиры — не храмы Господни. Иную вещь не знаешь куда пристроить.
Когда за клиентами захлопнулась дверь, Арутюн вставил стекло, прибил планочку на место. Затем отложил стамеску, уселся в кресло и посмотрел на меня. Наверное, на моем лице лежала печать глубокого раздумья, потому что он сразу попытался успокоить.
