Дон Делилло - Ноль К
Их игра, их шайка, и они, потные, задыхающиеся, принимают во всем этом участие. Стенмарки. Я по-прежнему держался за стену, глядя, как они пролетают мимо, мчатся дальше по длинному коридору. Когда бегуны скрылись из виду, не сразу расслабился, не сразу отлип от стены. И удивился ли, осознав, что стал единственным свидетелем этого, чем бы оно ни было?
Пустой коридор.
Я ведь не ожидал встретить здесь других. Не думал, что в коридоре могут быть другие. С такими другими встречаться мне не приходилось, разве что пару раз, и то коротко. Я отошел от стены – голова и все тело гудят, и коридор, кажется, сотрясается от глухих толчков бегущих ног.
По пути в комнату я заметил, что хромаю.
Артис Мартино
Но осталась ли я, кем была.
Думаю, я кто-то. Здесь кто-то есть, и я чувствую, этот кто-то во мне или со мной.
Но где “здесь”, и как давно я здесь, и, может, я есть еще где-то.
Она знает эти слова. Но она – только слова и не знает, как выйти из слов в бытие, стать кем-то – субъектом, знающим эти слова.
Время. Чувствую, как оно наполняет меня. Но не знаю, что это.
Знаю только время, которое чувствую. Оно всегда настоящее. Но не знаю, что это значит.
Снова и снова слышу слова, которые говорят мне о чем-то. Все время одни и те же слова, они уходят, потом возвращаются.
Но осталась ли я, кем была.
Она пытается понять, что с ней произошло, и где она, и каково это – быть той, кто она есть.
Чего-то жду, но чего?
Только ли здесь и сейчас я есть. И что произошло, как это со мной сделалось.
Она и первое лицо, и третье.
Я здесь, и другого “здесь” нет. Но где “здесь”. И почему только здесь и больше нигде.
Чего я не знаю, прямо здесь, со мной, но как я могу это знать.
Я кто-то, или это слова заставляют меня думать, что я кто-то.
Почему я не могу узнать больше. Почему только это и больше ничего. Или надо просто подождать.
Она способна сказать, что ощущает, и в то же время она субъект вне ощущений.
Может, только слова и есть. Может, я лишь слова.
Слова хотят мне что-то сказать, есть такое ощущение, но я не умею слышать.
Я слушаю, что слышу.
Я слышу только то, что есть я. Я состою из слов.
Так и будет продолжаться.
Где я. Что за место. Знаю, каково ощущать себя где-то, но не знаю, где это.
Что я понимаю, приходит ниоткуда. Я знаю, что понимаю, только когда это говорю.
Пытаюсь стать кем-то.
Инволюция, дрейф сознания.
Кое-что почти знаю. Кажется, вот-вот что-то узнаю, но этого не происходит.
Чувствую, есть что-то вне меня, принадлежащее мне.
Где мое тело. Знаю ли я, что оно такое. Знаю только слово, оно пришло из ниоткуда.
Знаю, я внутри чего-то. Я кто-то и я внутри того, в чем есть.
Может, это мое тело.
Может, оно и позволяет мне быть всем, что я есть, и знать все, что знаю.
Я нигде, потому что не знаю и не чувствую, где я.
Попробую подождать.
Все, чего я не знаю, прямо здесь, со мной, но как я могу это знать.
Я кто-то, или это слова заставляют меня думать, что я кто-то.
Почему я не могу узнать больше. Почему только это и больше ничего. Или надо просто подождать.
Она живет в жестких границах своего “я”.
Может, только слова и есть. Может, я лишь слова.
Остановятся когда-нибудь эти мысли. Мне нужно знать больше, но остановить их тоже нужно.
Пытаюсь понять, кто я есть.
Но осталась ли я, кем была, и знаю ли, что это значит.
Она и первое лицо, и третье, и соединить их никак невозможно.
Остановить этот голос – вот что мне нужно.
А что потом. И как давно я здесь. И все ли время тут или лишь незначительное.
Может, все время еще впереди.
Разве нельзя перестать быть тем, кто я есть, и стать никем.
Она остаток, все, что сохранилось от личности.
Я слушаю, что слышу. Я могу слышать только то, что есть я.
Я ощущаю время. Я есть все время. Но не знаю, что это значит.
Я только то, что здесь и сейчас.
Сколько времени я уже здесь. И где “здесь”.
Кажется, я представляю, что говорю.
Но осталась ли я, кем была. И что это значит. А может, кто-то со мной что-то сделал.
Неужели так глубоко ее затянуло в этот кошмар собственного “я”, что ей уж никогда не выбраться.
Пытаюсь понять, кто я.
Но я только то, что я говорю, то есть почти ничто.
