Марио Льоса - Литума в Андах
А между тем Дионисио, возбужденный своими фантазиями, уже во весь голос тянул свою нескончаемую мелодию; он весь ушел в себя, закрыл глаза, пританцовывал на месте. Карреньо взял его за руку и сильно тряхнул. Дионисио затих, открыл глаза и удивленно озирался, будто видел всех впервые.
– Не притворяйся пьяным, не так уж много ты выпил, – одернул его Литума. – Вернемся к тому, на чем мы остановились. Вы мне объясните наконец, что произошло с этими людьми? Расскажете – я вас тут же отпущу.
– Ни я, ни мой муж ничего не видели. – Женщина уперла в Литуму твердый взгляд. – Оставьте нас в покое и заставьте говорить тех, кто возводит на нас напраслину.
– Да и вообще, господин капрал, что было – давно уплыло, теперь уж обратно не вернешь. Пора вам понять, что все бесполезно, – зачастил Дионисио. – Судьбу не переспоришь, только лоб разобьешь.
Дождь перестал, и сразу же разлился яркий свет еще высоко стоявшего солнца. Над окрестными горами, над эвкалиптовыми рощами перекинулась радуга. Земля покрылась бесчисленными ручейками и лужицами, блестевшими, как ртуть. А высоко вверху, над самым гребнем Кордильеры, небо окрасилось в особый густо-фиолетовый цвет, какой Литума видел только на юбках и платках индейских женщин и еще на шерстяных мешочках, которые индейцы привязывают к ушам своих лам; для него это был цвет самих Анд, этих таинственных и жестоких гор.
Карреньо после предсказания доньи Адрианы ушел в свои мысли и теперь, казалось, ничего не видел и не слышал. Еще бы, Томасито, ведь она сказала именно то, что ты хотел услышать.
– Где вы будете нас держать? – сеньора Адриана обвела комнату презрительным взглядом. – Здесь? И мы будем спать все вместе, вчетвером, друг на друге?
– Да, конечно, помещение не очень приспособлено для этого и не соответствует вашему высокому положению, я понимаю. Но придется довольствоваться тем, что есть. Ведь и нашему положению этот пост тоже не слишком соответствует. Верно, Томасито?
– Да, господин капрал, – тихо ответил Карреньо, с трудом отвлекаясь от своих мыслей.
– Отпустите хотя бы Дионисио. Пока мы здесь, некому присмотреть за погребком. Там все растащат, а между прочим, это барахло – единственное, что у нас есть.
Литума разглядывал ее с откровенным любопытством. Тяжелая, грузная, закутанная в какие-то тряпки, место которым в лавке старьевщика, бог знает на что она была похожа, и только крутые бедра напоминали, что она женщина. Говорила эта ведьма без малейшего намека на чувства, всем своим видом показывая, что выполняет пустую формальность, что ее, в сущности, мало беспокоит, чем все кончится. А Дионисио, по-видимому, еще меньше, чем она, беспокоился о своем будущем. Он снова закрыл глаза и отключился от окружающего. В общем, можно подумать, что все это их не касается. Еще носы задирают, мать их за ногу!
– Ладно, договоримся так, – вздохнул Литума, сломленный, наконец, их упрямством. – Вы мне дадите слово, что никуда не уйдете из поселка. Даже на двадцать шагов. На этом условии я вам разрешу жить в вашем кабаке, пока мы ведем расследование.
– Да куда мы денемся? – Дионисио приоткрыл глаза. – Если б нам было куда идти, давно бы и след наш простыл. Но ведь вокруг – и в горах, и повсюду – затаились эти люди, которые только и ждут случая, чтобы раздробить нам головы камнями. Наккос уже превратился в тюрьму, а мы все здесь заключенные. Разве вы до сих пор не заметили этого, господин капрал?
Женщина, ухватившись за руку мужа, тяжело поднялась с пола. Не простившись, оба вышли из дома. Они спускались с горы мелкими, осторожными шагами, нащупывая камни и твердую почву, где было меньше грязи.
– Ты еще не пришел в себя после того, что тебе нагадала эта ведьма?
Литума протянул своему помощнику сигарету. Они курили и смотрели, как уменьшаются фигуры спускавшихся все ниже Дионисио и доньи Адрианы.
– На тебя подействовало, что она догадалась о твоих любовных страданиях? – Литума выдохнул клуб дыма. – Но ведь такое бывает со всеми. Немного больше, немного меньше. Или ты думаешь, ты один тоскуешь по женщине?
– Вы мне сказали, что с вами никогда не случалось ничего похожего, господин капрал.
– Ну, мне, конечно, тоже случалось влюбляться, – задумчиво протянул Литума. – Но у меня все быстро кончалось. К тому же почти всегда я крутил любовь с блядями. Раз, помню, в Пьюре, в борделе, в том самом «Зеленом Доме», о котором я тебе рассказывал, я влюбился по уши в одну смугляночку. Был от нее без ума. Но чтобы захотеть жениться, по правде говоря, до такой крайности я никогда не доходил.
