Олег Рой - Нелепая привычка жить
Надо было бы, конечно, и Дольку сводить к врачу, хотя бы к психологу, но она наотрез отказывалась, вплоть до угроз снова попытаться наложить на себя руки.
«Видимо, ей было очень тяжело в больнице», — думал Виталий. Несмотря на весь этот ад, который устраивала им дочь, он любил ее, жалел и изо всех сил пытался понять, что ею движет. Но получалось плохо…
Однажды рано утром, перед уходом на работу, он привычно заглянул в ее комнату. Девочка была дома, спала, одетая и даже в обуви, прямо на простыне. Рядом с постелью валялось что-то, завернутое в бумагу. Малахов наклонился и поднял. Это оказался шприц, не одноразовый даже, а старый, стеклянный. Грязный.
«Ну вот, приехали!» — пронеслось в голове.
Виталий машинально расправил листок в клетку и увидел, что он весь исписан дочкиным бисерным почерком:
За окнами воет ветер, Только нас с тобой он не подружит, Душа, как истерзанный листик, ноет, Этот мир без тебя мне не нужен. Словно в свечке ищу тепла я, Затушу — и снова разгорится. Мысль одна приходит: без тебя Жизнь моя никуда уж не годится. Я люблю, и только этим словом Я еще держусь на волоске. Жизнь моя, нужна тебе ли я? Может, лучше умереть в тоске?
Так вот оно что… Оказывается, Долька влюбилась. Видимо, безответно, раз она так страдает, так ненавидит весь мир. Что же, она всегда была очень эмоциональным, очень впечатлительным ребенком… Но наркотики — это уже последняя капля. Дальше терпеть нельзя.
Малахов вышел в коридор, сделал несколько телефонных звонков. Проверил состояние наличности в бумажнике. Спустился вниз, завел машину, подогнал к самому подъезду. А затем вернулся в комнату дочери, решительно схватил ее в охапку и поволок вниз. Он был уверен, что Долька будет вырываться и сопротивляться. Но она лишь обхватила его за шею и поудобнее устроилась у него на руках.
— Куда ты меня несешь? — сонно спросила она.
— Куда надо! — Виталий опустил ее на переднее сиденье, сел за руль и на всякий случай заблокировал двери.
Бунт начался только тогда, когда они уже подъехали к дверям больницы. Девчонка визжала, рвалась и брыкалась с удивительной для ее хрупкого тела силой. Малахов не выдержал и впервые за все время ударил ее по лицу.
— Прекрати! — заорал он. — Ты меня уже достала! Что мне, санитаров позвать?
От удара она мгновенно затихла, съежилась, держась за ушибленную щеку, и только смотрела на него огромными глазами-виноградинами.
— Не нужно санитаров, — сказала вдруг очень спокойно. — Я сама пойду.
На этот раз она провела в больнице меньше десяти дней. Позвонила и тусклым равнодушным голосом попросила забрать ее.
— Нет уж, родная, — отвечал Малахов. — Мы с мамой твоих фокусов вот как наелись! Домой ты вернешься только после того, как окончательно придешь в норму, слышишь?
Что стал бы делать на ее месте другой подросток? Наверное, плакать, умолять, бить на жалость, рассказывая, как ему тут плохо. Или шантажировать, чем-либо угрожать… Она же просто сказала очень серьезно:
— Я уже пришла в норму. Клянусь тебе.
И прозвучало это так, что он сразу ей поверил…
Врачи отпустили ее довольно легко. Несмотря на то что лечение было дорогостоящим, недостатка в пациентах эта клиника не испытывала. А обследование показало, что с девочкой все в порядке. Никаких отклонений в психике, никакой наркотической зависимости — видимо, еще не успела как следует «подсесть».
