Дмитрий Липскеров - Сорок лет Чанчжоэ
Несмотря на то что эта сцена абсолютно не нравилась Джерому, он продолжал подглядывать, чувствуя, как живот опять схватило бетоном, и если минуту назад ему хотелось помочиться, то сейчас это желание прошло.
То, что случилось дальше, мальчик не пытался осмыслять тут же, он просто вперился глазами в происходящее, забыв обо всем на свете.
Халат соскользнул с бедер девушки, обнажив плоский живот с черным треугольником, к которому приник в жадном поцелуе мужик. Джером отчетливо видел, как дрожат его ладони-лопаты, охватывая ее зарозовевшую задницу, как изгибается широченная спина…
– Господи, –лихорадочно подумал Джером. – И у нее на лобке растут волосы! Что же это у меня?.." Девушка приподняла за локти мужчину, перехватывая влажными губами его рот, целуя в колючий подбородок, теребя волосы. Ее пальцы пытались расстегнуть пуговицы мундира, но ноготки соскальзывали с латуни, туго сидящей в петлях, и она вновь и вновь повторяла свои попытки, пока верхняя пуговка не выстрелила куда-то в клумбу, раскрывая бычью шею Шаллера.
Держа одной рукой девушку за бедро, второй полков ник судорожно расстегнул мундир, сдернул его и повалил Коти в траву. Он чувствовал на своем теле скользящие змейками пальцы Коти, ласкающие его живот, забирающиеся во влажные подмышки, слегка корябая кожу на груди.
Джером со всей силой прижался лбом к щели и смотрел, как девушка дернула за ремень кобуры, сбрасывая ее в траву, как расстегнула брючные пуговки, как блеснул белизной зад мужика, как выскочило из галифе невероятно выросшее естество, как оно устремилось к черному треугольнику, вонзаясь в него…
Дальнейшее Джером квалифицировал как куриную жизнь. Один, как петух, скакал на другой, как на курице, с единственной разницей, что происходило это гораздо дольше. Джером даже на мгновение пожалел, что с ним нет его самострела, а то бы он пострелял. Бетон с его живота стек, он потерял интерес к происходящему, отлип от щели и зевнул во весь рот. Захотелось помочиться.
– Вероятно, я наблюдал то, о чем мне не хотел рассказывать Супонин. Теперь я знаю, что происходит между женщиной и мужчиной. То же самое, что и между курами. Экая мерзость – жизнь!" Джером еще раз заглянул в щель. На тело девушки вновь был надет китайский халат, лицо ее было красным, словно она натерлась клубникой, а рот растянулся в глуповатой улыбке. Мужик, натянув штаны, пил прямо из графина клюквенный напиток, хрустя кусками льда, и попутно утирал со лба пот. Джерому некуда было идти, и он от нечего делать лег неподалеку под деревом, закусив травину.
Между тем Франсуаз Коти, отдышавшись, закурила тонкую сигаретку, вставленную в янтарный мундштук с серебряным колечком, пыхнула дымом вверх и посмотрела на Шаллера спокойным и удовлетворенным взглядом.
– Будете ли вы взбираться на Башню Счастья? – спросила она.
– Вы шутите?
– Почему?
– Неужели вы думаете, что можно еще при жизни шагнуть в рай?
– Не думаю… Но ради экскурсии…
– За два месяца башню такой высоты выстроить невозможно! – констатировал полковник и засмеялся. – Право, забавные события происходят в нашем городе!
– Ее строят одновременно тысяча человек.
– Все равно невозможно.
Франсуаз стряхнула с сигаретки пепел и перекинула копну волос с одного плеча на другое.
– Не хотите ли прогуляться? Может быть, поедем посмотрим на строительство?
Все-таки любопытно, когда столько народу делают одно дело!..
Генрих Иванович пожал плечами.
– Если вам хочется… Что ж, давайте прогуляемся.
– Тогда подождите меня на улице, пока я переоденусь и выведу из гаража авто.
Девушка скрылась в доме, а Шаллер в прекрасном расположении духа вышел за ограду, насвистывая какой-то незатейливый мотивчик. Он с удовольствием вспоминал нагретое солнцем тело Франсуаз, его изгибы и извивы, – как человек, который только что вкусно пообедал и перебирает в памяти поглощенные блюда, отменно приготовленные…
Прогуливаясь возле дома, Генрих Иванович увидел лежащего под деревом дремлющего подростка, разморенного осенним солнцем. Когда полковник приблизился к нему, тот открыл глаза, безразлично посмотрел на Шаллера и во весь рот зевнул. Под глазами мальчика переливались всеми цветами радуги огромные синяки, и благодушие на лице отнюдь не гармонировало с ними.
– Ну-с, молодой человек, отдыхаете? – спросил Генрих Иванович, сыто улыбаясь.
