Элис Сиболд - Почти луна
— Да.
Я знала, что должна была что-то понять из отцовского объяснения, но поняла лишь, что нам не избавиться от матери, точно так же, как не избавиться от луны. Куда бы я ни уехала, она будет там.
ДЕСЯТЬ
В ночь после убийства матери я почти не спала, но видела сны. Мне казалось, что змеи заползают внутрь моих дочерей, а я не могу ни помочь, ни даже закричать. Но тут я очнулась, потому что камешки застучали в стекло.
Небо за окнами было темно-синим, и еще до того, как встать, я знала, кого увижу во дворе. Однажды, когда девочки были маленькими, он забыл ключи и, стащив несколько маленьких глазированных декоративных камешков из цветочных горшков наших висконсинских соседей, принялся в темноте бросать их в окно спальни.
Я выглянула на улицу. Мне казалось, прошла уже не одна тысяча лет.
— Джейк?
— Впусти меня, — произнес он.
Его голос был мелодичным, но сильным, и я вспомнила слова матери после того, как он поговорил с ней из Висконсина по телефону: «Никак ты за диктора замуж собралась?»
Спала я в одежде. Включать свет или смотреться в зеркало совершенно не хотелось. Надо мной висели прозрачные стеклянные шары, которые приняли облик различных миров. Я представила, что в каждом шаре живет мать и дочь. В одном они вдвоем скользили по глубокому снегу с холмистого склона в старомодных санях. В другом — пили горячий сидр и травили байки у огня. В последнем шаре дочь топила мать в ледяной воде, одновременно изо всех сил сжимая ее горло.
Я заставила себя посмотреться в зеркало, висевшее над изящным туалетным столиком, который мы с Сарой вытащили из разрушенного викторианского дома недалеко от маминого. Зеркало было очень старое — на нем виднелись маленькие круглые отметины цвета пепла.
Выглядела я точно так же, как вчера, но в глубине глаз поселилось нечто незнакомое. Не страх и даже не вина. Я чуть подвинулась, так что одна из отметин — черная точка с волнистым черным же ободком — оказалась прямо посреди моего лба. Пиф-паф.
В последний раз мы виделись с Джейком три года назад, вскоре после рождения Лео. Он коснулся моего носа указательным пальцем и сказал:
— Настоящая пуговица. В жизни никого больше не встречал с носом-пуговицей! У Дженин такой же.
— Да, — откликнулась я. — И твои карие глаза.
— Надеюсь, этому достанутся твои голубые.
Мы стояли и смотрели друг на друга, пока Джон не вышел из спальни, где Эмили строго-настрого было велено оставаться в постели.
— Я не помешал? — осведомился он.
— Мы всего лишь мерялись, у кого больше седых волос, — нашелся Джейк.
— Ну, это просто. — Чувство юмора Джона оставляло желать лучшего. — У Хелен.
Мои волосы начали седеть много лет назад, когда мне еще не исполнилось и сорока. Я долго и напряженно размышляла, прежде чем начать их красить. Меня почему-то печалила перспектива распрощаться со своим натуральным цветом волос, начав их красить. А поскольку я предпочитала короткую стрижку, иногда мне казалось, что я похожа на детский рисунок — ножки-палочки, ручки-палочки и черная шапочка.
Джейк стоял у задней двери и держал коричневый кожаный рюкзак, постукивая пальцами по кожаной лямке. Привычка постукивать пальцами, покачивать ногой, хрустеть костяшками сводила меня с ума к концу нашего брака. Но почему-то мне стало спокойнее на душе. Он до сих пор обладал той же нервной энергией, что и много лет назад.
Я отодвинула задвижку и потянула на себя дверь.
Мы уставились друг на друга.
Он старился красиво. Так старятся жилистые мужчины, которым вроде бы наплевать на свою внешность, но тем не менее они обладают глубоко укоренившимися привычками к чистоте и упражнениям тела. Скрытно. В пятьдесят восемь лет он, похоже, все еще был в боевой форме, несмотря на россыпь седины в темных волосах.
— Я был в доме, — сказал он. — Почему ты перетащила ее?
Я задохнулась. Он шагнул через порог, плотно прикрыл дверь и задвинул защелку.
— Как?
— Ты оставила незапертым окно гостиной, выходящее на задний двор. Я не знал, в доме ты или нет, поэтому взобрался на гриль и сорвал москитную сетку. Хелен, — произнес он, глядя на меня в крошечном коридорчике, — что ты сделала?
— Не знаю. Ты говорил о гниении, и я подумала: «Морозильник».
— Ты кого-то убила, — сказал он, подчеркивая каждое слово, как будто я не могла понять.
Казалось, он настолько зол, что сейчас ударит меня.