Долька сдержала свое обещание и вернулась домой другим человеком. В пятнадцать лет это странное существо в очередной раз переродилось. Пьянок, дурных компаний и ночного шатания неизвестно где больше не было. Вечерами она вновь сидела дома, слушала музыку, рисовала, вернулась к любимому компьютеру и, что особенно радовало Виталия, к книгам. Единственное, что осталось от прошлой жизни — Долька так и не сумела бросить курить. Но так как это была не трава, а обычные сигареты, родители только рукой махнули.
Первое время они с Ланой жили в постоянном напряжении, каждую минуту ожидая рецидива. Но тревоги были напрасны — Долька, похоже, окончательно справилась с собой. Методом ускоренного домашнего обучения окончила школу, прилично сдала экзамены и получила аттестат зрелости. С Виталием у нее постепенно восстановились не только дружеские, но даже вполне доверительные и сердечные отношения. Вот только с Ланой девочка держалась холодно и отчужденно, стараясь общаться с ней как можно меньше. Но это, по сравнению со всем пережитым, уже были такие мелочи…
Два с половиной года назад Долька заявила, что хочет поступить в институт, и Малахов горячо поддержал эту идею.
— В каком вузе ты хотела бы учиться?
— В творческом. Где действительно интересно, а не одна сплошная зубрежка.
— В Строгановке, наверное? — предположил Виталий. С его точки зрения, рисовала Долька великолепно.
Дочь помотала головой:
— Нет, в ИЖЛТ. Институте журналистики и литературного творчества. Я узнавала по Интернету, там есть поэтический класс.
Малахов съездил с ней в институт и остался вполне доволен дочкиным выбором. Долька поступила на удивление легко, училась с огромным интересом и последнее время только и говорила о том, что любопытного им сказали на лекции, какое практическое задание дали на семинаре и какую книгу рекомендовали прочесть.
Институт благотворно повлиял на девочку. К радостному удивлению отчима, Долька стала гораздо общительнее. Бывшая дикарка теперь легко сходилась с людьми, просто и охотно общалась в компаниях, умела и удачно пошутить, и поспорить, отстаивая свою точку зрения. Виталий только диву давался, куда девалась былая застенчивость.
В последний год она пристрастилась к «готике» — модному направлению молодежной культуры. Отпустила и искусственно распрямила волосы, накладывала на лицо целый толстенный слой белил, очень ярко подводила глаза-виноградины, носила только черное и целыми днями слушала нечто невообразимое, с тяжелой музыкой и истошными голосами, называемое «блейк». Виталий не уставал повторять про себя, что при других обстоятельствах дочкино увлечение ему бы не понравилось. Теперь же он только радовался и готов был креститься обеими руками — слава богу, что так!
Перед восемнадцатилетием он спросил, что ей подарить — все-таки такая знаменательная дата… Ответ его ошеломил:
— Знаешь, я хотела бы жить отдельно от вас, — заявила Долька.
Малахов со Светланой долго обсуждали эту просьбу. С одной стороны, выпускать девочку из-под своего контроля было еще очень страшно. С другой — может, это и к лучшему? Она действительно взрослая, пусть начинает новую жизнь… И они решились. После долгих поисков ей сняли именно такую квартиру, как она хотела, — в одном из престижных небоскребов в Кунцеве, на последнем этаже, с огромным, во всю стену, окном. Долька пришла от нового жилья в восторг. Она обожала высоту — в этом вкусы отца и дочери не совпадали. Виталий, честно признаться, большой высоты побаивался, ему даже в кошмарах снились какие-нибудь обрывы или крутые обваливающиеся лестницы, по которым ему надо было лезть. А для нее не было большего удовольствия, чем забраться на крышу и долго стоять у самого края, глядя вниз. Эту страсть Малахов заметил в ней еще в детстве — совсем маленькой его дочь часто ложилась на подоконник открытого окна и далеко высовывалась наружу. Отучить ее от этого рискованного развлечения удалось лишь после того, как он объяснил девочке, насколько это опасно. Она выслушала его с очень серьезным видом и спросила:
