Ирина Волчок - Домработница царя Давида
Вот интересно: она когда-нибудь перестанет вспоминать, что и по какому поводу говорил про неё Вадик? Для того, чтобы перестать вспоминать, надо… перестать вспоминать. Очень правильное решение. Знать бы ещё, как это решение воплотить в жизнь.
Делом надо заняться, вот что. Когда занимаешься делом, то никакие посторонние мысли в голову не лезут. Тем более что Вадик говорил, что у неё в голове не может поместиться больше одной мысли. Тьфу ты, да что же это делается?! Действительно, что ли, не может?
Ладно, тогда выбираем самую главную на сегодня мысль — об Алине. Это большая мысль, она вытеснит из головы все остальные мысли. Эта мысль требует долгого и подробного обдумывания, а потом — принятия конкретных шагов. На подробное обдумывание и конкретные шаги остаётся не так уж много времени, надо успеть всё собрать до очередной маршрутки, они в том направлении редко ходят, и если опоздаешь на ближайшую — опоздаешь и к разрешённому времени для посещений. А она и так уже три дня у Алины не была.
Глава 4
— Аннушка, ангел мой, я ведь знала, что ты всё сделаешь правильно, — задумчиво говорила Алина, крепко держа Аню за руку, но глядя куда-то в сторону неподвижными чёрными глазами. — Я ведь была права, да? Ну, вот видишь, я была права… Не бойся ничего, всё будет хорошо. Ведь всё будет хорошо, да? Конечно, всё будет хорошо…
Алина опять видела и слышала кого-то, и разговаривала с этим кем-то, транслируя ответы этого кого-то Ане, потому что понимала, что Аня никого, кроме неё, здесь не видит и не слышит. В присутствии Ани Алина не боялась и не стеснялась разговаривать со своими голосами. Иногда пыталась вовлечь в общую беседу и Аню. Говорила:
— Спроси его о чём-нибудь, ангел мой. О чём хочешь. Он всегда отвечает правду.
— Кого спросить? — терялась Аня. — Кто правду отвечает?
— Ах, да, ты же не слышишь, — с сожалением говорила Алина и грустно улыбалась. — Прости меня, я всё время забываю. Мне всё время кажется, что ты бы могла и видеть, и слышать… Нет, нет, ты не думай ничего такого, я знаю, что ты здоровая. Но ты ангел небесный, а ведь ангелы должны уметь всё видеть и слышать. Мне кажется, что ты умеешь, только почему-то не признаёшься. Ну и правильно. А то они решат, что тебя тоже лечить надо.
— Я ничего не скрываю, я правда ничего такого не вижу и не слышу, — признавалась Аня почему-то с чувством вины. — А насчёт лечения… знаешь, может быть, лечить надо как раз таких, которые ничего не видят и не слышат. Откуда мы знаем, что такое норма, а что такое — отклонение? Кто это вообще решает? Возьмём, например, тебя. Нормальней тебя я человека не видела. Просто не видела. А вот все эти твои врачи… в общем, я не берусь ставить диагнозы, но ведь они правда все странные. Психиатры эти. Ка-а-а-к что-нибудь скажут!.. И вопросы у них тоже… И смотрят всегда так, как будто ждут, что я сейчас закукарекаю… Иногда мне так хочется закукарекать на какой-нибудь их вопрос! Просто интересно, как отреагируют. Алина, как ты думаешь, они хотя бы удивятся?
— Не удивятся, — говорила Алина и грустно улыбалась. — Они ко всему привыкли. Наверное, они удивляются, что ты до сих пор ни разу не закукарекала. Человек без странностей — очень странный человек. Аксиома психиатрии. Да ты об этом не думай, ангел мой. Мне кажется, что ты тревожишься, как бы они мне не навредили, да? Не тревожься, врачи хорошие, да ведь без моего согласия никто и не лечит. А что странные — так это профессия отпечаток накладывает. С кем поведёшься — от того и наберёшься. Вот психиатры от психов и набираются. А психи — от психиатров. Не водилась бы ты с нами, ангел мой. Ни с такими, как я, ни с такими, как мои врачи.
— А с кем мне водиться? — удивлялась Аня. — С этим замом редактора, который Бунина переписал, что ли?
