Кейт Уотерхаус - Билли-враль
Услышав знакомо скрипучий голос, я оглянулся и увидел Штампа с долгоиграющей пластинкой в руках. «Эй, Морий, что-то маленькие у тебя гиганты», — в тысячный, наверно, раз вякнул он свою идиотскую шутку. Штамп вечно ошивался в «Мелодии». Морий всячески помогал страхтонскому Юношескому клубу, а Штамп изобретал и безграмотно писал для клуба разные объявления, «Эй, Морий, — зудел он, — что-то маленькие у тебя гиганты!» Я хлопнул его по плечу, так что он чуть не выронил пластинку.
— Это же черный карлик, а не гигант, — сказал я.
— Так тебя, стал'быть, не посадили? — с глумливой ухмылкой спросил Штамп.
— Да нет, решили оставить место для тебя, — ответил я. Мне было приятно, что у меня нашелся здесь хоть один приятель, пусть даже Штамп. Отвернувшись от него, я поискал глазами кого-нибудь еще, но больше ни одного знакомого не заметил.
— Послушай-ка, — сказал мне в спину Штамп, — я на твоем месте не пошел бы в понедельник на работу.
— Ясное дело, — отозвался я, — понедельник — день бездельник, только таким, как ты, на работе и место. Ну да ладно, выкладывай, чего там тебе удалось разнюхать.
Штамп злорадно ухмыльнулся. Я понял, что он и правда узнал какую-то неприятную для меня новость.
— Я тут забежал в контору, — сказал он, — и смотрю, а Крабрак проверяет твою Почтовую книгу.
— Да пошел ты вместе с Крабраком… — начал я — и мне опять стало тошно. — Он что-нибудь говорил? — Слава богу, у меня получился беспечный тон.
— Ты это про кого?
— Про Крабрака, балбес. Говорил он что-нибудь насчет моей Почтовой книги?
— А черт его знает. Так, бормотал чего-то себе под нос. Сидит, обложился твоими почтовыми квитанциями, считает деньги и бормочет. Он, видать, все подсчитал. Сколько ты растратил-то?
— Нисколько я не растратил. — Трое или четверо штамповских приятелей подошли к нам и с интересом пялились на меня. — Просто не записал кой-чего в Почтовую книгу, — сказал я Штампу.
— Малолетние преступники, они всегда так поют, — отозвался Штамп. Он повернулся к своим приятелям, подхихикнул и добавил, оглянувшись через плечо: — Твоя краля наверху.
Меня пронизала дрожь, я сразу понял, о ком он говорит, — так же, как и утром, когда он сказал, что встретил ее на улице. Я невольно посмотрел вверх, где у Мория был отдел классической музыки, и мигом забыл про Крабрака с его подсчетами, так что пакостная штамповская новость не успела испортить мне настроение. Странно осоловелый, как будто он под дурью, приятель Штампа в полосатом итальянском костюме пробормотал: «Топчешь курочку-то, а?» — и я, пробравшись к лестнице, стал неторопливо подниматься наверх, словно бы медленно выныривая из мутного водоворота взбесившейся музыки в полузабытый мир беспричинно радостных надежд со свежей, бодрящей и сладко успокаивающей атмосферой. Мне показалось, что я ощутил удивительно приятный аромат, хотя этого не могло, конечно, быть. В голове у меня уже рождались слова: Я даже помню твой запах, но мою мысленную речь перебил гнусный голос Штампа: «Эй, Морий, а диск-то с дыркой!» Это был прощальный привет нижнего зала.
Пустующий по субботам отдел классической музыки напоминал публичную библиотеку: он был просторный, светлый, тихий и уютный. На полу здесь лежал толстый ковер, чистое стекло прилавка опрятно поблескивало, а дверцы серых кабинок были плотно закрыты. Стоя за прилавком, Лиз показывала альбом с пластинками какому-то дядьке лет сорока в черном пальто. Они негромко разговаривали, и голос Лиз был по-всегдашнему спокойно-звучным. Я сразу понял, что она заметила меня, но, так же как и я, оттягивала мгновение встречи.
А я, словно бы перед зеркалом, торопливо примерял разные выражения лица. Мне хотелось выглядеть радостно ошеломленным, потому что так оно, в сущности, и было, но при этом я старался остаться самим собой, старался ощутить свои собственные, подлинные чувства, отделив их от той беззаботно-успокоительной атмосферы, которая всегда окружала Лиз. И вот я понял, что меня охватывает неодолимо песенное настроение.
Чернопальтовый дядька взял у Лиз альбом с пластинками и, скрывшись в кабинке, закрыл за собой дверь.
Я медленно подошел к прилавку.
— Привет, Лиз.
— Привет, Билли.
Я заговорил хрипловато-низким, как мне казалось, голосом, обозначающим конец долгой разлуки или что-то в этом роде, но ответ Лиз прозвучал простодушно и радостно, как будто она была искренне счастлива, что опять увидела меня, и не хотела этого скрывать.
