Валерий Вотрин - Последний магог
Сестра провела меня в соседнее крыло. Мы шли по длинным, высоким белым коридорам. Всюду были дюжие санитары. Они сторожили больных. Видел я и больных — ничего, обычные, только очень тихие люди, очень занятые, очень задумчивые. Наконец меня ввели в одну палату, где было две койки. Одна была пуста, а на другой сидел, скрестив ноги, веселый толстенький старик. Увидев нас, он расцвел улыбкой.
— Еда! Еда! Еда! — принялся повторять он.
Я смотрел на него. Он, без сомнения, был магогом. Но Сбегу ли это? Что он тогда делает здесь, в доме для душевнобольных?
Я поздоровался с ним на нашем языке.
Лицо его сразу стало испуганным, улыбка исчезла, он растерянно переводил взгляд с меня на сестру.
— Я пришел пожелать вам здравия, — продолжил я. — Все ли у вас благополучно?
Он молчал и смотрел испуганными глазами, его взгляд обшаривал меня с головы до ног.
— Ты тэнгэр? — наконец выдавил он.
Я улыбнулся.
— Нет. Я такой же человек, как и вы.
— Почему ты говоришь на моем языке?
— Потому что я магог, как и вы.
— Что ты здесь делаешь? Тебя подослали тэнгэры?
Он все больше и больше волновался, пот выступил у него на лбу.
— Нет, — спокойно отвечал я. — Я работаю в этом госпитале, и мне сказали, что тут содержится человек, говорящий на языке моей страны. Я пришел спросить, не могу ли чем помочь.
— Не можешь, не можешь! — повторил он много раз. — Мне было разрешено здесь… мне сказали, что я могу…
Я молча ждал, когда он выскажется.
— Мне сказали, что я могу здесь отдохнуть, — твердо закончил он.
— Вот оно что, — произнес я.
— Да, да, да! — затараторил он. — Отдохнуть! Потому что я очень устал. Потому что…
— Да, продолжайте, — попросил я, так как он замолчал.
— Потому что я Сбегу! — выпалил он.
Помню, ничто не всколыхнулось во мне от этого признания. Я уже и так знал, что это он. Да, тот самый Сбегу, человек из хосуна Шурши, усумнитель, испепеленный небесным пламенем, восхищенный тэнгэрами, сидел передо мной. И что же? Я принялся его расспрашивать о том, как он сюда попал? Попытался выспросить, действительно видел ли он тэнгэров? Постарался выяснить, как они выглядят? Ничего этого я не сделал. Я просто стоял и не знал, что делать. А он снова заулыбался, придя в прежнее доброе расположение духа. Он не задавал мне вопросов. Этому человеку было все равно, кто я, какого хосуна человек, кто мои родители. Он был не здесь. Он был неживой. Он был легенда.
И вдруг он заговорил.
— Скажи им, чтоб не молились, — проговорил он явственно, продолжая улыбаться. — Скажи — пусть замолчат. Мне щекотно от их молитв. Я не смогу их спасти. Мне был дарован отдых. Я больше не буду ничего делать. Скажи им.
Остолбенев, я заставил себя кивнуть. Он тоже мне мелко покивал в ответ, лучась улыбкой. Казалось, он был счастлив. Выглядел он безмятежно. Выглядел отдохнувшим. У него был хороший аппетит.
Да, он выглядел счастливым.
Я долго смотрел на него, а потом ушел оттуда. Сестра задавала вопросы, дознавалась, о чем мы говорили, но я молчал. Я взвешивал фразы, которые скажу сбегутам. Мне было заранее их жаль. Мне было жаль всех, и себя тоже. В душе моей была скорбь.
Поэтому я так ничего и не ответил медицинской сестре.
ДАР
В гавани было много кораблей, но мы сразу нашли нужный — нашли по толпе, сгрудившейся у сходен. Это были все магоги — всех возрастов и званий, воины и старики, женщины и дети. У всех с собой были узлы, все старались протащить эти узлы на корабль и пролезть следом. Лезли молча, не вступая в разговоры с командой.
— Скажите, почтенный, — обратился Языгу к одному осанистому человеку, — нужно ли платить за проезд на этом судне?
Тот лишь кивнул.
— А кому платить? — допытывался Языгу.
— На корабле заплатишь, — соизволил ответить тот.
Мы вклинились в толпу и вскоре оказались на корабле. Он был небольшой, и удивительно мне было, куда сумело вместиться то множество народа, которое я видел перед сходнями. Большинство разместилось в трюме, на каких-то ящиках, в то время как остальные ухитрились занять небольшие комнатки наверху. На всех их не хватило, и нам с Языгу пришлось спускаться в трюм.
