Иван Шевцов - Остров дьявола
На пятый день своего пребывания в Гаване Слугарев получил долгожданные вести от Макса Веземана. Макс сообщал, что намечалась его командировка на Кубу, но в последний момент поездку эту отменили: на Острове готовятся какие-то события, и ввиду болезни Штейнмана вся служба безопасности возложена теперь на него. Далее Макс сообщал, что ему удалось наладить отношения с Диксом и получить от него более или менее обстоятельную информацию о работе "Группы-13". По крайней мере, в общих чертах говорилось, что из себя представляет "А-777", принцип его действия, способы распространения, и что отсутствие противоядия не позволяет американцам запустить этот смертельный препарат в производство: боятся выпустить джина из бутылки. В сообщении указывалось, что Дикс, вероятно, в скором времени уйдет в отставку и что Кларсфельд начал разработку какого-то нового нервно-паралитического препарата. Это было именно то, что ожидал Слугарев: значит в Москву он возвратится не с пустыми руками. В конце обычно сдержанный, немногословный и не расположенный к сантиментам Веземан поздравил Слугарева с генералом и заметил, что он очень огорчен несостоявшейся встречей в Гаване.
В тот же день Слугарев послал в эфир радиошифровку для Веземана, в которой подтверждал получение его информации и предупреждал о возможности появления на Острове Эдмона Дюкана. А еще через два дня генерал Слугарев возвратился в Москву.
Глава четвертая
1
В приемную Дмитрия Ивановича Бойченкова заглядывали сотрудники, молча кивали на дверь генеральского кабинета, глядя на помощника вопросительно и, получив в ответ отрицательное покачивание головой, сокрушенно вздыхали и уходили. Иные вполголоса спрашивали:
- Кто у Дмитрия Ивановича?
- Слугарев, - так же вполголоса отвечал помощник.
- Все еще не выходил? Ничего себе.
- Так ведь и путь на Кубу не близок. Есть о чем поговорить.
- Да уж есть о чем…
Беседа продолжалась уже без малого два часа. Слугарев подробно доложил о сведениях, полученных от Макса Веземана, о своих встречах и беседах с кубинскими коллегами и, наконец, об Эдмоне Дюкане и был несколько удивлен, когда Бойченков сказал, что ему известно имя французского журналиста, как автора "Черной книги", которую неплохо бы издать на русском.
- О сионизме мы почему-то говорим шепотом, в лучшем случае - вполголоса, словно о предмете государственной тайны или какой-то заморской диковинке, не имеющей к нам прямого отношения. Делаем вид, что в нашей стране никогда не было, а тем более в настоящее время, нет сионистов, - оказал Бойченков в унисон мыслям Слугарева.
Произнеся эту фразу, Дмитрий Иванович поднялся, вышел из-за стола и, заложив руки за спину, остановился у окна, выходящего на площадь. Он смотрел на бронзового Дзержинского каким-то сложным, углубленным, обращенным внутрь взглядом, так что Слугареву вдруг почудилось, что на круглые плечи его начальника, облаченные, как всегда, в элегантный пиджак, давит какой-то мучительно неприятный груз. В ноябре Бойченкову исполнится пятьдесят, он был старше Слугарева тремя годами. Всегда подтянутый, чисто выбритый, с аккуратно причесанными, отливающими сизым блеском волосами, с открытым приветливым взглядом, он выглядел намного моложе своих лет. Однако сегодня Слугареву показалось, что за время его командировки на Кубу Дмитрий Иванович зримо постарел. На тонком бледнокожем лице появились мелкие морщины, светлые глаза потемнели, в них застыла непреодолимая озабоченность. Не поворачиваясь от окна, Бойченков продолжал самим же прерванную мысль:
- А среди тысяч эмигрировавших в Израиль сотни и многие сотни убежденных, ярых сионистов, ненавидящих нашу страну, наш советский общественный строй, да и народ, на который они всегда смотрели с презрительным высокомерием, как патриции на плебеев. Многие из них осели в странах НАТО и США, свили свои осиные гнезда в разных антисоветских изданиях, грязных волнах радиоголосов. - Он резко повернулся в сторону Слугарева и словно выстрелил сухие жесткие слова: - Позавчера к нам прибыл из Австрии твой старый знакомый Милош Савич.
- Мариан Савинский? - Слугарев поднялся. Он уставился на Бойченкова изумленно-вопросительно. - Но ведь это персона нон грата, известный шпион?
