Олег Борушко - Продаются щенки
Он скатился в подземный переход у бывших Интендантских складов, проскочил под эстакадой, вломился в скверик у кафе-стекляшки. Сердце бешено колотилось, очки запотели, он не замечал, только тяжело дышал и вздрагивал, как раненое животное.
— Гена! — крикнул Георгий.
Оба замерли, разом обернулись.
— Ген, подожди секунду! Иди сюда! — Георгий загреб себе рукой воздуху.
Такая отчаянная нота пробилась в голосе, что Хериков пошел. Властно охватив парторга за плечи, Георгий шепнул:
— Хочешь Маринку?
Хериков кивнул. Потом:
— Что-о? — сказал он, отстраняясь.
— Завтра суббота, понял, — спешил Георгий. — Шамиль зовет тебя в гости…
— Что? — снова сказал Хериков. — Кто?
— Пиши адрес, ладно, потом, будут девочки, — Георгий частил, едва сохраняя дыхание, — и Маринка будет, вези водку, ей много не надо…
— Что-о? — сказал Хериков в третий раз и отступил на шаг.
— Не твое дело, — Георгий за локоть подтащил его обратно, — я помогу. Что ты уставился? быстрее: да? нет? Хочу ж тебе помочь, мы ж друзья? Больше шансов не будет — это я тебе говорю, ну! — Георгий встряхнул его за руку. — Без меня тебе никогда…
Хериков высвободил руку, отодвинулся, в смятении глядя на товарища, в глазах с тяжким скрипом шла работа. Георгий, вся жизнь которого непременно зависела теперь от этой работы, наморщившись, всем существом усиливался помочь. Наконец Хериков заглянул Георгию куда-то за спину, заглянул еще раз с другой стороны, приблизился и сказал приглушенно:
— Ты че?
— Гена! — Георгий кусал губы. — Ты ж не ребенок. Ну! Я помогу с Маринкой. Завтра вечером, а? — и машинально шмыгнул глазами в сторону Шнурко.
Хериков, повинуясь, бросил шустрый взгляд на друга. Тот обреченно стоял у окна, набычившись к улице. Парторг, кажется, окончательно связал — в чем дело…
— Геныч! — Георгий, спасаясь, деланно ухмыльнулся, приник к самому уху. — Только чтобы с первого патрона — в десятку, умеешь?
Хериков напружинил лоб, потом осклабился, но снова, подхватившись, оглянулся на товарища.
— Пиши адрес! — Георгий за рукав развернул его к себе, суетливо достал ручку, рванул из тетрадки лист, впихнул то и другое Херикову в руки. — Так, быстрее, метро «Новые Черемушки», первый вагон, пиши, чего смотришь? Выход налево, там такой дом с этими…
— А ты не врешь? — вдруг мужиковато осведомился парторг.
Комсорг смерил его взглядом.
— У тебя будет шанс проверить, — сказал он спокойнее, — так, 3-й подъезд… вернее, 4-й… а, ч-черт, все равно, да пиши ты!
— К-как все равно? — Хериков совсем опустил ручку, подозрительности в глазах набралось вдвое против прежнего.
— Да так, блин, квартира такая! — отчаянно сказал Георгий. — Из двух подъездов, только номера разные… короче, неважно, скажешь швейцару, к кому идешь, там проводят… Хоть из третьего, хоть из четвертого.
Хериков смущенно переступил с ноги на ногу. Этакое чудо, верно, и решило исход дела.
— А за водкой иди сейчас. Ты понял? — властно посмотрел на соратника Георгий. — Записал? Ну, давай, а то не достанешь. Ты понял? — с нажимом еще уточнил Георгий и зашел сбоку, отсекая Херикова от Шнурко.
Хериков завороженно повернулся вслед.
Несколько секунд они стояли друг против друга. По губам Гены вдруг скользнула отсутствующая улыбка. Словно бы он, миновав там где-то болезненный рубеж, уже оказался вот близко к любимой. И, лихорадочно набросав трудный рисунок встречи и первых фраз, увидел, что — так! так! А отблеск и выпал нечаянно на трудовом лице.
— Завтра в шесть. Иди! — Георгий подтолкнул его в плечо. — Чао!
Словно еще сомневаясь, медленно, с странной улыбкой, с листом бумаги в руках, как бы нехотя и подчиняясь чужой силе, еще раз обернувшись на Шнурко, затем все смелее и уже совсем твердо — Хериков пошел к выходу.
Георгий, прищурившись, зло глядел на знамя подфака Шнурко. Потом встрепенулся, подмигнул нагло, выкинул ему рукой от локтя, при помощи ребра другой ладони — хамский жест, и, ловко развернувшись, пошел своей дорогой.
37— Ты что это здесь сидишь, чего? — па лавочку к Сашику подсел Коля Попин, придвинулся.
— А? — Сашулька вздрогнул: Колю недавно избрали членом парткома.
