Латифа Aз-Зайят - Открытая дверь
Наконец начальник тюрьмы приказал открыть камеры. Заключенные стали обнимать надзирателей, люди смеялись и плакали. Один из заключенных пустился в пляс. Его окружили, стали аплодировать. Чей-то голос запел:
Страна моя, страна моя,
Я пролил кровь свою,
Сражался храбро за тебя
В жестоком я бою.
На какой-то миг наступила тишина. И вдруг песню подхватили новые голоса.
Вскоре они слились в единый могучий хор граждан всего Египта.
Хусейн и Махмуд гуляли по тюремному дворику.
— Ну, что я тебе говорил? Кто оказался прав? — радовался Хусейн.
Махмуд развел руками:
— Разве можно было предвидеть? Кто мог подумать, что все так изменится?
Махмуд сел на скамейку и с удовольствием вытянул ноги.
— О чем ты думаешь? — спросил Хусейн.
— О том, как бы побриться, принять горячую ванну и лечь в чистую постель, — ответил Махмуд, проведя рукой по небритой щеке, Хусейн засмеялся:
— Ты счастливчик! Дома у тебя полный комфорт, ждут мать и сестра… У тебя, по-моему, чудесная сестра, — добавил он.
Махмуд посмотрел на друга:
— А почему ты до сих пор не женишься, Хусейн? Тогда и тебя дома ждали бы…
— Я беден, устаз[10]!
— Два года работал в такой солидной фирме и вдруг — беден. Не понимаю… Сколько же ты зарабатывал?
— Тридцать пять фунтов.
— Скопил хоть сколько-нибудь?
— Скопил.
— И что же?
Хусейн пожал плечами:
— Выдал замуж сестру и избавился от бремени денег.
Махмуд покачал головой:
— А как же теперь? Выходит, из-за сестры ты не сможешь поехать учиться?
— Я и не хочу никуда уезжать, — ответил Хусейн.
— Что же ты собираешься делать? Ведь сейчас все складывается как нельзя лучше для учебы.
— Надо подождать месяц-два, пока не стабилизуется положение. А потом мы, наверно, понадобимся.
— Кому?
— Революции.
— Надеешься получить пост министра общественных работ?
Хусейн засмеялся.
— Мы должны быть ко всему готовы, Махмуд, — сказал он серьезно. — Англичане не станут сидеть сложа руки. Маловероятно, чтобы они, видя, как Египет уплывает из их рук, ничего не предприняли.
— Нам, мой дорогой, нечего теперь беспокоиться, за все несет ответственность армия, — возразил Махмуд.
— Нет, мы все должны беспокоиться, — ответил Хусейн. — Каждый, кто остался в живых, несет ответственность за судьбу своей родины.
Махмуд раздраженно проговорил:
— Ну и сиди себе на здоровье! Жди у моря погоды! Таким, как ты, это занятие по душе!
Хусейн покраснел, но сдержался. Он понимал, что сейчас не время укорять Махмуда, взывать к его сознательности, когда тот находится на перепутье. Махмуд смело смотрел в лицо смерти, но не мог вынести предательства, которое он увидел на канале, в Каире, а потом в тюрьме. Столкнувшись с действительностью, такой, как она есть, он сразу пал духом, замкнулся в себе.
— Извини меня, Хусейн! — спохватился Махмуд.
Хусейн посмотрел на осунувшееся лицо друга. Такие растерянные и беззащитные глаза бывают у ребенка, узнавшего, что его бессовестно обманули. Хусейн усмехнулся и обнял Махмуда.
— Да, жизнь у меня не устроена. Неудачник я! — сказал Хусейн с горькой усмешкой, возвращаясь к прежнему разговору. — Слушай, — он крепко сжал локоть Махмуда, — я хотел серьезно поговорить с тобой об одном деле. Оно, правда, касается меня лично…
Махмуд с любопытством посмотрел на друга:
— Что за дело, Хусейн?
Но Хусейн, видно передумав, отпустил локоть Махмуда и прибавил шагу.
— Что за дело, Хусейн? Ну говори же, — повторил Махмуд.
— Нет, Махмуд… Об этом лучше потом… Эта проблема касается меня одного. Мне одному, видно, и надо решать ее.
Хусейн долго ворочался с боку на бок на жестком тюфяке.
Почему он сказал «проблема», а не «дело» или «вопрос»? Впрочем, разве любовь не проблема? Может, она связана словом с Ассамом. Нет, не связана! Если раньше и была, то теперь наверняка свободна! Жест, которым она отстранила Ассама, был достаточно красноречив. Нет, это не просто ссора. Это разрыв отношений, конец, который, видно, и заслужил этот дурак…
Хусейн усмехнулся в темноте. Какое право он имеет ругать человека, о котором ему ничего не известно?! Разве это не глупо? Впрочем, глупо все, что с ним происходит. Что он знает о девушке, заполнившей каждую минуту его жизни в тюрьме? Ничего… Ровным счетом ничего. И все же ему кажется, что и о ней и ее он знает, как никто. А ведь они виделись всего каких-нибудь полчаса. Потом — тюрьма. Но еще до того, как Хусейн попал в тюрьму, он понимал, как необходима ему эта девушка. Этого нельзя объяснить, законы логики тут бессильны. И тем не менее это случилось именно с ним, с Хусейном, полагавшим, что в мире все подвластно разуму. Когда они столкнулись в лифте, ему хотелось крикнуть: «Где ты была раньше? Я ждал тебя всю жизнь!» А произнес какие-то пустые слова, не имевшие ничего общего с тем, что творилось в его душе… Он понял, что не может позволить ей уйти… Она — его судьба. Узнав, что Лейла — сестра Махмуда, Хусейн обрадовался: значит, он сможет видеть ее часто! Когда они оба смеялись перед дверью ее квартиры, ему на минуту показалось, что и он ей нужен. Но после понял, что ошибся. Они шли разными путями.
