Алексей Смирнов - Записки из клизменной
Материнский Архетип в трениках.
В шесть часов вечера после войны
Мой приятель доктор попал в беду: был заподозрен в пьяном служебном времяпрепровождении.
– А мы и выпили-то с фельдшером всего бутылку пива, – изумленно рассказывал он мне. – Ходим себе, ничего.
На него орали:
– Вы когда губернаторского отца отвозили – от вас и тогда пахло!
Потом зловеще добавили:
– Сейчас мы вызовем ЛКС.
ЛКС – линейно-контрольная служба, карательно-дознавательная мобильная структура.
Приятель-доктор посмотрел на часы: без пяти минут девять, вечер.
– Не успеете, – подмигнул он. – Не доедут. Смена-то кончается.
В восемь минут десятого он отпер служебный шкафчик, вынул бутылку водки и ополовинил ее.
– Имею право, – подмигнул он настойчивее. – Я уже сменился!
– Вы сами уволитесь или как?
В общем, неприятности. Не уволят, но ругать будут. На всякий случай мой друг пошел и взял себе больничный у хирурга, диагноз не разобрал даже я: нечто вроде хондроплексита.
– Вот, – говорит, – хожу на физиотерапию. Только что пришел. Сейчас и физиотерапевт придет.
Пауза. Я слышу из трубки, как он затягивается беломориной.
– Мы ведь тут все соседи, – вздох приятеля приобретает форму дымного облака. – Вот он и придет. Точнее его хирург принесет. Здоровый очень, его волочить надо…
Сроки согласованы
Итак, история семейная.
Мой отчим, видный дохтур, уложил к себе в больничку свою мачеху осьмидесяти лет. Такое вот сложное родство.
Дело в том, что бабушка, физически вполне крепкая. Но она, состоящая с нами в контакте лет двадцать, стала вязать узлы, куда-то собираться. Деньги, жалуется, у нее украли, надо сходить в милицию получить. Семнадцать тысяч якобы пенсия. И родичей моих она знать не знает (Они поженились? – (да, в 1979 году) – Я не знала…), но пасынка своего, моего отчима, признает. Правда, не знаю за кого. Удивляется: разве его уже выпустили из тюрьмы? По комнате ее ходят некие люди, но это неважно, они ей не мешают. Они идут с работы к себе домой, а у нее курят.
Психиатр написал: «Полный распад личности».
А родичи мои как раз собрались за рубеж и на пару недель пристроили бабулю в больницу.
И отчим мой весь на нервах: вдруг, как помрет, пока их нет? Перестраховался. Дал сестрам телефоны: мой и многие другие. Хотя помирать ей совершенно не с чего: все органы и системы работают изумительно, кроме одной, надзирающей за остальными.
Отчим построил во фрунт главную сестру и сказал ей:
– Так. В случае чего. В сейфе лежат деньги. Десять тысяч. Крематорий и все дела. Поняла?
– Поняла, поняла!
Трясется от груза ответственности.
– Хорошо поняла?
– Хорошо, хорошо поняла! А когда похороны?
Гигиена
Сплошное кино.
Пошел я в аптеку за пластырем. И прямо передо мной образовалась пробка.
Молодая женщина, со спины симпатичная и культурная, помахивает полтинником, аки веером. Ей был нужен ершик для чистки зубных протезов. Ершик стали искать и не нашли, он кончился. Тогда зазвучали вздохи, выражавшие сокрушение по поводу отсутствия ершика и вечный вопрос: что же делать?
Нельзя ли такой ершик заказать?
Да в общем-то можно.
Аптекарша выудила из-под кассы клочок бумаги, проставила номер «один» («мы завтра будем заказывать»), потом зависла ручкой над бумажкой, вспоминая нужное слово, нашла: ершик. Записала. «На всякий случай: вот есть телефоны, где мы заказываем…»
Да, да, конечно, дайте.
Та выудила новую бумажку, стала писать телефоны и фамилии, где есть ершики.
Спасибо, спасибо!
Обмахивается полтинником.
И что же взяла, раз нету ершика? Три бутылки боярышника! Я пошатнулся даже. Три! Вот тебе пожалуйста.
Святыня в несовершенстве
Не на что опереться. Самое святое, сокровенное – оно тоже не выдерживает, тоже поражено.
Позвонил мой приятель-кардиолог, он работает в поликлинике. Рассказал вот что: спустился он в подвал, где всегда, во всех фильмах находится самое главное, Сердце Всего: котел, который в финале взорвется; коммуникации, на фоне которых произойдет последняя схватка; секретный центр.
А в поликлинике такой святыней был Ризограф.
К нему приставили жрицу; мой приятель отважился спросить, нельзя ли ему размножить какие-нибудь документы.
Боги были милостивы: можно.
– Любой документ ведь можно, верно? – подобострастно улыбнулся мой друг, стремясь похвалить способности Ризографа.
– Ну, не любой, – ответила скромная жрица. – У меня нет зеленой краски.
Вечерние впечатления
Аптека. Пришла туда моя жена, встала в очередь. Впереди:
– А фестал собаке давать можно?
– Ну, видимо, да.
– А от чего фестал?
– Это от тяжести в животе.
– А что такое тяжесть в животе?
Жена:
– Тяжесть в животе – это когда жить не хочется или не можется.
– Дайте мне фестал. У вас тут покупательница нервная.
А вокруг прохаживаются:
– Я люблю бывать в аптеке, здесь столько красивых коробочек!
Сильнодействующее средство
Сделаю-ка я себе тату. «Не забуду, типа, медицину, мать родную». Я только еще не решил, на каком месте.
Как раз мать моя родная, самая настоящая, и принимала один зачет.
И спрашивает у одного: вот назовите-ка мне виды анестезии!
А ведь анестезия бывает разная.
Общая, поверхностная, проводниковая, инфильтрационная, и пр., и пр.
Ответчик думал недолго. Он презрительно пожал плечами, после чего изрыгнул:
– Укол!
Глаза и сверло
Приходит ко мне на днях писатель Клубков, побеседовать о Дон Кихоте.
И видит у меня только что купленную набоковскую книжку на ту же тему. Ну, отобрал сразу, мне даже почитать не оставил. Сидит и листает. Читает (цитирую по памяти): «Это самая страшная книга из всех, что когда-либо были написаны человечеством…»
И блаженно закатывает глаза, бороду забирает в кулак.
Я заинтересованно прошу его объяснить, как он это понимает.
А надо сказать, что с Клубковым очень сложно разговаривать – еще сложнее, чем читать его с экрана, хотя он, конечно, человек гениальный. Надо попадать в резонанс и очень внимательно следить за ассоциативным рядом. Если этот ряд прослеживается. И примириться вдобавок с получасовыми паузами.
Так что Клубков задумался и нехорошо заулыбался. Штука была в том, что незадолго до этого он круто попал с зубами. Со всеми сразу. Ему лечили их не то месяц, не то два, канал за каналом. Отливали водой, совали очками в колоду с нашатырем. И он, разумеется, только о зубах и думал. А потому про Сервантеса молвил следующее:
– Уж… больно… с удовольствием… это… написано!.. Вот я скажу: женщина, которая сверлила мне зубы, была профессионалом высшего класса. Ей нравилось то, что она делала. Она смотрела мне не в рот… а в глаза…
Внезапно он вскинул палец и сам весь вскинулся, ткнул пальцем в мою жену:
– Одно лицо!
Золотые Слова
Знаете, какие самые любимые слова у доктора?
«Не открыли дверь».
Привозят тебя на вызов, ты поднимаешься пешком на восьмой этаж, звонишь, а там пусто, или полно, но неподвижно. И ты, высунув язык, выдираешь из карточки заказчика страницу с самым мясом, крупно выводишь: «Приходил доктор. Число. Час. Минута. Секунда. Подпись. Еще лучше – печать». И – в дверную щель.
Потом, конечно: «Ай, ой, да мы, да это просто…» Никаких ой.
Помню, как я впервые испытал это наслаждение, незнакомое новичку.
Поначалу, в поликлинике-то петергофской, выходило все иначе. Приезжаю, а дверь – распахнута. Бутылочные россыпи, труп уже увезли. Негде и нечего писать. А родственник трупа мутно поднимается с дивана и обращается ко мне, не понимая, кто это я:
– Эй! Стой! Что ж теперь делать? Что ж теперь делать-то, а?
Чувствуя, что душа моя сейчас даст слабину и треснет, я начал пятиться и вышел.
А в самый первый свой автомобильный выезд я отправился в цветущую деревеньку Тимяшкино, оазис среди кирпичных блоков современного Петергофа. Домик, палисадничек, калиточка. Шофер ждет, мотор рокочет. Я – в калиточку, к двери, стучусь: «Эй, Эй!»
Тишина. Дверь заперта. Заглядываю в окно – вроде там кто-то лежит неподвижный типа бабули, на лежаке. Очень смутно видная бабуля, темно. А может, и не бабуля. Может быть, какая-то продолговатая вещь. Или дедуля.
Я долго прыгал под окнами, тряс карточкой, орал! Без толку. Вокруг бушевала зелень, безумствовали цветы, бубнили шмели.
– Да поехали, – сказал шофер.
Приехали в поликлинику.
– Там, видать, кто-то помер, – говорю я регистраторше. Та, в предпоследней стадии слоновой болезни, отзывается:
– Так и пишите терапевту в журнал: не открыли дверь.
