Вольфганг Херрндорф - Гуд бай, Берлин!
Вдоволь поболтав о телевидении, девчонка вспомнила шутку о краже машины и выразилась в том смысле, что Чик – забавный парень, и она про себя очень смеялась над этой шуткой. Чик почесал в голове и сказал, что да, это она правильно подметила, он действительно иногда любит пошутить и поэтому собирается подарить своему отцу на день рождения шланг.
– А ты больше такой тихоня, – сказала девчонка и, толкнув меня в плечо, спросила еще раз, действительно ли я хожу в школу, и тут я подумал: «Господи, хоть бы ежевика началась побыстрее, а то это все никогда не кончится».
Еще я надеялся, что, может, эта девчонка когда-нибудь сама от нас отстанет и пойдет обратно, но она прошла с нами все три или четыре километра до зарослей ежевики. Тем временем мы с Чиком тоже проголодались, так что на ягоды мы набросились все втроем.
– Надо как-нибудь от нее отделаться, – прошептал мне на ухо Чик, и я посмотрел на него так, будто он сказал, что не стоит отпиливать себе ноги.
И тут девчонка начала петь. Сначала она пела совсем тихо, по-английски, с небольшими паузами на жевание ежевики.
– Теперь она еще и поет говняно, – сказал Чик, а я промолчал: если честно, пела она вовсе не говняно. Она пела «Survivor» Бейонсе. Но произношение у нее было просто абсурдное. Она, видно, совсем не знала английского, ощущение было такое, что она просто воспроизводит звуки по памяти. Но пела она безумно красиво. Я осторожно взял ветку куста двумя пальцами, отогнул ее и стал смотреть сквозь листья на эту девочку, которая, стоя в колючих зарослях, пела, мурлыкала что-то себе под нос и ела ягоды. Прибавить к этому вкус ежевики у меня рту, апельсиново-красный закат над деревьями и неумолкающий шум автобана где-то на заднем плане – от всего этого мне сделалось как-то чуднó.
– Дальше мы идем одни, – объявил Чик, когда все вылезли из ежевичных зарослей и снова вышли на тропинку.
– Почему?
– Нам пора домой.
– Я с вами. Мне тоже в ту сторону, – сказала девчонка.
А Чик ей на это:
– Да нет, тебе вообще в другую сторону.
Чик ей раз пятьсот повторил, что мы не хотим, чтоб она шла с нами, но девчонка только пожимала плечами и продолжала семенить сзади. Наконец, Чик резко развернулся, встал перед ней эдакой стенкой и сказал:
– Ты не в курсе, что от тебя пахнет? От тебя несет, как от кучи дерьма. Все, гуляй, свободна.
Мы пошли дальше, и пару раз у меня возникало ощущение, что девчонка все еще преследует нас. Но она сильно замедлилась, и скоро мы потеряли ее из виду. Темнота ползла между деревьев. Один раз что-то прошелестело в кустах, но, может, это был просто какой-то зверек.
– Если она плетется за нами, это просто полная жопа, – сказал Чик.
Для верности мы пошли быстрее, а потом после резкого поворота затихарились в кустах и стали ждать. Прождали мы минут пять, не меньше, но девчонка так и не появилась, так что мы спокойно двинулись дальше к заправке.
– Насчет запаха, наверно, не стоило ей говорить.
– Так что-то ведь надо было сказать… И, блин, несло от нее еще так! Она, наверняка, там на свалке и живет. Бомжиха.
– Но поет она хорошо, – сказал я, немного помолчав. – И конечно, живет она не на свалке.
– А с чего она тогда про еду спрашивала?
– Да, но мы же не в Румынии. Здесь никто на свалках не живет.
– Ты что, не заметил, как от нее воняло?
– Так и от нас теперь, наверно, тоже воняет.
– Да там она живет, точно. Сбежала из дома. Я таких людей знаю, поверь. Она двинутая. Фигура у нее классная, но крыша-то вообще не на месте.
Слева от автобана появились первые звезды. Тропинку стало почти не видно, и я предложил идти прямо вдоль дороги, в свете фар, потому что иначе мы бы наверняка заблудились. Это, конечно, был дурацкий аргумент – шум машин был прекрасно слышен и в лесу. Но, честно говоря, в темноте мне стало слегка не по себе. Почему – не знаю. Вряд ли на меня напал страх встретить бродящих по лесу преступников. Потому что единственными преступниками, которые бродили по этому лесу, наверняка были мы. Тут до меня внезапно дошло, что именно это меня и беспокоило. Я был страшно рад, когда впереди сквозь листву показались неоновые огни заправки.
31
Первым делом мы купили мороженого и колы. Канистру и шланги спрятали в кустах за дорожным ограждением и стали бродить с мороженым по парковке, незаметно проверяя крышки бензобаков всех припаркованных машин. Ни одна из них не открывалась. Я уже был на грани отчаяния, но Чик все-таки откопал старенький «Гольф» со сломанным запором на крышке.
