Марина Юденич - Я отворил пред тобою дверь…
Клиника — на берегу океана, хирурги — исключительно наша бывшая профессура, из тех — к кому раньше — или за бешенные деньги или через Четвертое управление Деньги, конечно, и сейчас, бешенные, но в Швейцарии в два раза дороже Через наделю снимают швы, а еще через неделю ты летишь домой, причем у тебя возникают проблемы в аэропорту, потому что все думают, что ты летишь по паспорту своей мамы Ну как, ты уже продумываешь новый гардероб?.
Если быть откровенной, то состояние моей души теперь было настолько ровным и неподвластным каким-либо потрясениям и даже просто волнениям( он и впрямь хорошо потрудился надо ней), что мне абсолютно безразлично было как я выгляжу теперь и на кого буду похожа потом, но нужно было исполнять данное обещание..
Она ничего не преувеличила, моя старинная знакомая и сработала на хорошем профессиональном уровне, в аэропорту Бен Гуриона меня встречало яркое, вполне июньское, по нашим понятиям солнце, сияющая яркой лазурью небесная высь, в которой теплый ветер погонял белое стадо облаков, размахивая остроконечными пальмовыми листьями и белоснежный «Мерседес», присланный из клиники, шофера звали Яша и те полчаса, которые мы провели в дороге, он умудрился одновременно рассказывать мне о своей новой жизни на исторической родине и расспрашивать о событиях на бывшей, советской И тем, и другим, он был одинаково недоволен.
Профессор Резнер, которому предстояло сотворить мою новую внешность, оказался немного усталым, но жизнерадостным человеком, возраст которого колебался при определении от сорока до шестидесяти, у него были проницательные умные глаза, жесткое красивое лицо и жесткий стиль общения с пациентами, который сильно смягчали неожиданно добрая улыбка и веселый почти мальчишеский смех Мы довольно быстро обо всем договорились, собственно, я просто согласилась на все, что предложил мне он, а потом еще некоторое время отвечала на вопросы, касающиеся состояния моего здоровья, наследственности, аллергиях и прочих медицинских аспектах, которыми интересуются обычно все врачи, принимая нового пациента.
— Ну что ж, пожалуй все, остальное расскажут результаты анализов и исследований Если они не сообщат нам ничего ужасного — полагаю, через три-четыре дня, я смогу пригласить вас, не к столу, но на стол., — доктор Резнер захлопнул тонкую папку с моим именем на обложке выведенным крупно — по-русски, и, видимо, продублированным ниже на иврите — затейливой вязью — всего несколько букв.
— Спасибо Буду ждать, — я поднялась из кресла и собралась уже покинуть его небольшой, но весьма стильно и дорого обустроенный кабинет, когда он снова обратился ко мне.
— Еще минуту Обычно, я не задаю пациентам этого вопроса и знаете почему? — потому что почти всегда знаю на него ответ Знаете что это за вопрос? Нет? Вопрос простой и естественный — почему вы решили делать пластику? Однако в большинстве случаев ответ написан на лице пациента крупными буквами — « меня бросил мужчина», «я не нравлюсь мальчикам», « я хочу сделать карьеру», « мне просто скучно и некуда тратить деньги», " я хочу быть похожа на… " и так далее и тому подобное — я знаю вариантов тридцать, а может и больше Не хотите пополнить мою коллекцию?.
— А что на лице у меня ничего на читается?.
— Который день вы на Святой Земле?.
— Второй.
— Мои комплименты — вы совершенно адаптировались Не заметили? Отвечаете вопросом на вопрос — это, прошу прощения, наша национальная традиция Ну хорошо, только для вас — я ее нарушу На лице у вас читается, еще раз прошу прощения — полное наплевать И тогда я не понимаю — зачем вам все это нужно?
Не хотите — можете не отвечать — он задает вопросы в своей., как я понимаю, обычной манере — довольно резко, но глаза при это смотрят на меня задумчиво и даже грустно Он не понимает, но ему от чего-то меня жаль — вот что читаю я в его глазах и на мгновенье начинаю колебаться — Быть может нужно рассказать ему все? Он добрый человек, я это вижу и умный — он может понять В конце, концов, через несколько дней мое лицо будет в полном и абсолютном его распоряжении — так не должен ли перед этим он понять, что из себя представляет моя душа? Но это мгновение проходит — душа моя ведь, собственно, и не совсем моя сейчас, словно напоминает мне кто-то. Ты ведь добровольно отдала ее в чужие руки, так есть ли у тебя теперь право распахивать ее первому встречному? Да и поймет ли он? Зачем в конце концов ему это надо? — Для коллекции, зачем же еще! — так продолжается то ли мой внутренний диалог, то ли беседа с кем-то извне — и мгновенье моих сомнений тает в вечности..
— Ну как вам сказать, видимо — возраст…
— « А в возрасте стала — к цыганке пошла» — моментально отзывается он и в голосе его вспыхивает ирония, — помните такую песню? Хорошая русская песня, жалобная Не помните? Ну и не надо А вообще, спасибо — коллекцию мою пополнили Что ж, до скорой встречи.
Доктор Резнер поднимается из-за стола и провожает меня до двери, и в глазах у него, по-прежнему, живет печаль Он не рассердился на меня за ложь, ему, без видимой на то причины, меня почему-то жаль.
Спустя два дня, ранним утром — еще не было и семи часов и ясный день был тих и не по-здешнему прохладен, он склонился надо мной сплошь закутанный в серо-зеленую ткань операционного костюма:.