— Ой, нет, вот с ним — совсем нельзя, — пугалась Алина. — Лучше уж со мной водись. Конечно, бывает, что я тоже Цветаеву переписываю, но хоть издавать не пытаюсь.
Алина смеялась, и Аня начинала смеяться, с облегчением в очередной раз убеждаясь: Алина куда нормальней, чем многие знакомые Ане члены союза писателей, особенно из тех, кто сидит при должности и имеет возможность вынуть из бюджета пару миллионов на издание своих (чаще — чужих под своими именами) нетленок. Мало ли кто кого считает сошедшим с ума! Этих, которые члены при должности, может быть, потому и не считают сошедшими с ума, что сходить им не с чего…
Сейчас Аня сидела рядом с Алиной на скамейке в дальнем углу больничного парка и слушала, как Алина рассказывает о том, что ожидает Аню в будущем, время от времени консультируясь со своим невидимым собеседником.
— Аннушка, ты ведь не случайно этот вариант нашла, — говорила Алина, внимательно глядя на куст сирени сбоку от скамейки и внимательно слушая тишину. — Ведь не случайно? Ну вот, он тоже считает, что это не случайно. В мире нет никаких случайностей. Ты нашла это объявление как раз тогда, когда эта Маргарита искала человека. И то, что она выбрала тебя, — тоже не случайно. Ведь не случайно? Вот видишь, он говорит, что я права. Это значит, что ты должна была оказаться в это время в этом месте. Судьба так захотела… Я знаю, ты не веришь в предначертание, даже слов таких не любишь. Ах, как жаль, что ты не слышишь его слов! Ты бы сразу поверила, сразу поняла бы! Он говорит, что ты встала на дорогу, которая ведёт к счастью. Он говорит, что ты заслуживаешь счастья, как никто другой.
— Передай ему спасибо, — серьёзно сказала Аня. — Правда, мне кажется, что счастья заслуживают все… Или уж несчастий чтобы поменьше было, что ли… Хотя бы чтобы не болел никто. Кстати, если не секрет: а вот этот, который с тобой разговаривает, — он кто?
— Это друг, — с гордостью ответила Алина, тепло улыбаясь кусту сирени. — Ты же видишь… ах, да, ты не видишь. Так жаль. Если бы ты его видела и слышала, ты сразу поняла бы, что он мой друг. И твой тоже, конечно. Он желает нам счастья. Он никогда не советует плохого.
— А бывают… ну, другие? — осторожно спросила Аня. — Какие-нибудь… враги? Извини, я в этом ничего не понимаю, наверное, глупости говорю. Я имею в виду: бывает, что кто-нибудь советует плохое?
— Конечно, бывают, — печально ответила Алина. — Я их боюсь. Их тяжело слушать. Они не просто советуют, они заставляют. С ними трудно справиться, иногда я боюсь, что не смогу, боюсь, что они заставят меня сделать что-то… неправильное… нечеловеческое. Тогда я иду в больницу и говорю, что мне нужна помощь. Сначала мне помогают врачи, потом приходит друг, он мне больше всех помогает, почти так же, как ты. А когда мне становится легче, друг уходит. Жаль, что он не остаётся навсегда. Только ты со мной остаёшься. Нет, я понимаю, что ему не надо оставаться со мной навсегда, он только тогда приходит, когда надо защитить меня от врагов. Если бы он был со мной всегда, то меня вряд ли выпустили бы из больницы. Я всё понимаю, но всё равно иногда обижаюсь. Вот ты всегда ко мне приходишь, дома я или в больнице — всё равно. А он — только в больнице, и то не сразу, а только тогда, когда врагов надо победить. Я ему очень благодарна, очень. Только почему он уходит? Мне не хочется, чтобы он уходил. Хотя как только он уходит — меня тут же выписывают. Аннушка, меня, наверное, скоро выпишут. Меня скоро выпишут? Ну вот, я так и знала… Он говорит, что уже всё хорошо, поэтому он скоро уйдёт. Ну, и что ж тут хорошего, если он скоро уйдёт? Домой? Да, конечно, домой… Он говорит, что ты сможешь приезжать ко мне домой гораздо чаще, чем в больницу. Да, это действительно хорошо.
