Новый Мир Новый Мир - Новый Мир ( № 3 2007)
— Тогда, — говорил им Вадя, — сказывайте, Строгий кланялся, что ушел в Палестины.
Королев изнывал. Надя равнодушно ходила за Вадей.
На Пресне нешуточных подвалов, как на Солянке, не было, зато имелась разветвленная система старых бомбоубежищ. Под “Трехгоркой”, под старыми цехами, таилась система сухих дореволюционных складов. Был еще склад братьев Лагидзе, тифлисских лимонадчиков, где в 1905 году хоронилась подпольная типография.
Пресненские бомжи обретались в Ермаковой роще, у мелькомбината за рекой, в склепах XIX века на Ваганьковском кладбище, на рынке, на платформе Тестовская и на Шелепихе — в заброшенных бараках Пресненской пересыльной тюрьмы, — мрачное место, полное каторжной тоски-ненависти. По всем этим местам Королева провели Вадя и Надя, и всюду он скучал смертно, отовсюду ему надобно было срочно исчезнуть. Вот только на пересыле — его было не оторвать от ограждения гигантской стройки Москва-Сити. Вид огромного провала, в котором можно было захоронить целый город, поднимал у него внутри простор. Великая пустота обратной тягой вынутого со дна грунта тянула его вверх. Целый день он потихоньку шел вдоль ограды, перебирал пальцами ячейки рабицы. Он был заворожен этой пропастью. В ней ползли грузовики, ворочались экскаваторы, били фонтаны сварки, опускались и вздымались решетки арматуры. На выстроенных основаниях небоскребов вращались подъемные краны, чуть в стороне висел рекламный дирижабль. Сзади по многоэтажным рукавам эстакады бежал поток автомобилей.
Королев за день обходил всю стройку. И замирал внутри. Она влекла его, как могила.
XCIV
Пока шатался с ними, Королев не скучал, вдруг придумав невиданный способ добычи денег.
Наконец он урвал момент и купил в магазине “Чертежник” на Дорогомиловке большие листы ватмана и клей.
На привале в парке на скамье свернул из ватмана и проклеил длинный узкий рупор.
Через весь город, поглощенные озабоченностью, они пронесли его на Курский вокзал, спрятались за киосками. Со стороны они походили на ремонтников, взявшихся за непонятное, но важное дело.
В качестве штатива Королев использовал Надю.
Рупор направлялся в сторону цыганок, кучковавшихся в стороне от вокзальной площади, на пути в переулки. Здесь они завлекали молодых пассажиров, гадали им, завораживали, шантажировали предсказанием. Например, говорили: “Молодой, молодой, сюда иди, сюда иди, такую вещь скажу, семь лет с женщинами спать не будешь, все, что не жалко, отдай, дети голодные, ты отдай, а завтра сюда приходи — отдадим тебе”.
Испуганный человек отдавал им все содержимое кошелька.
Королев придумал вот что.
Он дожидался, когда какая-нибудь цыганка отделялась от группы.
Тогда он направлял на нее свою “трубу Вуда” и вполголоса убеждал:
— Соль тебе в глаза, подлюка, зачем людей грабишь? То, что ты человеку сейчас наговорила, пусть на твоего мужа перейдет. Оставь деньги на земле и не воруй.
Цыганка посерела от испуга.
Озираясь и посматривая вверх, она видела, что ни рядом, ни ближе, чем в ста шагах, никого не было.
Спокойный голос Королева раздавался у нее над ухом.
Перекрестившись, цыганка подбежала к своим товаркам.
Те стали поправлять платки и беспокойно перекладывать детей с руки на руку.
Королев перевел рупор в их сторону.
— Зачем людей грабите, мерзкие? — шепнул он.
Цыганки заозирались и побежали.
Через час вернулись. И быстро-быстро посыпали место монетами и купюрами.
— Сыпь — не жалей, — потребовал Королев, вновь наведя с Надиной спины рупор.
Цыганки стали доставать деньги из юбок.
Вадя крякнул и пошел прямо на цыганок, которые уже бежали с проклятого места.
XCV
Наконец почистились, снарядились и отправились электричкой с Киевского вокзала. Королев купил билеты. Прикинув, сколько не жалко потратить, он сэкономил до Крекшино.
Шевеля губами, Вадя важно рассмотрел билеты. Две бумажки спрятал в зарукавную нычку, третью протянул Королеву. Но вдруг убрал в рукав руку, буркнул:
— Посеешь еще. У меня живее будет.
