Джон Кракауэр - В диких условиях
За последние 15 лет я не раз сталкивался здесь с личностями типа Маккэндлесса. История все время повторяется одна и та же – энергичные молодые идеалисты переоценивают собственные силы, недооценивают опасности жизни в дикой глуши и попадают в беду. Маккэндлесс вовсе не уникальный случай, эти типы бродят тут толпами и уже превратились в коллективное клише. А разница между ними только одна: Маккэндлесс сыграл в ящик, и пресса на весь мир раструбила историю его тупости… (Джек Лондон все правильно написал в своем «Костре»… Ведь в конечном счете Маккэндлесс – это всего лишь убогая современная пародия на героя Лондона, замерзшего насмерть из-за своей неуемной гордыни и нежелания слушать чужие советы)…
Погубило Маккэндлесса дремучее невежество, которое легко лечится покупкой набора топографических карт и чтением «Справочника бойскаута». Я, конечно, сочувствую его родителям, но его самого мне не жалко. Такое умышленное невежество… является, прежде всего, проявлением неуважения к природе и, как это ни парадоксально прозвучит, демонстрацией той же самой наглой самонадеянности, которая привела к крушению танкера «Эксон Вальдес», – вот вам еще один пример того, как могут напортачить своими неуклюжими действиями неподготовленные, самоуверенные люди, с недостаточным пиететом относящиеся к природе. Разница только в масштабах случившегося.
Маккэндлесс только усугубляет собственную вину своим напускным аскетизмом и псевдолитературным позерством… Открытки, записки и дневники Маккэндлесса больше похожи на пафосный выпендреж школяра с интеллектом чуть выше среднего… или я чего-то недопонял?
В основном на Аляске считали, что Маккэндлесс был просто очередным желторотым мечтателем, отправившимся в лес в поисках ответов на все свои вопросы, но нашедшим там вместо этих ответов только тучи комаров и одинокую смерть. Год за годом маргиналы такого типа десятками пропадали с концами, уходя в аляскинскую глушь, и мало кому из них удавалось надолго закрепиться в коллективной памяти местных жителей.
К примеру, в начале 1970-х годов один такой идеалист-контркультурщик побывал в деревне Танана. Перед уходом он заявил, что хочет провести остаток жизни в «общении с Природой». В середине зимы все его вещи (пара ружей, туристское снаряжение и дневники, заполненные разглагольствованиями о красоте и истине, а также описаниями малопонятных экологических теорий) были обнаружены в занесенной снегом пустой избушке неподалеку от Тофти вышедшим в полевую экспедицию биологом. Сам молодой человек исчез без следа.
Через несколько лет после этого хижину на берегу Блэк-Ривер к востоку от Чалкиитцика построил себе один ветеран вьетнамской войны, решивший «удалиться от людей». К февралю у него закончилось продовольствие, и он просто умер с голоду. Очевидно, он даже не попытался как-то спастись, а ведь в считаных километрах вниз по течению реки находился охотничий домик, укомплектованный продуктами и вяленым мясом. Описывая его гибель, Эдвард Хоагленд заметил, что Аляска – это «не самое лучшее место для отшельнических экспериментов или манерной игры в единение с природой».
В 1981 году на берегу залива Принс-Уильям и мне самому довелось познакомиться с одним таким непризнанным гением. Я стоял лагерем в лесах неподалеку от аляскинской Кордовы, дожидаясь, пока Управление охотничьего и рыболовного хозяйства откроет сезон лососевого промысла, и безуспешно пытался устроиться на сейнер матросом. Одним дождливым днем я шел в город и столкнулся с растрепанным, гиперактивным мужиком лет сорока от роду. У него была густая борода и длинные волосы, прихваченные замызганным хайратником, сделанным из нейлонового ремешка. Он быстрым шагом шел мне навстречу, сгибаясь под весом взваленного на плечо двухметрового бревна.
Приблизившись к нему, я поздоровался, он пробурчал что-то в ответ, и мы ненадолго остановились поболтать. Спрашивать его, зачем он тащит мокрое бревно в лес, где их и так хватает, я не стал. Потратив несколько минут на обмен пустыми банальностями, мы отправились по своим делам.
Из нашей короткой беседы я сделал вывод, что только что познакомился с легендарным эксцентриком, прозванным местными жителями Мэром Хипповской Бухты. Хипповской Бухтой здесь называли расположенный к северу от города небольшой заливчик, словно магнитом притягивавший к себе всю эту длинноволосую братию, рядом с которым уже много лет и жил Мэр. Большинство жителей Бухты составляли сквоттеры типа меня, каждое лето приезжавшие в Кордову в надежде устроиться на высокооплачиваемую работу на рыболовных судах или, на худой конец, подработать на консервных заводах. Но Мэр был не из таких.
По-настоящему его звали Джин Роселлини. Он был старшим пасынком богатого сиэтлского ресторатора Виктора Роселлини и кузеном Альберта Роселлини, невероятно популярного губернатора штата Вашингтон, занимавшего этот пост с 1957 по 1965 год. В молодости Джин блестяще учился и подавал надежды в спорте. Он без устали читал, занимался йогой и мастерски овладел боевыми искусствами. И в школе, и в колледже он учился c идеальным средним баллом. В вашинтонском университете, а потом и в Университете Сиэтла он с головой погрузился в изучение антропологии, истории, философии и лингвистики, набрал сотни зачетных часов, но ученую степень получать не стал. Он просто не видел в ней никакой надобности. По его убеждению, гонка за знаниями сама по себе была целью наидостойнейшей, а наличие знаний никакими бумажками подтверждать не требуется.
В скором времени Роселлини бросил учебу, ушел из Сиэтла и через Британскую Колумбию и «Ручку Аляски» (юго-восток штата Аляска. – Прим. ред.) двинул по побережью на север. В Кордове он оказался в 1977 году. Обосновавшись в лесу на окраине города, он решил остаток своей жизни посвятить амбициозному антропологическому эксперименту.
«Мне стало интересно, возможно ли жить, не полагаясь на современные технологии», – сказал он спустя десять лет репортеру Anchorage Daily News Дебре Маккинни. Ему хотелось узнать, могут ли люди жить так же, как во времена мамонтов и саблезубых тигров, или наш биологический вид уже окончательно оторвался от своих корней и не может выживать без пороха, стали и прочих артефактов цивилизации. С характерной для подобных ему упертых гениев маниакальной дотошностью Роселлини вышвырнул из своей жизни все, кроме самых примитивных, изготовленных собственными руками и только из подручных средств инструментов.
«Он пришел к выводу, что человек постоянно регрессирует и уже превратился в слабое, ущербное существо, – объясняет Дебра Маккинни. – Он поставил себе задачу вернуться к исходному состоянию. Он постоянно экспериментировал с разными историческими эпохами, имитировал то Древний Рим, то железный век, то бронзовый век. В конце концов, его жизнь во многих элементах стала напоминать жизнь человека эпохи Неолита».
