Алессандро Барикко - Такая история
Последний замолчал и впервые поднял взгляд. Долго смотрел мне в глаза. Было видно: ему есть еще что сказать, какую-то тайну он приберег напоследок. Я ждал. Он продолжал молчать, и я спросил: А что потом? Что теперь? Он улыбнулся. Чуть наклонил голову. Приходится нелегко, признался он. Часто все идет не так, как ожидаешь. Но у меня есть план, добавил он. Какой план? улыбнулся я в ответ. Хороший план. Последний подвинул стул ближе ко мне. Глаза его заблестели. Я построю дорогу, сказал он. Где именно — не знаю, но я ее построю. Такую дорогу никто себе и представить не может. Эта дорога заканчивается там, где берет свое начало. Я построю ее на пустом месте — ни барака поблизости, ни заборов, совсем ничего. Я построю ее не для людей, это будет трасса, скоростная трасса. Она будет вести исключительно к себе самой; ее место вне мира, вдали от его несовершенства. В ней сойдутся все дороги земли; именно она будет целью каждого, кто отправляется в путь. Я создам ее, и знаете что? я сделаю ее такой длинной, чтобы она вместила всю мою жизнь, поворот за поворотом, все, что я видел собственными глазами и никогда не забуду. Я не упущу ни одной мелочи, вплоть до полукружья заката или плавного изгиба улыбки. Все прожитое мной не пропадет понапрасну, а превратится в полосу земли, в вечный узор, в идеальную трассу. Хочу, чтобы вы знали: когда я дострою ее, то сяду в автомобиль, тронусь с места и буду кружить в одиночестве по своей дороге, все быстрее и быстрее. Я не остановлюсь, пока не онемеют руки, пока не буду уверен, что еду по безукоризненной окружности. Тогда я заторможу, заторможу в том самом месте, откуда начал движение. Вылезу из автомобиля и уйду, не оборачиваясь.
Он улыбался. Гордый.
Ты серьезно? спросил я.
Да.
Правда?
Я живу ради этого.
Тебе понадобится куча денег.
Я их раздобуду.
У него было такое выражение лица, будто он их уже нашел. Я мысленно увидел его за рулем: глаза прикованы к уходящей вдаль трассе, еще секунда, и он заведет мотор, чтобы начать жизнь заново.
Жаль, что меня не будет рядом в этот день, сказал я.
Он наклонился ко мне и кончиком пальца изучающе провел по выпуклости моего лба.
Ошибаетесь. Вы там будете.
Елизавета
Я начинаю этот дневник 2 апреля 1923 года.
Никакой романтики. Просто перечень событий. Перечень. Чтобы ничего не забыть. Всего-навсего перечень.
О себе. Двадцать один год. Имя: Елизавета. Русская. Из Санкт-Петербурга.
Я родилась во дворце, где было пятьдесят две комнаты. Говорят, что дворца больше нет, на его месте построили склад лесоматериалов. Это всего одна из перемен, за последние шесть лет[10]
Я решила забыть о прежней жизни, вычеркнуть из памяти родину, больше мне не принадлежащую. Прошлое перестало для меня существовать. Ненависть тут ни при чем, дело в безразличии. Мне все безразлично. Россия мне безразлична.
Моя новая родина: Соединенные Штаты Америки. На сегодняшний день.
Не думаю, что в Соединенных Штатах мне будет лучше.
Я хочу:
Мои родители умерли во время революции 1917 года. Покончили с собой в своем имении в Бастеркиевице. Выпили яд. Безразлично.
Спасена американским послом. Поезд, увозивший меня ночью, состоял из шестнадцати вагонов. Мы ехали в первом. Моя сестра Альма, американский посол, я сама и еще одиннадцать беженцев, один лучше другого.
Моя сестра Альма — в нее втрескался американский посол. Я никуда не поеду без моей сестры Елизаветы, сказала она.
И вот я здесь.
Что еще сказать.
Денег нет. Самая настоящая нищета. Я пока живу, потому что умею играть на рояле. Уроки музыки были обязательным дополнением к нашему положению девиц на выданье. Как и французский, итальянский, живопись, поэзия, танцы и садоводство. Но у меня осталась только музыка.
Пока хватит.
Спать ложусь в 9.20 вечера.
Мое тело
Сестра была красавицей. Я: лицо грустное. Рот большой. Глаза так себе.
Волосы слишком тонкие. Черные. Цвет красивый. Но мужчинам больше всего нравится мое тело. Я худая. Грудь. Ноги. Белоснежная кожа. Тонкие щиколотки. Декольте. Мужчинам нравится мое тело. Поскольку лицо у меня некрасивое, они предпочитают сразу переходить к физической близости, без всяких там предварительных романтических ухаживаний и признаний в любви. Для меня это игра. Мне нравится демонстрировать свое тело. Наклоняться так, чтобы грудь была видна. Ходить босиком. Позволять юбке задираться выше положенного. Во время разговора с мужчиной касаться его грудью. Зажимать руку между ног, задумчиво глядя по сторонам. И все такое.