– Время сейчас учебное, а вы прохлаждаетесь!.. А как же знания, мой юный друг?
– Чего? – протянул Джером. – Чего надо?
– А что это вы такой грубый? – удивился полковник.
– А чего вы лезете?
– Извините, если я вам помешал. Отдыхайте, дорогой, отдыхайте!..
– Я же вам не мешал, когда вы на ней скакали, как петух на курице!
Шаллер оторопел.
– На ком?
– На ней, – ответил Джером, тыча пальцем в сторону дома Франсуаз. – Ух, как вы вспотели! А курицы не потеют, потому что они в перьях! А откуда у вас такие мышцы?
Генрих Иванович еще приблизился к мальчику.
– Так, значит, вы подглядывали?
– Угу, – согласился Джером.
– Разве вас не учили родители, что это дурно?
– У меня нет родителей, я в интернате живу.
– Понятно, – кивнул головой полковник. – Ну и что вы увидели там?
– Все.
– Понятно. И какое впечатление на вас это произвело, молодой человек?
– Пренеприятное… Не понимаю, почему вам и Супонину это нравится.
– А кто это – Супонин?
– Соученик мой. Правда, он старше меня на два года.
Шаллер некоторое время думал, что сказать мальчику.
– Придет время, и вы все поймете.
– Может быть, – пожал плечами Джером и скорчил гримасу как будто от боли.
Он вскочил на ноги, некоторое время возился с шортами и тут же, на глазах у Генриха Ивановича, помочился под дерево, обливая осенние листья.
– Можно, я приду к вам в бассейн купаться? – спросил он, заправляя рубаху в шорты. – Ведь это не ваш собственный бассейн! Вы же его не сами строили…
Полковник оторопел.
– Что же вы, давно за мною наблюдаете?
– Так случайно вышло…
Из гаража выехало авто. Франсуаз махнула рукой Шаллеру, призывая его поспешить.
– Ну что ж, приходите купаться, если хотите, – согласился Генрих Иванович. – Бассейн действительно не мой… Кто же это вас так побил? – поинтересовался он, разглядывая лицо мальчика.
– Мое дело, – буркнул Джером и отвернулся.
По дороге к центральной площади Шаллер рассказал Коти о подростке с набитой физиономией.
– В таком возрасте им интересно все, что с этим связано, – ответила девушка.
– А вас не смущает, что за нами наблюдали и видели все подробности?
– Абсолютно. Честно говоря, есть какая-то изюминка, когда кто-то глазами поедает то, что ты чувствуешь телом… Надеюсь, что мальчику понравилось.
Полковник не стал более развивать эту тему. Почему-то приятное настроение несколько испортилось. Генрих Иванович пока не понимал, почему это произошло, и стал смотреть на придорожные яблони, роняющие в пыль свои переспелые плоды.
– Я слышала, что ваша жена писательница?
– Если можно так сказать, – рассеянно отвечал Генрих Иванович.
– Сейчас модно, когда женщина пишет. – Франсуаз резко крутанула руль, объезжая куриный выводок. – Роман или поэма?
– А Бог его знает…
Девушка коротко посмотрела на Шаллера, жмурящегося от солнца, и вновь уставилась на дорогу. Весь дальнейший путь они ехали молча, ощущая какую-то случайную неловкость, возникшую между ними.
Вокруг в природе было покойно и тихо. Летали в небесах птицы, а по земле ходили куры.
14
Гаврила Васильевич Теплый трудился над рукописью Елены Белецкой, возвращаясь к ней во всякое свободное от педагогической деятельности время. За последние недели он еще более осунулся, еще больше засалились его длинные волосы, особенно слипшись на затылке. Коллеги при встрече с ним отворачивали головы, пытаясь попридержать дыхание, чтобы не унюхать кислого, застоявшегося запаха пота, исходящего от слависта. Ученики во внеурочное время старались не попадаться Теплому на глаза, так как чуяли, что учитель находится в дурном расположении духа и может огреть своей линейкой по макушке.
И действительно, у Гаврилы Васильевича не ладилась работа, а оттого злоба то и дело полоскалась в его желудке.
Теплый, сидя над рукописью, старался подавить глухое раздражение, так как давал себе отчет, что оно вовсе не помощник, а, наоборот, самый что ни на есть враг, тормозящий мыслительные процессы.
Славист часами комбинировал буквы, переставляя их с места на место, гадал над чередованием шипящих и пытался уловить смысл гласных, встречающихся по три подряд во многих словах.
– Безусловно, это не простая перестановка букв, – размышлял Гаврила Васильевич.
– Это не подмена одной буквы русского алфавита другой… Что же это тогда?
Может быть, существует какой-нибудь текст, с помощью которого был создан шифр?
