Эдуард Тополь - Братство Маргариты (сборник)
– Врешь! Не может быть!
– Я никогда не вру…
Потом рабочие лесного склада сказали, что им подали порожняк с несколькими вагонами, на которых по-японски написано «Кикоку банзай!», то есть «Ура, возвращение на родину!».
Японцы побежали посмотреть на эти вагоны и действительно своими глазами увидели эту надпись. Вечером весь лагерь был в сильном возбуждении. Еще бы! Наверняка в этих вагонах везли японцев из других лагерей.
Но одновременно появились другие слухи, разочаровывающие. Одна из «мадам» на Северной шахте сказала:
– Вчера через Заречную прошел эшелон с японцами. Но не на восток, а на запад. Я сама видела. И в каждом вагоне были охранники с автоматами. Очень злые, свирепые.
– Откуда ты знаешь, что это были японцы?
– Ну как? Такие же узкоглазые!
– А может, это китайцы, которых Мао Цзэдун арестовал? Или киргизы…
Хотя японцы продолжали выполнять и перевыполнять нормы и совсем неплохо жили в лагере – со своим сельским хозяйством, своей пекарней, баней, парикмахерской, театром, оркестром и даже со своими русскими зазнобами и «мадамами», – то есть и правда жили, как при коммунизме: работали по способностям, а получали по потребностям, – но слухи о возвращении на родину уже не давали им спать.
Немало я стран перевидел, Шагая с винтовкой в руке, Но не было больше печали, Чем жить от тебя вдалеке…
Вечером 15 сентября 1948 года начальник лагеря Антоновский неожиданно вызвал в свой штаб всех русских, а также японских офицеров и бригадиров. Дежурный офицер скомандовал:
– Всем смирно! – И доложил: – Товарищ начальник лагеря, по вашему приказанию – все в сборе!
В штабе светила только одна лампочка, на улице было уже темно.
Антоновский встал:
– Внимание, товарищи! Сегодня я получил приказ чрезвычайной важности. Читаю: «Приказом Верховного главнокомандующего генералиссимуса Сталина лагерь военнопленных при Канском рудоуправлении закрыть 29 сентября сего года. Всех военнопленных 28 сентября погрузить в вагоны и отправить в Находку для репатриации в Японию».
Японцы стояли не шелохнувшись, затаив дыхание и сдерживая крик радости.
Прочитав приказ, Антоновский пожал руку командиру батальона Якогаве:
– Поздравляю комбата, офицеров и всех солдат!
Только теперь его круглое лицо расплылось в широкой улыбке.
– Сердечно и от всей души повторяю: поздравляю вас с возвращением домой!
После чего он снова стал серьезным.
– Внимание! До 20 сентября все должны продолжать свою работу и трудиться, как всегда, добросовестно и с перевыполнением нормы. Не забывайте, что у нас Красное знамя ВЦСПС, и вы не можете перед отъездом испортить свою репутацию! Ёкояма, как говорит ваша японская пословица? «Даже птица, улетая, не оставляет грязи в своем гнезде».
Подавляя в себе радостное возбуждение, японцы тихо разошлись по баракам. Но через несколько минут изо всех бараков они хлынули наружу, послышались радостные крики:
– Ура! Банзай! Домой! Кикоку банзай!
Люди стали петь и плясать от счастья, музыканты заиграли на аккордеоне, барабане и других инструментах, и никто из русских охранников и офицеров не кричал и не приказывал: «Разойдись! Отбой!» Наоборот, охранники обнимали японцев и плясали вместе с ними.
Со следующего дня японцы с оживлением стали готовить лагерь к закрытию. По японской пословице о птице, которая, улетая, не оставляет грязи в своем гнезде, они старательно очистили бараки, в которых прожили ровно три года. Все музыкальные инструменты, театральные костюмы и другие актерские украшения они пожертвовали сиротскому дому в Заречной. Коров, лошадей, коней, свиней и домашнюю птицу подарили соседнему колхозу. Выращенный картофель, капусту, помидоры и остальной урожай буквально в последние дни собрали со своих полей, убрали в склад, а ключи от склада тоже подарили сиротскому дому.
К 27 сентября подготовка к закрытию лагеря была закончена, и утром 28 сентября японцы побригадно восходили на холм, где было кладбище. Там они низко кланялись могилам своих погибших товарищей и со слезами на глазах говорили им:
– Прощайте, братья! Завтра мы уезжаем на родину. Но мы не забудем вас. Мы обещаем, что обязательно будем навещать вас и передадим вашим родным точный адрес, где вы похоронены. Они обязательно приедут сюда поклониться вам!
После этого они посадили вокруг кладбища молодые березки, чтобы по этим березам родственники погибших всегда смогли их найти.