- По крайней мере, известный лучше неизвестного. - Бойченков возвратился к длинному полированному столу, за которым он проводил совещания сотрудников, сел в кресло и продолжал: - Савич прибыл по приглашению, в порядке культурного обмена, мы не стали возражать, чтоб лишний раз не раздражать товарища Серого. И без того Мирон Андреевич считает, что мы своей излишней подозрительностью мешаем научным и культурным контактам с интеллигенцией Запада. Что ж, понаблюдаем за контактами Милоша Савича. - В последней фразе Бойченкова прозвучала едкая ирония. Слугарев понимал, какие контакты Савича имел в виду Дмитрий Иванович. Бойченков кивком головы предложил Ивану Николаевичу садиться и продолжал своим ровным, спокойным голосом, лишенным резких интонаций и эмоциональных оттенков: - Савич успел побывать в домах кинематографистов, ученых и литераторов. В Доме ученых он долго беседовал с профессором Пуховым Юлием Григорьевичем. Кстати, переводчицей у Савича Мария Валярчук - дочь известного нам профессора-химика, бывшего начальника Адама Куницкого.
- Вот как? - Слугарев удивленно вскинул брови, - Машенька Валярчук, племянница Юлия Григорьевича. Недавно окончила иняз. Любопытно… Весьма и весьма…
- Похоже, что именно этот ученый интересует Савича. Ты ведь с Пуховым, кажется, знаком? - Слугарев кивнул. Он знал Юлия Григорьевича как человека и как ученого. - Итак, кто такой Пухов?
Бойченков выпрямился в кресле и приготовился слушать. Слугарев не спешил отвечать. По опыту он знал, что Дмитрий Иванович в отношении характеристики людей не терпел предвзятости и субъективизма. Сам он умел рисовать словесный портрет двумя-тремя фразами, точными, емкими, без пространных и несущественных деталей. Этого же требовал и от подчиненных. Слугарев заговорил не глядя на Бойченкова, медленно, как будто взвешивая каждую фразу:
- Настоящая фамилия Юлия Григорьевича - Гапон. Но так как фамилию эту скомпрометировал в девятьсот пятом году небезызвестный петербургский поп, то отец Юлия - в свое время репрессированный троцкист Григорий Сергеевич - сменил ее на русскую. Энергичный, деятельный, излишне активный, часто выступает в печати по самым различным вопросам, даже таким, которые далеки от его компетенции. Например, о повороте северных рек на юг, об охране исторических памятников и о демографическом взрыве, участвует в дискуссиях, кого-то хвалит в печати, кого-то ругает. Слывет ортодоксом и даже пытается выдать себя за антисиониста, хотя его антисионизм никто всерьез не принимает. Даже сионисты. Старается быть всегда на виду, появляться в президиумах различных собраний, совещаний, заседаний. Иногда идет без всякого приглашения, бесцеремонно, я бы сказал, нагловато. Располагает большими связями в кругах интеллигенции, также и за рубежом. Часто бывает в заграничных командировках, в туристических круизах. Недавно выступал с докладом на международном симпозиуме ученых в Вене. Поругивает империалистов. Принимает у себя на квартире иностранных коллег. В частности, он встречался с коммерсантом Купером.
- Это с тем, который посещал научно-исследовательские учреждения Москвы и Ленинграда и в беседе с научными сотрудниками интересовался нашими новинками? - уточнил Бойченков.
- Да, с тем самым.
- А что он представляет из себя как ученый? - спросил Бойченков сумрачно.
- По специальности - математик. Называет себя учеником академика Виноградова Ивана Матвеевича. По отзывам ученых, специалистов, в профессиональном плане мелковат, поверхностен. Тем не менее апломб, организаторская жилка и обширные связи помогли ему пробиться в членкоры. Возможно, не обошлось и без протекции. Его сестра Муза Григорьевна Мелкова дружна с супругой Мирона Андреевича.
Слугарев замолчал и выжидательно посмотрел на Бойченкова. Он понимал, что последняя фраза его будет неприятна Дмитрию Ивановичу, но он обязан был сообщить ему на первый взгляд эту мелкую, незначительную деталь, потому что знал предвзятое отношение товарища Серого к генералу Бойченкову.
- Все? - сухо спросил Бойченков, решивший на этом закончить разговор. Он положил руки на подлокотники кресла, готовый встать, но Слугарев после короткой паузы продолжал:
- Есть еще одна деталь, Дмитрий Иванович. Тебе известно имя молодого ученого Дениса Морозова.
- Ну как же: восходящая звезда прикладной математики. Кстати, он еще не академик? - живо отозвался Бойченков.
- Для академика слишком молод. Ему двадцать семь. Между прочим, в членкоры академии он был избран в один день с Пуховым, и Юлий Григорьевич считает Морозова своим учеником и не преминет случая, чтоб об этом публично заявить.