Мы подождали еще, пока не стало непроглядно темно и люди вокруг не исчезли, и принялись за работу.
Шлаг от стиралки оказался совершенно несгибаемым, его сразу можно было выбрасывать. А шланг от душа легко опускался в бак. Только вот бензин почему-то не шел. Хотя низ шланга, сантиметров пятнадцать, был сырой.
После того как я раз десять попытался отсосать из шланга воздух, а бензин так и не потек, а потом Чик тоже попробовал – еще раз десять, он посмотрел на меня и спросил:
– Так что это за книжка, говоришь? Откуда она была у тебя?
Настроения рассказывать про книжку у меня совершенно не было. Я продолжал попытки высосать воздух из шланга и заметил, что немножко поднять бензин вверх по шлангу у меня все-таки получается. Один раз мне даже удалось поднять его аж до самых своих губ, но больше трех капель не вытекло и тогда. Мы сидели на корточках между машинами и смотрели друг на друга.
– Я знаю, как должно получиться, – наконец сказал Чик. – Ты набираешь в рот и сплевываешь в наш бак. Это стопроцентно сработает.
– А почему я?
– А разве это была моя идея?
– У меня идея получше: теннисный мячик все еще у тебя?
– Блииин, – сказал Чик. – Блин. Это невозможно.
– Темно адски. Никто нас не видит.
– Невозможно, – повторил Чик и взглянул на меня так, будто ему от этого разговора стало очень больно. – Ты же не поверил, что это по правде? Или поверил? Теннисным мячом нельзя открыть машину. Иначе бы все это делали. «Нива» у нас все время была открыта – не заметил? Замок сломан или хозяин ее вообще никогда не закрывал, не знаю. Наверное, вообще не закрывал. Потому что такую развалюху все равно никто не сопрет. Мой брат как-то это заметил и – не смотри на меня так! Меня брат тоже с этим мячиком провел… Опа. Не поворачивайся.
– Что там?
– Пригнись. Там кто-то около мусорных баков шевелится.
Я прислонился к «Гольфу» и попытался осторожно посмотреть через плечо.
– Все уже. Там была какая-то тень около ограждения, где контейнер со стеклом.
– Пойдем отсюда.
– Он опять там. Дай-ка я закурю.
– Что?
– Для маскировки.
– К черту маскировка, валим отсюда!
Чик поднялся и попытался незаметно ногой задвинуть канистру со шлангом под «Гольф». Это вышло жутко громко. Я тоже осторожно встал. За баками что-то шевелилось. Я видел это боковым зрением.
– Может, это просто ветки, – пробормотал Чик и сунул в рот сигарету, ровно над бензобаком.
– Может, сразу спичку внутрь бросишь?
Он затянулся пару раз и стал делать упражнения на растяжку. Это была точно самая убогая маскировка, какую я видел в жизни.
Потом мы очень медленно пошли обратно к «Ниве». Уходя, я еще бедром прикрыл щиток бензобака.
– Эй, дебилы! – заорал кто-то у нас за спиной.
Мы уставились в темноту, откуда шел этот голос.
– Полчаса тут крутитесь и ни фига! Дебилы! Суперпрофи!
– Может, еще громче орать будешь? – сказал Чик и остановился.
– Да еще курить!
– Можешь еще громче? Чтоб на всю парковку было слышно?
– Ну вы и лохи!
– Так и есть. А теперь исчезни, а?
– Что нужно воздух отсосать никогда не слышали, нет?
– А чем мы тут, думаешь, все это время занимались? Все, вали!
– Шшшш! – чуть не взмолился я.
Мы с Чиком, сжавшись, стояли между машин, а девчонке, конечно, на все было наплевать. Она оглядела парковку.
– Тут же никого нет, чего трусите? Где у вас шланг?
Она вытащила наши шмотки из-под «Гольфа». Опустила один конец шланга в бак, а второй вместе с пальцем запихнула в рот. Девчонка втянула воздух раз десять-пятнадцать, как будто пила его, а потом вынула шланг изо рта, предварительно заткнув его пальцем.
– Вот. Ну, где канистра?
Я подставил ей канистру, она поднесла шланг к горловине, и бензин потек. Он тек сам по себе и все не останавливался.
– Почему у нас так не получалось? – прошептал Чик.
– Вот это все должно быть ниже ватерлинии, – ответила девчонка.
– Ах да, ниже ватерлинии, – сказал я.
– Ах да, – сказал Чик, и мы стали смотреть, как медленно наполняется канистра. Девчонка сидела на корточках рядом. Когда бензин перестал течь, она завинтила пробку, а Чик прошептал:
– Что еще за ватерлиния?