Я попятилась в прачечную. Он никогда не бил меня. Он был не из тех, кто бьет или хотя бы повышает голос. Он убеждал. Он анализировал. В худшем случае — волновался.
Он приспособился разгуливать без перчаток в холодном Висконсине много лет назад. Я видела его изуродованные большой и указательный пальцы — ногти на них навсегда обесцветились.
— Чего ты хотела добиться, засунув ее в морозильник?
— Не знаю.
Полка, на которой хранились стиральные принадлежности, врезалась мне в спину.
— Не знаю.
Он шагнул вперед, и я вздрогнула.
— Не бойся. — Он взял меня за руку и оторвал от стены. Коробка салфеток для сушки белья упала на пол. — Иди сюда.
И он обнял меня. Охватил так, как никогда не сумел бы тридцатилетний Хеймиш. В его объятии была история, и опыт, и, как ни удивительно, жалость. Я вспомнила, как он говорил о своей работе как о недолговечной и о том, что все в конце концов недолговечно, даже отношения.
— Не знаю, что делать. — Я позволила себе на мгновение прислониться к его грубой серой куртке. — Я должна была позвонить кому-нибудь, но не позвонила.
Очень осторожно он снял рюкзак с плеча и поставил его на сушилку.
— Ты позвонила мне, — возразил он.
Я продолжала прижиматься лицом к его груди, хотя чувствовала, что он хочет отстраниться и посмотреть на меня. Я не хотела, чтобы на меня кто-либо смотрел. Я не могла поверить в то, что сделала. В то же время внутри меня словно начало прорастать зерно, я чувствовала, что восстановила справедливость. Никто — даже Джейк, который лучше всех меня понимал, — не знал, во что мать превратила мою жизнь.
— Я больше не могла, — сказала я.
Он положил руки на мои плечи и заставил посмотреть на него. Я плакала, безобразно и мокро. Я забыла, по мере того как шли годы и наши беседы протекали лишь по телефону — я неизменно в Пенсильвании, он в разных городах, — каким добрым может быть его лицо. В его чертах была мягкость, которую почти унаследовала Эмили. Этого мужчину Дженин и Лео называли «большой папа» и, по понятным причинам, предпочитали мне.
— Ах, Хелен! — Он коснулся ладонью моей щеки. — Моя бедная Хелен.
Он поцеловал меня в макушку и прижал к себе, укачивая. Мы долго так стояли. Достаточно долго, чтобы свет снаружи стал из темного светло-синим и к первой рассветной птице присоединился хор. Джейку одному сходило с рук так говорить со мной.
Когда мы разъединились, он предложил кофе, и мы пошли по длинному заднему коридору, на стене которого висела карта мира, некогда принадлежавшая моему отцу. Страны на уровне плеч ободрались — я годами случайно задевала их своим зимним пальто, когда выходила через гараж. Уголком левого глаза я заметила едва уберегшийся Каракас.
Отец принес карту за две недели до того, как застрелился.
«Почему сейчас?» — спросила я.
Он улыбнулся Эмили, подбежавшей поздороваться. Все мужчины, и даже дедушка, втайне разочаровывали ее в первые годы вдали от Джейка.
«Чтобы Эмили и Сара учили географию!» — ответил он.
Я включила свет на кухне. Предполагалось, что встроенные лампы лучше старомодных, висящих над головой, но меня неизменно раздражал тихий треск неисправной нити накала, который они издавали, нагреваясь. Я подошла к длинной стойке и отодвинула кофеварку от стены. Мне хотелось поговорить о чем-то кроме матери.
— На кого ты работаешь в Санта-Барбаре? — умудрилась выдавить я.
— На одного компьютерщика, — ответил он.
Джейк подошел и встал рядом со мной, словно мы были двумя соседними рабочими на конвейере. Он взял стеклянный кувшин из моих рук и повернул краны над раковиной, чтобы промыть его. Я вытряхнула старую гущу и заменила фильтр.
— У него дома в дюжине мест. Вообще-то, это Эйвери меня подключил. Он дружит с его менеджером по закупкам.
— Менеджером по закупкам?
Передав мне кувшин, Джейк повернулся и прислонился к стойке. Я насыпала кофе, мысленно подсчитывая ложки.
— Ты точно хочешь об этом услышать?
Я кивнула.
— Это целый новый мир. У меня все больше и больше частных заказов. Это лучше, чем преподавание. Хочу сказать, я выгорел в Берне.
— Так ты стал шлюхой, — усмехнулась я.
— Узнаю свою Хелен.
Я слабо улыбнулась.
— Спасибо.
— Мой хамелеон, — ответил Джейк и бегло оглянулся по сторонам.
Последний раз он был у меня на кухне восемь лет назад. Мы ненадолго сбежали с вечеринки и выпили вдвоем за Сару, которая чудом закончила среднюю школу в тот день.
