Нам здесь не место - Санчес Дженни Торрес

И тут бру ха начала опускаться к моему дому, увлекая меня за собой, словно магнит. Я почувствовала, как мою плоть царапают острые края ржавой крыши. Азатем я просочилась сквозь потолок и снова оказалась у себя в кровати. Под Рэем.

Потом он слез с меня и встал рядом, будто в каком-то трансе, а бруха возникла у него за спиной. Я наблюдала, как она слегка касается его руки — и та начинает дрожать. Приложив палец к губам, бруха обошла его, провела длинным пальцем по его спине и плечам. Потянулась к уху Рэя, прошептала что-то, отчего он покачнулся, зашла спереди, нагнулась к животу и поцеловала в пупок морщинистыми тубами, а мгновение спустя впилась в него, как пиявка.

Я видела, как слабеют колени Рэя, а на его лице появляется опустошенное выражение. Наблюдала, как он ковыляет к окну со словами, что найдет меня снова.

Медленно поднявшись с кровати, я закрыла окно и какое-то время наблюдала, какой, спотыкаясь, бредет в темноту.

Когда я обернулась, старуха уже исчезла. Я стала гадать, не увязалась ли она за Рэем в ночную черноту. Не заставит ли она его уйти навсегда, не будет ли он мертв уже к утру.

Я надеялась, что никогда больше его не увижу. Но он все так же находил меня.

— Крошка?

Я слышу, как кто-то произносит мое имя, да только мне больше не хочется на него отзываться.

— Крошка!

Мои веки начинают дрожать, и глаза распахиваются навстречу тусклому свету раннего утра. Я в автобусе. Пульга сидит рядом. Это он шепчет мое имя.

— Что случилось? — спрашиваю я его.

— Они уже знают, — говорит он, глядя в окно так, как будто может увидеть за ним наших матерей, отчаявшихся и убитых горем, рассерженных и испуганных.

— Они есть друг у друга, — шепчу я. — И они сильные. Они смогут о себе позаботиться.

Я проглатываю чувства, которые накатили, стоило мне подумать о маме. Стоило представить, как она просыпается, берет на руки младенца и идет к дивану меня будить. Как смотрит в ужасе на вещи, что я оставила для нее. Это золотые серьги, которые я носила с детства; длинный хвост отрезанных волос, чтобы она могла их продать; и записка с прощальными словами Крошки — девушки, которой я была и которая жила в этом доме.

Теперь это все позади, и скоро я превращусь в кого-то другого.

Пульга вздыхает:

— Как ты думаешь…

— Нет, — отвечаю я. — Мы не можем этого сделать. Мы приняли решение и теперь просто должны ему следовать.

— Они нас простят, — видя сомнения Пульги, говорит Чико, и на его лице появляется надежда. — Мы еще можем вернуться.

По выражению Пульги видно, что в нем происходит внутренняя борьба.

Я мотаю головой:

— Нет. Мы не можем вернуться. Никогда.

Пульга смотрит на меня и кивает. В его темно-карих глазах мерцает страх, но и уверенность тоже, и на миг мне вдруг вспоминается, как мы были маленькими. Тогда мы играли вместе, пока мама и mua Консуэло пили в патио кофе, перешептывались, смеялись и смотрели, как мы гоняемся за ящерицами и игуанами.

— Не тревожься, — говорю я.

Он отвечает слабой улыбкой, и мы замолкаем. Сказать тут больше нечего, поэтому я закрываю глаза, а автобус трясется, раскачивается и подскакивает на колдобинах. Потом я опять поднимаю веки, не понимая, спала я или нет. Это происходит снова и снова, и я представляю, как мы уезжаем все дальше от Барриоса, от Рэя, от той моей частички, что лежит сейчас на руках матери и которую я решила оставить. От того будущего, которое было нам уготовано, если бы мы не уехали.

Пульга

Через шесть часов после того, как мы выехали из Барриоса, автобус с шипением тормозит возле автостанции «Литегуа» в Гватемала-Сити. Я на одном дыхании произношу быструю благодарственную молитву в надежде, что Бог обо мне не забыл. Вся наша троица неверной походкой выходит из автобуса. Мы немного заторможенные после поездки и щуримся от яркого утреннего света.

— Куда нам теперь? — спрашивает Крошка.

— На другой автобус, до Текун-Умана. У него стоянка в паре кварталов отсюда. — Я показываю ей карту, которую распечатал в школе, и надеюсь, что та до сих пор соответствует действительности.