Она не способна увидеть себя, назвать себя, вычислить, сколько времени прошло с тех пор, как она начала думать, о чем думает.
Думаю, я кто-то. Но я лишь говорю слова.
Слова никогда не заканчиваются.
Минуты, часы, дни и годы. Или все, что она знает, заключено в одной безвременной секунде.
Этого всего так мало. Думаю, я здесь, и только.
Знаю, что я здесь, только когда говорю что-нибудь.
Может, нужно подождать.
Здесь и сейчас. Вот кто я, и только это.
Она пытается представить слова. Не буквы в словах, а сами слова.
Что значит осязать. Я почти осязаю то, что здесь со мной, чем бы оно ни было.
Может, это мое тело.
Думаю, я кто-то. Что это значит – быть тем, кто я есть.
Всеми личностями владеет индивидуальное. Что ей осталось, кроме голоса – скудных сыплющихся слов.
Я пытаюсь представить слова. Все время одни и те же слова.
Слова – это то, что уходит.
Разве я только слова. Знаю, есть еще что-то.
Нужно ли ей третье лицо. Пусть она уйдет в себя, измеряя свои глубины при помощи звука. Пусть задает свои вопросы только себе, больше никому.
Но осталась ли я, кем была.
И так далее и так далее. Глаза закрыты. Женское тело в капсуле.
Часть вторая
Во времена Константиновки
1
Офис принадлежал некоему Сильверстоуну. А прежде – моему отцу, на стене и теперь висели две его собственные картины, обе темные, в пыльных полосках солнечного света. Я заставлял себя смотреть на Сильверстоуна, который расположился за полированным столом и, подобно летающему дрону, совершал глобальный обзор, охвативший все от Венгрии до Южной Африки, от форинта до ранда.
Росс позвонил насчет меня, и вот я сидел здесь и ждал этого чувства, всегда возникающего в офисном пространстве, – будто я отделяюсь и лениво удаляюсь от всего, я, человек, у которого есть место, должность – не профессия даже, а скорее ранг, роль, титул.
На этой работе я сделаюсь Сыном. Известие о собеседовании разнесется, и все здесь станут так обо мне думать. Я не просто получал эту работу в подарок без всяких условий. Мне придется еще заслужить право остаться здесь, но имя отца будет преследовать меня на каждом шагу, на каждом слове.
Впрочем, я знал уже, что отвергну предложение, любое предложение, какой бы ранг или роль мне ни сулили.
Сильверстоун был крепкий, почти лысый мужчина, к чтению монолога активно подключал руки, и я заметил, что в адаптированной форме имитирую его жесты – он покивает, помычит на уровне микродецибел в знак согласия, а я воспроизведу то же самое в своей вариации. Словно он учитель, я ученик, и мы отрабатываем язык жестов.
Насчет форинта он только пальцем покрутил, а ранду погрозил кулаком.
Отец оставил здесь две картины – свой спектральный след. Я вспомнил, как приходил сюда в последний раз, как Росс в солнечных очках стоял у темного окна. После он отправился в путь со своей женой, а потом вернулся обратно с сыном; с того вечера время, для меня по крайней мере, расплылось и тащилось еле-еле – два рассеянных года.
Сильверстоун перешел к конкретике: сказал, что я войду в группу, которая занимается водной инфраструктурой. Этот термин я слышал впервые. Сильверстоун говорил о дефиците воды, конфликтах из-за воды. Рассказал, что существуют карты, отражающие ситуацию с пресной водой на планете, и инвесторы ими руководствуются. Схемы, подробно иллюстрирующие, как капитал связан с акватехнологиями.
А на стене не акварели висят, подумал я, но решил не заострять на этом внимание. Не стоит мне раскрывать и так лежащее на поверхности.
Он посоветуется с отцом и другими, а потом сформулирует для меня предложение. Я подожду несколько дней, прекрасно понимая, что работа мне крайне необходима, а потом любезно и без всяких объяснений это предложение отвергну.
Я слушал Сильверстоуна, сам говорил немного. Что-то умное говорил. Мне так казалось. Но зачем я вообще пришел? Нужно мне сидеть здесь на данном отрезке времени и лгать, жестикулируя, во всех трех измерениях? Может, я бросаю вызов напористой реальности, настойчиво требующей: подчинись? Только одно я знал наверняка. Буду продолжать в том же духе, потому что так интереснее. Бред? Мои действия показывали мне, кто я такой, а уж как это происходит, я не пытался понять.
О Россе в тот момент я не думал. Мы оба решили не держать зла друг на друга, и комбинация, которую я разыгрывал, не была направлена против него. Он, пожалуй, и вовсе вздохнет с облегчением, если я предложение отвергну.
