Вадим Белоцерковский - ПУТЕШЕСТВИЕ В БУДУЩЕЕ И ОБРАТНО
Моя мама, осмелев, позвонила в Литинститут. Ни на каком факультете Новиков, конечно, не числился. «Издохновение вождя», как я это называл, спасло меня от хорошего срока лагерей. Тогда всем политическим давали срока максимальные — 25 лет.
После 1 апреля я пошел в школу, в которую уже обращался в поисках работы по совету Эренбурга. Тогда со мной даже и разговаривать не стали, а сейчас — с радостью приняли на работу.
— Теперь все будет хорошо! — сказал отец. И тут уж меня прорвало.
— Ничего хорошего при этом режиме не будет! — закричал я. И впервые мелькнула мысль, что хорошо было бы убраться из этой страны к такой-то матери.
Работая в школе, я продолжал искать себе место в науке, но все поиски по-прежнему оставались безуспешными.
Однажды позвонил и Яков Иванович Герасимов:
— Вадим, вы не передумали заниматься наукой?
Я сказал, что не передумал, и Герасимов сообщил мне, что у него на кафедре появилась вакансия, и он попробует оформить меня к себе.
Через пару недель позвонил еще раз и сказал, что у него ничего не получилось. «И вновь все по той же причине!» — пояснил он.
После этого я решил окончательно распроститься с мечтами о научной карьере. Работать из милости, под угрозой вновь оказаться под ударом, работать для этого режима, укреплять его?!
Процесс моего отторжения завершился.
Дни похорон Сталина были днями большой истории, и на них стоит хотя бы коротко остановиться, вернувшись немного назад.
Врезались в память минуты прощальных гудков фабрик и заводов. Гудки должны были начаться в определенное время, и город замер в ожидании. Остановились трамваи, машины, люди вышли на улицы и стояли молча, глядя в небо. Никогда в жизни я не слышал такой гулкой, тревожной тишины. И в то же время тишина эта была узнаваемой, знакомой: казалось, что в какой-то другой жизни я ее уже слышал.
И вот застонали гудки бесчисленных московских заводов и, множась, густея, поплыли над городом в сыром мартовском небе. Боже, какие серьезные, остановившиеся лица были у людей. Таких лиц я тоже больше никогда не видел. Все понимали, что кончилась целая эпоха и впереди — тревожная неизвестность. В уголке сознания промелькнула мысль: эх, если бы сейчас что-нибудь началось!
Но ничего хорошего не началось. Начались позорные дни смертоубийственной давки в толпах москвичей, желавших проститься с «отцом родным».
Город был словно на осадном положении. Везде солдаты, военные машины, заграждения из них. Солдаты, отогреваясь, лежали на полу в залах метро. Центр, улица Горького, улица Чехова и многие другие были закрыты для транспорта. Все шли вверх по улице Горького к Белорусскому вокзалу, а оттуда по улице Чехова спускались обратно в центр, к Колонному залу, где лежал гроб с телом «хозяина».
В квартиру к нам ввалились мои сверстники — соседи по подъезду: Олег Погодин, Тата Сельвинская, Кома и Миша Ивановы, еще кто-то. Предложили присоединиться к ним — идти в Колонный зал прощаться с вождем. Пришлось пойти, но в начале улицы Горького мы с женой затерялись в толпе и повернули обратно домой.
Несмотря на все принятые властями меры уже к вечеру первого дня похорон стали приходить страшные вести о задавленных, задушенных, затоптанных людях. Точная цифра погибших осталась неизвестной. Поговаривали о сотнях и даже тысячах жертв «прощания». Сталин, даже лежа в гробу, продолжал убивать.
Слезы скорби по усопшему тирану и смертоубийственная давка были двойным безумием, ибо у доброй половины плакавших и давившихся в толпе людей наверняка кто-нибудь из близких погиб или погибал в сталинских лагерях. Вспоминалось: «Нация рабов! Сверху донизу — все рабы!».
Всем известны фотографии похорон Ленина в январе 24-го года. Тот же Дом Союзов, те же улицы и не меньшее количество народа в колонне, уходящей в двери Дома Союзов. Но никаких войск кругом и никакой давки. Отец с матерью ходили прощаться с Лениным. Люди шли в полном спокойствии, сами поддерживали порядок, не напирали, не валили, не топтали друг друга. Другой был народ? Да, наверное. Но и то сказать — обыватели, холуи, мелкая буржуазия, которые в начале века устроили «ходынку» на короновании Николая Второго, с Лениным прощаться не ходили. Зато приехало много крестьян из центральных губерний. К 24-му году НЭП уже проявился во всю свою силу, и отношение большинства крестьян к Ленину и советской власти положительно переменилось. Отца, между прочим, поразил один из таких крестьян, с которым он разговорился по дороге к Колонному залу.