Мы облегченно улыбнулись друг другу, словно люди, опять встретившиеся в разъединившей их ненадолго толпе. На Лиз была все та же старая одежда — зеленая замшевая куртка и мятая черная юбка. Но крахмальная белая блузка очень шла к ее пепельным волосам, круглому лицу, ясной улыбке и почти вслух смеющимся глазам.
— Давненько мы не виделись, — проговорил я, намеренно выбрав речевой штамп, чтобы вложить в него понятный только ей смысл.
Она со счастливой улыбкой покачала головой, словно бы вспоминая, сколько времени ее не было.
— Ну да, больше месяца. Пять недель.
— Давай считать, что недели показались мне годами.
Лиз плутовато улыбнулась. Никто из девчонок не умел так улыбаться — только Лиз.
— Хорошо-то как, правда? — сказала она.
— Я даже помню твой запах, — пробормотал я.
— Благодарю вас, сэр, вы очень любезны, — с ироническим поклоном отозвалась Лиз.
— Когда ты вернулась?
— Вчера.
— Спасибо, что сразу позвонила, — сказал я.
Она сморщила нос, но вовсе не так, как Ведьма, — у нее это получилось простодушно и по-дружески. Она никогда не извинялась.
— Да ведь мы все равно встретились бы сегодня вечером в «Рокси», — сказала Лиз. — Ты придешь?
Туда сегодня весь город придет, подумалось мне. А впрочем… Я быстренько прикинул. Ведьме, после сегодняшнего случая, прямая дорога в монастырь или к черту на рога; Рита, если я ее надую, ни за что не станет сама покупать билет в «Рокси» и тоже куда-нибудь сгинет. Да и не боялся я их, потому что запросто мог во всем признаться Лиз… если бы захотел.
— Приду, — сказал я. — А все-таки жаль, что ты не позвонила.
— Да у меня времени не было! — Она опять плутовато улыбнулась, как бы советуя мне не верить ее словам и ни о чем не беспокоиться, потому что все это не имеет никакого значения. — Спроси меня лучше, что я тут делаю.
— Так что же ты тут делаешь?
— Помогаю целый день Морию, а то он совсем зашился. — Помогать целый день Морию у нее время было, а позвонить мне не было! Но все это и правда не имело никакого значения. Только вот откуда она знала Мория? Это была одна из ее загадок — она, похоже, всех у нас в Страхтоне знала, и я, хоть убей меня, не мог понять, как ей это удается.
— Ну, а у вас что здесь происходит? — лучась веселой радостью, спросила она. — Как твои скетчи? Как песни? Как Артур? — Только она одна из всех моих знакомых девчонок по-настоящему интересовалась моими делами и говорила о них так, будто они действительно что-то для нее значат. Мы принялись болтать, смеясь, шутя, перебивая друг друга и понимающе улыбаясь, как если бы нам вдруг разом открылись все ехидные тайны мира. Мы трепались до тех пор, пока дядька-покупатель, про которого мы совсем забыли, не вылез из кабинки. Он заплатил за альбом с пластинками и ушел. Скоро и магазин должен был закрыться.
— А теперь спроси меня, где я все это время была, — предложила Лиз.
— Нет, Лиз, — твердо и без улыбки сказал я. Этот разговор возникал у нас не впервые, и я давно уже поклялся себе, что никогда не стану ее расспрашивать — может, из уважения к ней, может, от какого-то смутного страха, а может, это просто стало навязчивой идеей, как отращивание ногтя, который вырос у меня до четверти дюйма.
— А вот открытку ты все же могла мне прислать, — сказал я.
— В следующий раз пришлю, — сказала Лиз. — Если только он будет, следующий раз, — мягко добавила она.
Спускаясь по лестнице, я прощально помахал ей. Толпа внизу сильно поредела; пол был замусорен пустыми сигаретными пачками, на прилавке лежали груды пластинок. Артур уже ушел, его приятели-джазисты тоже. Рассосалась и компания Штампа, но сам он все еще был здесь — трепался о чем-то с Морием.
Снова ощутив под мышкой старую патефонную пластинку, я вспомнил, зачем я сюда отправился. Мне, правда, не хотелось приступать к Морию без Артура, но можно было разыграть этот спектакль и перед Штампом — все-таки зритель.
— Послушайте, Морий, — сказал я, — мне хотелось бы вернуть вам эту пластинку.
— Это еще почему? — с необычной для него угрюмостью спросил он.
— Да она играет только одну мелодию. Морий со звоном открыл ящик кассы.
— Я давно уже к вам присматриваюсь, — враждебно проговорил он. — Мне уже про вас кое-что сообщали. — Облокотившийся на прилавок Штамп делал вид, что он не понимает, о чем идет речь. — Ходят тут всякие, как будто они хозяева, — добавил Морий. — Надо бы узнать, где вы деньги-то берете!