— Знаете анекдот? Ортодоксальный еврей до тридцати лет жил в строгости, исполняя все религиозные заповеди Потом ему это надоело и он отстриг пейсы, одел светский костюм, пошел в бар, там крепко выпил, снял девочку и повез ее к себе домой По дороге произошла авария, он погиб и вознесся в рай Там явился ему Создатель и он в обиде закричал: « Господи, тридцать лет соблюдал я все твои заповеди и только один день нарушал их — за что ты покарал меня так сурово?»
"Мойша, это ты? — изумился Создатель, — Прости, я просто не узнал тебя! ".
Я хочу засмеяться, но меня вдруг затягивает гигантская воронка, в которую стремительно закручивается все пространство вокруг — его обычные параметры сбиваются, путаются — я растворяюсь искрящимся виртуальном мире, теряя привычное ощущение собственного тела, а потом наступает тьма..
Черный туман медленно рассеивается, словно на только что включенном экране телевизора постепенно проявляется изображение, но прежде чем увидеться ощущаю — ощущаю нестерпимый холод, который сковывает мое тело и сотрясает его мелким противным ознобом. Я окончательно прихожу в себя, открываю глаза и сразу понимаю, почему мне так холодно — в легкой больничной сорочке, той, что надели на меня перед операцией, короткой и какой-то убого-тусклой, я стою посреди широкого стеклянного коридора — мне он знаком Несколько часов назад по этому коридору меня вели в операционную — он соединяет между собой два корпуса клиники и словно парит в воздухе на уровне второго этажа, собранный из пластин тонкого прозрачного стекла, светлый и прохладный, будто бы продуваемый свежими ветрами с океана.
Теперь коридор пуст, я в нем — единственная живая душа «Операция, видимо, закончилась, — думаю я, продолжая зябнуть и ощущая себя, к тому же, весьма неловко — рубашка едва прикрывает тело, — странно, что меня оставили одну, но видимо надои возвращаться в палату» Так размышляю я и медленно бреду по коридору. За дверью — ждет меня другой коридор — это коридор одного из корпусов клиники и он совсем иной, чем тот, порог которого я только что переступила — здесь тепло и царит полумрак — приглушенный свет струится откуда-то сверху из-под низкого довольно потолка, неброское покрытие пола мягко пружинит под ногами и скрадывает шаги, стены украшены большими картинами, изображение на которых еле-еле угадывается в мягкой полутьме и вдоль них меж дверей, ведущих в кабинеты и палаты расставлены низкие и даже на вид топкие диваны и кресла Здесь я сразу чувствую себя уютней и спокойней — озноб проходит, а полутьма скрывает мое почти обнаженное тело Однако здесь я не одинока — какие-то люди сидят на диванах и ведут меж собой негромкую и неспешную беседу, завидев, а более того почувствовав мое появление они смолкают и вглядываются в полумрак, пытаясь разглядеть меня получше, я тоже всматриваюсь в их лица — они спокойны и доброжелательны, внимание их не есть любопытство, а стихнувшие разговоры — дань вежливости, а не следствие досады от того, что некто нарушил их течение. Хрупкая маленькая женщина, ласково смотрит на меня огромными добрыми глазами на тонком моложавом лице, хотя аккуратно зачесанные назад волосы ее совершенно седые, красивые слегка надменные губы трогает улыбка — и тогда я узнаю ее — хотя не видела уже очень давно, это моя бабушка, умершая много лет назад Мужчина рядом с ней., напротив выглядит стариком — он очень худ и в глазах его, когда он поднимает их на меня. плещется старческая усталость и безразличие ко всему — но я-то знаю, что ему едва за сорок — потому, что это бывший мой муж, несколько лет назад умерший от сердечного приступа — он много пил перед смертью и как рассказывали старые наши друзья сильно опустился и просто махнул на себя рукой. В дальнем кресле свернулась калачиком, изящно подобрав под себя роскошные ноги удивительная красавица-с копной огненно рыжих волос и уникальными, единственными в том, оставленном ею мире фиалковыми глазами — любимая подруга моя — Сашка В прошло году она погибла в страшной автомобильной катастрофе и мы долго не могли поверить в ее смерть потому еще, что хоронить нам довелось обугленные неузнаваемые останки Теперь Сашка была прежней — ослепительной и неповторимой в своей неземной красоте Так постепенно узнаю я людей, некогда близких мне и в разное время ушедших из жизни Теперь они все вместе в полумраке уютного коридора — и я понимаю для чего они собрались, но не испытываю ни страха, ни сожаления Напротив, я хочу поскорее заговорить с ними и услышать в ответ их голоса, но кто-то возникает за моей спиной и слегка касается плеча Я оборачиваюсь и вижу женщину он не знакома мне, потому что забыть такое красивое и необычное лицо с огромными словно горящими каким-то внутренним огнем бездонными как омут черными глазами, я бы не могла Сначала мне кажется, что она одета также как и я, в убогую больничную сорочку, но почти сразу же я понимаю, что наряд ее странен — на ней холщовое длинное одеяние, отдаленно напоминающее сорочку, но более широкое и сильно изношенное, даже истлевшее будто Она близко смотрит мне в лицо и подносит палец к губам, призывая хранить молчание Потом берет меня за руку и маленькая почти детская рука ее, крепка и горяча, и увлекает за собой обратно в холодный стеклянный коридор — галерею, пронизанный светом и открытый всем ветрам, несущимися с океана. Мне жаль покидать теплый уют моего пристанища и так много нужно сказать ожидавшим меня людям Но рука незнакомки твердо и властно влечет меня за собой Дверь за нами закрывается и мне вновь становится зябко и неуютно в потоке яркого белого света, пронизывающего коридор Спутница моя внимательно разглядывает меня в этом ярком свете, словно пытаясь разглядеть что-то скрытое от нее в моей внешности.