В последний год Коля без видимых причин сделал в институте стремительную карьеру, завел в общежитии отдельную комнату и ввел туда — этакого не бывало! — персональный телефон. Былые друзья-подфаковцы только ежились. Говорили, Колю сильно любит партсекретарь факультета Медведкин.
— Ты что это такой, как говорится, почему грустный? — Он ласково глядел на Сашу. — Выпить не хочешь?
— А? Да, — сказал Саша, — хочу. Я хочу выпить, — и вздохнул взахлеб, в три приема, как дитя после долгого плача.
В кафе, после первой бутылки «Вазисубани», Сашулька навзрыд выложил Попину все. Про зачетку, предателя-Георгия, Херикова, Шнурко и себя, слабовольного, который поддался, «ну понимаешь, Коля», причем под конец язык повело немного на сторону, и он слегка запутался в последовательности событий.
— Я не виноват, ну понимаешь, Коля, это все он, он! А не я, а свалят на меня, Коля, — канючил Сашулька, — вы же член партийного этого… вы мне верите? — нашего парткома, — под конец Сашулька доверчиво перешел на «вы».
На Колю почему-то рассказ большого впечатления не произвел.
— Угу, — сказал Коля, — а давай поедем, как говорится, в общежитие, а? У меня там, понимаешь-вот, есть сейчас комната, а? — он просительно заглянул Саше в глаза и вложил руку в изгиб локтя, где мягко. — И там мне расскажешь, про это, ну… А еще у меня есть вот, — он показал бутылку в сумке. — Я выручу, ну, выручу, если там, что ты говоришь, узнают, да?
Саша горестно кивнул: все было странно и лестно.
В комнате Коля сразу, закрыв дверь на ключ, постелил Саше постель, налил стакан.
— Ложись, а то ты усталый, да и я, а ты расслабляйся, расслабляйся, — Коля стал тут как-то по-особенному протягивать слова, — а в постельке еще выпьем, как говорится, раздевайся.
Саша, судорожно выпив стакан, соображал плохо, послушно лег, аккуратно положил руки поверх одеяла, как в детстве в ангине. Коля присел на край, налил еще, в темноте вино красиво переливалось, подсвеченное сквозь окно светом великого города.
— Жарко, — Коля расстегнул рубашку, потом снял. — А ты какой худенький, — он влажно провел ладонью по Сашиным ключицам, потрепал пальцем под ухом. Тело его мясисто вылезало в проймах майки, пахло потом. Сашик глазел в потолок. Смутная мысль, отголосок давних шепотков в институте, об одной нехорошей истории за год до поступления, чуть не пятнадцать человек…
— Да ты выпивай, Саша, понимаешь-вот, ну, подыми головку, вот так…
«А я замерз, — спустя немного, уже в тумане, слышал Саша, — укроюсь, давай укроюсь…»
***
(Шамиль с полуслова понял Георгия.
— Фигово только, что эта… экзамен завтра. Пересдача, — сказал он. — Мамашка бесится из-за языка… да фиг с ней. Значит, сдаем Маринку?
— Нет выхода, Шамик, — мрачно сказал Георгий.)
***
Доехав до «Октябрьской», Сашулька потянулся наверх, к воздуху. В голове стоял жаркий неразборчивый вой, как после духоты, в колени била мелкая, слабительная дрожь.
«Завтрак в тумбочке, милый», — проснувшись, прочел Саша и разрыдался в подушку — беззвучно, сотрясаясь хлипкими плечами. Просвет захлопнулся. Тело ломило. Стойкое ощущение слизистой обиды, поруганности первого в жизни искреннего раскаянья подбиралось к дыхательным путям, забивалось и перекрывало воздух. Толчком вспомнил, что в какой-то момент стало приятно, и это-то показалось с утра самым гадким. Не выдержав, соскочил с кровати и, прикрыв полотенцем лицо, рванулся по коридору в дуга.
Дойдя до странной гостиницы «Октябрьская», Сашулька завистливо поглазел через стальной забор на дымчатые окна, на трех прохожих, гуляющих в одну сторону, потом разом в другую. И вдруг дерзко подумал: отчего это работники компартий одинаково любят в стеклах дымчатый цвет? Начиная с очков и заканчивая гостиницами? От мысли неожиданно полегчало. Скорее свернул на Полянку, опасливо обрабатывая мысль дальше, но возле винного магазина взгляд упал на прямоугольник-сороконожку, смело наклеенный на стекло телефонной будки. Сашулька машинально подступил, оперся ладонью о ручку двери:
«ПРОДАЮТСЯ ЩЕНКИ
Продаются щенки бультерьера. Уникальная порода. Отличная родословная. Безупречный экстерьер. Выведены из лучших охотничьих пород Европы: нюх, выносливость, хватка. В девять раз снижено чувство боли. Недорого. Звонить круглосуточно».
Ветерок трепал тонкие ножки, татуированные телефонным номером — 244-41-30.
Сашулька муторно уставился на объявление. Снова наваливалось… Ножки издавали тихий правдивый шелест… Хватил на себя дверь, набрал, срываясь, номер.