Какое-то время они курили молча. Далеко внизу, у подножья горы, показалась фигура человека, он шел по тропе, ведущей наверх, к их посту.
– Вряд ли мы когда-нибудь узнаем, Томасито, что произошло с этими пропавшими. И знаешь, с тех пор, как мне в поселке намекнули, что Дионисио и донья Адриана замешаны в этом, я прямо-таки не могу прийти в себя. В голове не укладывается.
– Мне тоже трудно поверить в это, господин капрал. Но, с другой стороны, как объяснить, что все пеоны в конце концов указывают на них?
– Это можно объяснить и тем, что все горцы суеверны, все они верят в чертей, в пиштако, в муки, – ответил Литума. – А так как Дионисио и его жена что-то вроде колдунов, все уверены, что они как-то связаны с пропажей людей.
– Я не верил, что они имеют какое-то отношение к этому, пока донья Адриана не погадала мне по руке. – Томас слегка улыбнулся. – Но теперь я тоже готов поверить во что угодно. Кстати, насчет большого сердца мне очень понравилось.
Литума уже мог рассмотреть поднимавшегося к ним человека: это был мужчина в шахтерской каске, ярко поблескивающей в косых лучах опускавшегося солнца. Кто бы мог подумать, глядя на это ясное небо, что еще несколько минут назад здесь низвергались потоки воды, грохотал гром, клубились тяжелые черные тучи.
– А ты ведь и впрямь не устоял перед этой колдуньей. – Литума тоже улыбнулся. – Может, чем черт не шутит, ты тоже приложил руку к исчезновению этих трех, Томасито?
– Здесь все может быть, господин капрал.
Оба засмеялись нервным, натужным смехом. Литума разглядывал шедшего к посту человека, а в памяти почему-то воскрес образ Педрито Тиноко, бедняги немого, что был на побегушках, делал самую черную работу и своими глазами видел бойню, которую терруки устроили викуньям. После того как Томасито рассказал эту историю, мысли Литумы постоянно возвращались к немому. И почему, интересно, всегда вспоминается одна и та же картина, как тот стирает одежду на своем обычном месте – между оградой и серыми камнями? У приближавшегося человека на поясе висели пистолет и дубинка, похожая на полицейскую. Однако одежда на нем была гражданская – джинсы и куртка. На рукаве куртки можно было разглядеть черную повязку.
– Ясно как дважды два: многие здесь прекрасно знают, что произошло, но, сколько с ними ни бейся, молчат. Упрямые, как бараны. Хотя самые большие бараны здесь – это мы с тобой, Томасито. Столько времени толчемся на одном месте без толку, немудрено почувствовать себя бараном.
– Я от всего этого тоже чувствую себя не в своей тарелке. И я тоже думаю, что им что-то известно, а молчат они потому, что хотят, чтобы за все отвечали хозяин погребка и его жена. Иногда мне даже кажется, что они сговорились навести нас на подозрение, что именно Дионисио и донья Адриана организовали похищения. Вот они и сбивают нас со следа, чтобы самим остаться в тени. Не лучше ли нам свернуть это дело, господин капрал?
– Да мне не так уж и важно раскрыть эти похищения, Томасито. Я имею в виду – по служебной линии. Но очень уж я любопытный, и меня будто червяк какой точит – хочется узнать, что же все-таки здесь произошло. А с тех пор как ты мне рассказал о немом и о лейтенанте Панкорво, меня и вовсе заело: пока не узнаю, что случилось с немым, не смогу спать спокойно.
– А вы заметили, что народ здесь какой-то запуганный? Ходят как в воду опущенные, и в погребке не веселее, и на строительстве. Все как будто ждут чего-то, будто что-то должно произойти. Может быть, все это из-за слухов. Говорят, что строительство дороги скоро остановят и все останутся без работы. Да и обстановка вокруг сами знаете, какая. Столько повсюду убийств, что у людей нервы не выдерживают. Все чего-то боятся, того и гляди сорвутся. Вы сами не чувствуете этого?
Да, Литума чувствовал это. Лица у пеонов насуплены, глаза бегают, словно они опасаются, что кто-то подкрадется и нападет на них, говорят мало и неохотно, а при его приближении и вовсе смолкают. Может, из-за того, что здесь исчезают люди? И каждый опасается стать четвертым?
– Здравствуйте, капрал! – Человек в шахтерской каске откозырял Литуме. Это был высокий крепкий метис с заросшим жесткой щетиной лицом. Прежде чем войти в дом, он долго стучал о порог заляпанными грязью шахтерскими ботинками, пытаясь хоть немного очистить их. – Я пришел из Эсперансы. Чтобы встретиться с вами, капрал Литума.