На выезде из Москвы они нагнали лиловые косматые тучи, сгущавшиеся по ходу поезда в клубящуюся черноту.
Рушился ливень, молнии метались во всех окнах вагона, треск поглощал шум поезда.
На полном ходу в полупустой вагон, заливаемый в заклинившую наискось форточку, влетела обломанная ветка, полная мокрых листьев.
Надя подобрала и провела ею у лица.
Ветка пахла дождем и ветром.
Листья трепетали от напора воздуха из окна.
Не чувствуя запаха, Королев смотрел на Надю, словно на отлетевшую часть своей души, уже потерявшую отчетливость чувства.
Поезд вырвался в солнце, окно засверкало травой, листвой, каплями, летящими с телеграфных проводов, которые волнами бежали за вагоном.
В Крекшине Королев повел своих друзей за поселок, в лес, пробрался к речке.
За автомобильным мостом, на котором стоял столб с синей табличкой “р. Незнайка”, он стал оглядываться и, когда мост пропал из виду, остановился на первом песчаном пляжике.
Посмотрел на обоих:
— Раздевайтесь мыться. Песком тереться, мылом мылить. — Королев поднял перед собой в воздух и опустил в траву кусок детского мыла.
Вадя набычился и стал раздеваться.
Королев ушел в лес. Приметив неподалеку муравейник, вернулся.
Вадя и Надя, голые, стояли в реке.
Королев изумился красоте тел.
Вадя намыливался. Надя трогала ладонями воду и медленно охватывала свои плечи.
Скульптурное тело Вади поворачивалось сухими мускулами, плечистым корпусом, узловатыми сильными руками — под большой мокрой головой — на фоне реки, слепившей прыгающими, дрожащими бликами.
Надя, видимая против солнца, стояла задумавшись, поглощенная зрелищем мелкой бегущей воды.
Вдруг Королев покраснел, хлопнул себя по шее и поднял с травы одежду.
Он вернулся в лес, разделся и с солнечной стороны разложил вещи вокруг горы муравейника, привалившегося к стволу сосны.
После чего сам прыгнул в речку выше по течению и стал спускаться, барахтаясь на мелкоте и планируя, зависая над дышащими бочагами.
Три часа они просидели в воде, поджидая, когда муравьи растащат с одежды всех насекомых.
Водомерки скользили, останавливались, исчезая в промежутке перемещения, жуки-плавунцы протискивались сквозь воду, голавли то и дело оплывали пугливо мелководье за перекатом, на корнях телореза, нависших над водой, сохли раскрывшиеся из страшной каракатицы-казары большие стрекозы. Они были похожи на скомканных Вием химер.
Облака тянулись в воде через женское тело.
Оно слепило.
Отворачиваясь, давая плавающему незрячему пятну наползти на боковое зрение, Королев жмурился из-за того, что ему никак не удавалось изгнать из-под век свечение Надиного тела.
Река перетекала чистым ровным слоем через живот, возносилась к груди, и дальше взгляд уходил выше берега, проникая в ряд сильных мачтовых сосен, полных теплого света, скопленного в полупрозрачных отставших чешуйках коры.
Время от времени Вадя то одним, то другим боком приподнимался из воды, чтобы согреться.
Выйдя из речки, Надя заблагоухала шиповником.
Эта галлюцинация мучила Королева несколько дней, то пропадая, то возвращаясь снова мучительным и сладким задыханьем.
XCVI
Четыре дня они по солнцу забирали на юг — ночевали у костра, хоронились от дождя под елью. Скользкая мягкая хвоя не намокала и хранила под ладонью тепло. На пятый день, войдя в Серпухов, долго препинались о крутые горки, над двумя речками завертевшими девятивальной круговертью город, и так попутанный пчелиною — лепной — застройкой. Проталкиваясь хлопотно сквозь толчею на перекрестках у рынка, отстояв в сутолоке, запруженной крестным ходом вокруг женского монастыря, к вечеру они все же вырвались на распах совхозных полей и побрели по приокскому сияющему атмосферой простору.
На краю заливного окоема Ока угадывалась по темному валу прибрежных деревьев. Далеко-далеко над противоположным берегом сияла крупинкой сахара поленовская церковь. Она крепила под небосвод возгон парящей массы взора.