Хусейн ладонью вытер со лба пот.
Что могло так сильно подействовать на Лейлу за то короткое мгновение, пока она была наверху? Что могло вдруг вызвать в ней отвращение к жизни, натолкнуть на мысль о самоубийстве? Ассам за это время ничего не мог ей сделать. У него было слишком спокойное лицо, когда он вошел в гостиную и сел рядом с Махмудом. Да и прошло всего каких-то десять-пятнадцать минут. Нет, между ними ничего не могло произойти!
Скорее всего, Лейле стало известно что-то об Ассаме от Джамили. Что-то такое, от чего все сразу рухнуло в ее глазах.
Хусейн повернулся на бок. Сложил подушку пополам, чтобы было выше. Как он узнал это? Просто догадался, увидев расстроенное лицо Лейлы, когда она вошла в комнату, еще до того, как она с таким отвращением отстранила руки Ассама… Все было так ясно, будто она сама все ему рассказала. Хусейн протянул ей руку помощи, но Лейла даже не взглянула на него, и рука так и осталась в воздухе…
А почему, собственно, она должна испытывать к нему какие-то чувства? Всякие флюиды, проникновение в чужие мысли, встречные токи — все это чепуха. Чаще всего чувство остается без ответа.
Хусейн подсунул под подушку руку.
А все-таки, когда она помахала ему рукой из лифта и потом на крыше, когда он сказал: «Поверьте мне!», а она взглянула так, будто все поняла, ему показалось, что между ними пробежал ток. Но потом Лейла услышала голос Ассама, и все оборвалось. Лицо ее сразу застыло, стало безжизненным…
Хусейн закрыл глаза, и перед ним возникла Лейла на крыше. Нет, он не желает видеть ее такой. Он хочет вспомнить ее лицо там, перед лифтом. С тех пор прошло полгода. Она, конечно, справилась с потрясением… И когда он увидит ее…
Хусейн подскочил и сел на койке. Да, он увидит ее самое большее через несколько дней. Она войдет к нему в комнату, и огоньки опять будут гореть в ее глазах. И вся она будет светиться радостью, излучать то сияние, которое чуть не заставило его закричать тогда в лифте: «Где ты была раньше? Я ждал тебя всю жизнь!»
Глава 11
Хусейн не мог скрыть горького разочарования. Уже больше часа он сидел здесь, в гостиной, и беседовал с матерью Махмуда, а Лейла все не появлялась. И уже нет почти никакой надежды, что он увидит ее сегодня. Сейчас Махмуд кончит переодеваться, и они уйдут. А Хусейн так рвался к ней. Прибежал вместе с Махмудом прямо из тюрьмы.
Заметив на лице Сании-ханым улыбку, Хусейн обернулся к двери в надежде увидеть Лейлу. Но, увы, там никого не было.
Глядя на приятное лицо Сании-ханым, Хусейн вспомнил другую женщину. Вот она печет хлеб, и на добром ее лице играют отблески огня, за подол женщины держится черноволосая девчурка… Это его мать и сестренка Самиха… Хусейн потерял мать, когда ему было десять лет. Образ ее всегда расплывался в его памяти, а сейчас впервые за долгие годы Хусейн увидал мать так отчетливо. Он увидел и маленький дом с большим деревянным засовом на дверях, и единственную пальму, качающуюся на ветру, и горячие тонкие лепешки, и сливки, и темный густой мед… Ласковая рука гладит его по голове…
— Так ты и живешь, сынок, один-одинешенек? — спросила Сания-ханым.
Хусейн пробормотал что-то в ответ. Ему вспомнилось, как они остались одни. В доме полно каких-то женщин в черных одеждах… Широко поставленные глаза сестренки растерянно вглядываются то в одно лицо, то в другое. Но среди этих женщин нет матери… Он прячется в стоге сена вблизи дома. После ухода этих женщин отец разыскивает Хусейна и с несвойственной ему грубостью тащит мальчика в дом… Хусейн, плача, падает у порога… Чужая женщина сует ему лепешку, смазанную сливками и медом, долгая дорога среди чужих людей, чужие мальчики в школе аль-Мансура, чужие люди в Каире, на инженерном факультете… Даже его сестра Самиха изменилась, стала ему какой-то чужой. Их совместная жизнь в Каире, борьба за существование… Он учился, чтобы получить приличную работу, скопить деньги на приданое сестре. Самиха все дальше отходила от него. Каждый шел своим путем. Ее любовь теперь принадлежала другому человеку…