Здесь было уже полно народа. Стоял гвалт. Никогда в жизни я не видел на таком ограниченном пространстве столько людей, говорящих на моем языке. Еле-еле сумели мы найти себе пристанище в темном углу, где тоже стояли ящики. Кое-как устроились. В это время в трюм спустились два человека и, проталкиваясь сквозь толпу, долго собирали плату. Мы с Языгу тоже отдали припасенные гроши. Прошло еще какое-то время, и судно отвалило от берега.
Не буду рассказывать, как мы плыли. Временами я поднимался наверх и смотрел на море. Оно было огромно. Бескрайние поля воды лежали вокруг, и не было на них ничего, кроме волн. Нас качало, иногда очень сильно. Многим было плохо. Дети и женщины болели. Нас не кормили, и пришлось довольствоваться тем, что каждый из нас припас на дорогу. Припасов этих было мало, поэтому скоро все стали делиться со всеми. Как я подсчитал, уже три раза день сменился ночью.
Еще при посадке на судно я заметил, что у многих перевязана правая рука, а лица искажены словно бы от сильной боли. На корабле мы поняли в чем дело. Уже на второй день моя рука неожиданно распухла и разболелась в том месте, где верный шаман нанес начертание. Одновременно то же произошло с Языгу: со стонами он прижимал руку к себе. Не помогали ни мази, ни наговоры. Рука болела так, что я и думать забыл про окружавшее нас безбрежное море. Да что я — весь трюм стонал и скрежетал зубами. Один старый шаман, который также превозмогал боль в руке, поведал нам, что боль может пройти только в земле Магог. Это был способ заставить ослушников возвратиться.
— А если не вернешься? — спросил его кто-то.
Шаман медленно покачал головой.
— Никто не знает, что произойдет тогда. Боль может усилиться. А может и пропасть.
— Что же делать?
— Терпеть, — промолвил шаман.
И мы терпели, пока не произошло это.
Однажды нас разбудил оглушительный грохот. Это били в борт волны. Даже не волны — ужасные валы величиной с курган швыряли корабль, обрушивались на него со всех сторон. Вскоре стало еще хуже: свет померк, свирепый ветер пополам с секущим дождем налетал на судно, которое плясало на косматых волнах, как перо птицы.
В трюме творилось страшное. Все лежали на полу и стонали. Все забыли про боли в руках. Оглушительный грохот от бьющих в борт волн сводил с ума. Тяжелые ящики срывались с места и начинали скакать из угла в угол, давя людей. Плач, вопли, ужас.
Так продолжалось двое суток. Несколько человек сошли с ума. Трое умерли. Один лежал рядом с нами — тот осанистый человек, которого Языгу спрашивал насчет платы. Его ударило углом ящика, и теперь кровь заливала пол вокруг его неподвижного тела, по ней ездили ногами обезумевшие люди. Ужас, ужас.
Не помню, кто первый предложил это. Эта мысль возникла словно сама собой — но кто-то же первый должен был высказать ее? Не знаю. Не помню. От дальних углов донесся смутный шепот:
— Жертва, жертва!
— В чем дело? — спросили мы у наших соседей.
Они тоже ничего не знали. Но вскоре выяснилось: эти люди, набившиеся в трюм, как суслики, эти страдальцы решили принести жертву, чтобы утихомирить духов моря. И сейчас весь трюм должен был решить, кто будет этой жертвой.
Сначала мы не поверили своим ушам. Человеческая жертва! До чего нужно было дойти, чтобы решиться на такое. Мы попытались урезонить их. Но урезонивать было некого. Наши соседи соглашались с нами, но и соглашались с тем, что жертва должна быть принесена. Их соседи просто отворачивались от нас. До дальних уголков трюма среди этого кипения и грохота нам было не докричаться.
А тем временем безумная идея набирала силу. Словно внушенная дикими демонами моря, она росла и утверждалась в головах отчаявшихся людей, запертых в тесном трюме. Вдруг мы увидели, как в середине кто-то поднял и передал соседу девочку. Страшно закричала ее мать. Девочку, молча бившуюся в руках, стали передавать по направлению к трапу, чтобы поднять ее наверх. Трое мужчин быстро поднялись по трапу на палубу. Как я успел заметить, среди них был один шаман. Замысел был ясен: девочку собирались без промедления бросить в бушующие волны, чтобы море успокоилось.
И тут меня пронзила мысль.
Я несообразителен. Бываю тяжелодумен и недогадлив. Но тогда у меня и мыслей-то не было. Я просто знал, что делать. Вскочив на ноги, я врезался в толпу с такой силой, что и минуты не прошло, как оказался у трапа. Я оказался там так быстро, что опередил даже тех, кто передавал из руки в руки испуганную девочку. Так и вижу сейчас ее лицо. Маленькое лицо, лишенное всяких мыслей. Только страх был в ее глазах.