— Я думал, в Гватемала-Сити дома большие, как дворцы, — говорит Чико, глядя на стены, изрисованные граффити, и захудалые витрины магазинов, мимо которых мы проходим.

— Есть и такие. Я их помню, видел, когда мы с мамой пытались получить американскую визу, чтобы съездить в гости к папиной родне, — говорю я ему. — Наверное, мы просто в другом районе.

Тут все очень похоже на Барриос.

Впереди — здание автостанции, и стоит только туда войти, как нас тут же окутывают искушающие запахи пищи. В животе у меня бурчит. Но первым делом нужно найти расписание и взять билеты на ближайший автобус до Текун-Умана.

— Он отправляется через час, значит, на месте будем около шести, — говорю я ребятам. — Потом переправимся через реку Сучьяте и после шести-семи окажемся в Мексике. И еще будет светло.

— Но недолго, — замечает Крошка. — А что потом? Где нам ночевать?

— Думаю, на том берегу мы сможем поймать такси или маршрутку прямо до шелтера в Тапачуле. — Шелтерами называют временные убежища, где оказывают помощь таким, как мы. — Переночуем там. — Я стараюсь говорить уверенно, хотя теперь, когда мы действительно в пути и все это происходит на самом деле, я уже ни в чем не уверен.

Чико переводит взгляд с меня на Крошку и обратно, видно, что он сильно нервничает.

— Я знаю, мы должны это сделать, но просто не уверен… смогу ли я.

— Сможешь, — говорю я и беру его за плечи, стараясь внушить уверенность и ему, и себе.

— Послушай меня, Чикито, — говорит Крошка, разворачивая его к себе, — вернуться мы не можем. Наши матери знают, что мы уехали. Все знают. Рэй знает.

Когда Крошка упоминает Рэя, я смотрю на нее, соображая, не проговорился ли Чико о том, во что втянул нас Рэй, но по лицу друга понимаю, что нет.

— Откуда ты знаешь, что мы убегаем от него? — спрашивает он Крошку, снова глядя то на нее, то на меня.

Крошка смотрит на нас и качает головой:

— Неважно. Я просто имела в виду, что мы не можем вернуться. Я не вернусь.

Часть вторая. Donde Vive La Bestia Там, где обитает «Зверь»

Конечно, она права. Рэй убьет нас, если мы вернемся. Ее слова зловеще повисают в воздухе, смешиваясь с запахами еды. От такой мешанины, к которой добавляется еще вонь выхлопных газов и дизтоплива, у меня начинает крутить живот.

Нам нужно перекусить, потому что неизвестно, когда удастся это сделать в следующий раз.

— Давайте возьмем еды, — говорю я, нарушая воцарившееся молчание и стараясь забыть о тех опасностях, что остались позади, и тех, что ждут впереди.

Я показываю на киоск, где продавщица обмахивается веером в ожидании покупателей.

Мы берем у нее теплые тортильи, чичарроны, аппетитные и хрустящие с виду, несколько пачек чипсов, три бутылки виноградного лимонада и два пакета конфет по выбору Чико. Довольно скоро настает время посадки, и мы занимаем свои места в ожидании шестичасовой поездки. Автобус отъезжает, и я распаковываю еду, чтобы разделить ее с друзьями.

Я откусываю теплую соленую свинину, завернутую в мягкую лепешку. Она такая вкусная, что мне даже начинает казаться, будто у нас все хорошо. Я смотрю на Чико, который улыбается мне выпачканными жиром губами, а потом делает глоток лимонада. Крошка хрустит банановыми чипсами, и на мгновение все происходящее кажется приключением, отчего у меня в животе что-то начинает трепетать, как от предвкушения, хотя, возможно, просто от страха.

Но все идет своим чередом, и на мгновение мне кажется, что мы это сделаем, что у нас все получится. Колеса крутятся, шины шуршат. Нас периодически подбрасывает на ухабах. И мы, наевшись, постепенно погружаемся в сонное спокойствие.

Убаюканный Чико задремывает. Крошка глядит в окно, а я смотрю на нее, такую непохожую на себя с этой новой короткой стрижкой. При первом взгляде она кажется какой-то незнакомкой. Но потом это снова Крошка, которую я знаю всю жизнь, с теми же знакомыми чертами лица. У нее та же форма носа, те же короткие ресницы, а выражение глаз напоминает мне тот день, когда она сказала мне в патио, что мы должны уехать.