В тот же день в 13.00 все выстроились в центре лагеря. Началась прощальная церемония. Начальник лагеря Антоновский простился с японцами, комбат Якогава сказал прощальные слова русским офицерам и солдатам. Затем, взяв в руки свою непременную дощечку «гунпай», командир караульного взвода произвел самую последнюю перекличку и доложил Антоновскому:
– Товарищ командир лагеря, весь наличный состав в количестве 694 человек построен для отправки на станцию Заречная!
Антоновский сказал:
– Комбат Якогава, командуйте!
И комбат скомандовал:
– Смирно! Домой в Японию шагом марш!
Ворота лагеря широко распахнулись.
Около ворот стояли все русские офицеры, охранники, сотрудники и сотрудницы русского штаба.
Они кричали японцам, которые колонной шли мимо них, «банзай» и «счастливого пути».
Береза на прощание осыпала их своими желтыми листьями.
37В Заречной на станции состав громыхнул сцепками товарных вагонов и остановился – это подали эшелон. Японцы легко разместились в теплушках, ведь их осталась ровно половина от полутора тысяч, которые три года назад приехали сюда из Маньчжурии.
Сгрудившись у дверей, они смотрели наружу. То, что они видели, многим слезило глаза. Вдоль всего эшелона стояли местные жители. Их было очень много, и все они были друзьями японцев. А многие женщины – их зазнобами.
Засвистел в свисток дежурный по перрону и дал отмашку красным флажком… Машинист дернул ручку паровозного гудка, паровоз издал протяжный прощальный гудок, дернулись шатуны паровозных колес, и клацнули буферами сцепки вагонов.
Махая руками, Зина и Таня, Шура и Катя, Нина и Наташа, Коля и Ваня, Петя и Сережа – все закричали во весь голос:
– До свидания, дорогие! Счастливого пути!
Юдзи не мог оторвать глаз от глаз своей Тани – глаз, полных горя и слез.
Комбат Якогава, плотно сжав скулы, смотрел на военврача Калинину. Она сильно располнела с тех пор, как стала лечить комбата Якогаву, и живот ее заметно округлился…
Медленно тронулся поезд, наступила минута расставания.
И в этот миг к станции подкатил трофейный «виллис», из него выскочили трое особистов в новеньких гимнастерках, кожаных портупеях и хромовых сапогах. Ускоряя шаг, они взбежали по ступенькам на перрон, спешно подошли к вагону, в двери которого стоял подполковник Якогава, и молча, без единого слова, сдернули его с подножки.
– В чем дело? – спросил он у них по-русски.
– Спокойно, кобель! Не выступай! – сквозь зубы ответил ему один из них.
Но русская толпа провожающих зароптала, и второй объявил громогласно:
– Тихо! Не шумите! Он поедет позже, в генеральском поезде.
И повели Якогаву в свой «виллис».
Между тем паровоз, рассыпая черный дым из высокой трубы, набирал скорость и увозил японцев со станции Заречная, где остались могилы их товарищей, приятельские отношения с русскими командирами и соседями и нежные чувства к русским женщинам, которые щедро дарили им свое тепло и свои сердца. А также их комбат подполковник Якогава…
Юдзи отошел от двери вагона и со слезами упал на пол. Танины глаза и тепло ее медового тела все еще держали его в своем русском плену.
* * *С 1948 года в Японии, в гавани Вакаса, куда приходили пароходы с японскими репатриантами, к приходу каждого такого парохода собиралась чуть ли не вся страна. Поскольку имена возвращавшихся советская сторона не сообщала, все семьи 670 тысяч военнопленных – их матери, отцы, братья, сестры, жены и дети – часами стояли в порту, с трепетной надеждой ожидая прибытия каждого судна и напряженно высматривая родную фигуру и родное лицо среди спускавшихся по трапу мужчин.
Начавшаяся в 1948 году репатриация японских военнопленных закончилась только в 1956 году. Из 670 000 японцев, прибывших в 1945 году в СССР, почти 70 000 умерли в советских лагерях.
И в 1956 году последние баржи встречали уже только несколько тысяч – те, кто еще не простился с надеждой увидеть в живых своих сынов или мужей.
Но самую последнюю, в начале 1957 года, баржу, на которой было меньше сотни репатриантов, уже не встречал никто.
Среди этих последних был подполковник Якогава – седой и постаревший на десять лет. После Заречной он еще восемь лет провел в лагерях на строительстве Байкало-Амурской железной дороги. А доктор Ирина Калинина была уволена из МВД, и о ее судьбе он не знал ничего.
Якогава сошел на берег, прошел через небольшую молчаливую толпу прибежавших в порт в последнюю минуту и пешком отправился в горы. Там, в ста километрах от Вакасы, был его дом. Он шел туда двое суток.