Мужчины как дети.
Кружить им голову.
Я переспала с одиннадцатью. Но я до сих пор девственница. Мне даже понравилось, когда двое из них овладели мной сзади. Но я слышала, что мужчины это не особо жалуют — во всяком случае, тех двух я больше не видела. Кажется, я их унизила. Что меня очень радует. Сегодня секс — это месть. Так будет не всегда. Но сегодня это так.
За что я должна отомстить.
За что я должна отомстить.
3 апреля 1923
Спрашивай, что хочешь узнать, и я отвечу.
Он говорит Не знаю, мне о тебе вообще ничего не известно.
Спрашивай.
Где твоя семья.
У меня ее нету.
Так не бывает.
Следующий вопрос.
У тебя тяжелый характер.
Отец всегда повторял, что у меня тяжелый характер, и теперь я понимаю, что он этим хотел мне — и себе — сказать: ничто не способно сблизить нас, меня и его, поэтому хоть он и любил меня, но не выказывал своих чувств, всю свою жизнь оплакивая невозможность_____никого на самом деле, это тяжело, но просто
Я учу детей играть на рояле. Иногда и взрослых. Мне платят «Steinway & Sohns» — они занимаются изготовлением роялей. Предыстория. В начале века.
Нет, вести дневник — это полный бред.
В начале века,
4 апреля 1923
Что за имя такое: Последний. По-английски оно звучит the last one. Это для семей, которые больше не хотят иметь детей. А первенца они называют Первый.
Итальянские имена:
Первый
Второй
Четвертый
Пятый
Шестой
Седьмой
Третий?
Я спросила Последнего, на самом ли деле у его родителей больше не было детей. Можно и так сказать, ответил он.
У его родных отца и матери он единственный ребенок. Затем мать влюбилась в итальянского графа — друга семьи, друга его отца. Граф погиб во время автомобильных гонок. Шесть месяцев спустя мать родила мальчика. От графа. Отец Последнего признал ребенка, но вся округа знала, что он от графа.
У моего отца было шестеро детей от четырех наших служанок. Когда в деревне он проходил мимо них, то машинально гладил по голове. Даже не глядя на самого ребенка.
Не могу отделаться от привычки вспоминать прошлое.
Я должна писать о настоящем. Для этого и нужен дневник.
Сегодня урок у Стивенсонов. Тринадцать миль езды в фургоне — и другой урок, у Уайтов. Близняшки. Моцарт. В смысле — я пытаюсь научить их играть Моцарта. Не в том смысле, что они играют как Моцарт. Но возраста они одного с Моцартом. Пять лет. «Steinway & Sohns» платят мне полдоллара за час урока. Если удается еще и рояль продать, то нам перепадает 4,5 % от его стоимости. Мы с Последним делим их поровну, 50 на 50. Я навсегда запомню то нищее время. Когда я опять стану богатой, мне будет очень важно помнить то нищее время.
Точно знаю, что опять стану богатой. Я на все готова ради этого. И будет по-моему. Я хочу снова почувствовать прикосновение мягких благоухающих простыней, непринужденно швыряться деньгами. Мечтаю выкидывать вещи, всего раз попользовавшись ими, и отсылать на кухню тарелки нетронутыми — полные до краев, так что дна не видно. Видеть благоговение и желание услужить в глазах окружающих, слышать страх в их голосе.
Я прекрасно помню, как мы жили, когда были богаты. Я ничего не забыла. И в любой момент готова зажить по-старому.
Начинаю считать дни, когда ложусь спать голодной. Сегодня первый. Уже заранее знаю, что завтра второй. Сколько таких дней потребуется принцессе, чтобы научиться всему, чему можно, и опять начать есть? 500. Ни днем больше. Надо бы попробовать.
Осталось 499.
Я не такая ужасная, какой кажусь.
Я не такая страшная, какой кажусь.
Я не такая
Укладываюсь в 10.14 вечера.
Молитва.
5 апреля 1923
Первое механическое пианино я увидела в деревне у мистера Брандиша. Должна признать, это было довольно странное зрелище. Мистер Брандиш заводил пианино и вставал рядом, улыбаясь. Иногда от избытка чувств он начинал всхлипывать, и по лицу его стекали слезы. Иной раз он включал его тайком, не говоря никому ни слова, и делал вид, что ничего особенного не происходит. Например, все мы сидим в саду, а из дома неожиданно доносятся аккорды из пьесы Шопена. Если бы какой-нибудь парень, проходя мимо, захотел войти в дом и познакомиться с девушкой, что играет так спокойно и без единой ошибки, то он бы очутился в напоминавшей склеп гостиной, где не было ни души, а белые и черные клавиши поднимались и опускались сами собой. Думаю, его это, мягко говоря, насторожило бы.