— Ленин был белой вороной среди царей, — сказал крестьянин, — не завелись бы снова черные вороны на троне!
Недавно Борис Березовский в интервью для «Свободы» заявил с присущим ему апломбом, что Сталин пользовался всенародной любовью, и в доказательство рассказал о своем отце, который, мол, плакал, узнав о смерти Сталина, хотя к тому моменту два года ходил без работы из-за своего еврейства. Типичная, на мой взгляд, реакция дворового холопа, который плачет по барину, несмотря на то что барин не раз приказывал его сечь на конюшне.
У нас в семье отношение к Сталину и его смерти выразила мама: «Подох наконец-то!» — сказала она. Ее «любовь» к вождю была безграничной!
Итоги сталинизма
Подводя итог эпохи Сталина, хочу сравнить два главных тоталитарных режима прошедшего века: сталинский и гитлеровский. Одно из главных различий между ними я вижу в том, что нацистский режим НЕ занимался истреблением собственного немецкого народа и своих руководящих кадров. Гитлер репрессировал и нередко уничтожал немцев, пытавшихся бороться с нацизмом, жестоко расправился с угрожавшими его личной власти «штурмовиками» (первым вооруженным формированием нацистов под командованием Рема), но массовых репрессий, подобных сталинским, среди немцев не проводил. Агрессивность Гитлера и нацистов была направлена главным образом на другие народы.
Для сталинского же режима главным объектом агрессии был собственный народ, и жертвами были массы людей, даже не помышлявших о борьбе с режимом, часто преданных ему. Если сложить жертвы раскулачивания, голода, организованного Сталиным в 1932 году на Украине, жертвы политических репрессий, включая солдат, погибших во время Отечественной войны от пуль заградотрядов и «Смерша», потери от депортации народов, плюс жертвы войны, львиная доля которых тоже на совести сталинского режима, то получится сумма минимум в 50 миллионов — сокрушительный удар по генофонду народа.[6]
Но я, конечно же, далек от того, чтобы утверждать, что гитлеровский режим был лучше сталинского. Оба, как говорится, были хуже. На счету у нацистского режима не меньшее число загубленных жизней, если учесть жертвы Холокоста и Второй мировой войны, развязанной нацистами в соавторстве со сталинистами. Оба режима были адом во плоти, и оба были способны, доберись они первыми до атомного оружия, уничтожить жизнь на Земле. Но нацеленность сталинского режима на истребление в первую голову людей в собственной стране — в этом, согласитесь, есть что-то жуткое, дьявольское.
И страшно ведь еще то, что жестокость по отношению к собственному народу характерна не только для сталинизма, но и является российской традицией, словно Россия заколдована кем-то или проклята. И от этой традиции мы не избавились до сих пор! Я имею в виду прежде всего беспощадную жестокость нынешних российских реформаторов, предпринимателей, чиновников, из-за алчности которых вымирает по миллиону людей в год. Цифра — вполне созвучная сталинскому людоедству. В русле этой традиции лежит и чеченская война, точнее, геноцид чеченского народа.
Сталинизм не только нанес колоссальный урон генофонду народа, но и растлил народ морально, приучил людей к бесправию, ко лжи, к доносительству, жестокости. Социальная пассивность и безответственность, способность не обращать внимания на страдания окружающих, звериный эгоизм стали условием самосохранения, выживания.
Кастрировал режим и интеллект народа, приучая людей говорить и делать абсурдные, идиотические вещи. Особенно пострадала от этого гуманитарная интеллигенция, деятельность которой не была связана с практикой, с производством, т. е. с необходимостью хоть как-то рационально поступать и мыслить.
Наконец, режим усиленно спаивал людей. Разъезжая впоследствии по стране, я с достоверностью узнал, что по секретному предписанию партийные и хозяйственные власти должны были всегда и везде бесперебойно обеспечивать народ алкоголем. В сельпо могло не быть «бычков в томате» и хлеба, но водка должна была быть во что бы то ни стало.
В итоге сталинизм лишил людей способности к самозащите, самоорганизации, объединению.
Только этим можно объяснить феноменальное, поражающее весь мир долготерпение российских людей в эпоху строительства нового «светлого будущего», в свою очередь разрушающего страну, ее природу, духовное и физическое здоровье людей.
