Виктория Токарева - Можно и нельзя (сборник)
Помимо деда, у Вики был любимый человек — диктор телевидения Влад Петров. Полное имя — Владимир. У него были пальцы с овальными ногтями, бесстрастное лицо, немножко японские глаза и тихий юмор, спрятанный в глубину. Неброский, чеховский юмор. Но умный — услышит и почувствует. Виктория слышала и чувствовала. О! Как не хватало ей таких собеседников, которые бы все понимали. Ее собеседниками были цыплята из электронной несушки. И сотрудницы, которые разговаривали только о материальном.
Вика позвонила на телевидение, выяснила номер телефона. И позвонила. Трубку сняла мама. Вика представилась как восхищенная телезрительница, что правда, и рассказала маме, какой у нее качественный сын — умный и красивый, что тоже правда. Вике приятно было это говорить, а маме слушать.
Мама не была любопытной и не спросила Вику, как ее зовут, где она работает и сколько ей лет. Но Вике казалось тем не менее, что связь налажена и теперь она любит не в воздух, а непосредственно в его дом. Весь дом Владимира будет наполнен ее любовью.
В завершение разговора мама сказала странную фразу: «В каждой избушке свои погремушки». Вика не поняла, что она имела в виду. В доме есть маленький ребенок, и он играет в погремушки? Либо в каждом доме свои неприятности? Но Вика не представляла себе, какие неприятности могут быть у таких умных, обеспеченных, полноценных людей. Неприятности — только от глупости, бедности и ущербности.
Вика звонила время от времени. Раздавался голос Владимира по автоответчику и советовал говорить после короткого гудка. Вика дожидалась гудка и торопилась сказать важные вещи. А иногда просто пела.
Надо сказать, что голос у нее был как у ангела — высокий и чистый. Она не пошла учиться только потому, что стеснялась своей внешности. Эстрадная певица должна сочетать в себе секс-символ с вокальными данными. Мужчины должны слушать и желать. А женщины — слушать и подражать. А кому придет в голову желать или подражать Виктории Поросенковой?
Вика пела только курам и подругам. И еще Владимиру Петрову по автоответчику.
* * *Подруг было две — Варя и Вера. Обе работали осеменаторами. Осеменяли кур петушиной спермой. Привычным бесцеремонным движением брали кур и вводили шприц куда надо. Куры охотно подчинялись этой процедуре, потому что в своем курином Освенциме они не знали другой любви. Были рады и шприцу. Однако петух — гаремное животное, один на всю куриную стаю. И любовь на свободе мало чем отличалась от короткой процедуры со шприцем.
Вика не могла заходить к подругам в куриный барак. Не переносила густой стойкой вони. В каких бы нечеловеческих условиях ни находилась курица, она все равно ест и какает. А значит — источает вонь. Вера и Варя принюхались и привыкли. Однако кур не ели. Брезговали.
Виктория работала в электронесушке, курином родильном доме. Там были чистота и дисциплина, как на атомной станции. Сотрудники переодевали обувь и натягивали на себя белые халаты.
Яйца медленно грелись в специальном режиме, потом из них проклевывались желтые головки и смотрели на мир глазами-бусинками.
Нет ничего прекраснее цыпленка, котенка, поросенка, ребенка. Маленькие и слабые имеют только одну защиту — свою прелесть. Никому не придет в голову обидеть цыпленка. Всем хочется его защитить.
На ферме существовал и мозговой центр, где трудились ученые-селекционеры. Создавали наиболее качественную породу. Кажется, Гитлер хотел создать наиболее качественную породу людей…
Куры, конечно, не люди, но тоже требуют качественного начала. Их оплодотворяли живым петухом. Потом отбирали самые крупные яйца и складывали в специальный контейнер. Выводили цыплят и продавали в Канаду за твердую валюту. Канадцы платили сказочно. Этих денег хватало на зарплату всему коллективу.
Питались в столовой. Виктория, Вера и Варя садились за один столик, обсуждали свои новости.
Новости были скудными, поскольку жизнь устоялась. Основные события происходят до двадцати пяти лет: поступают в вуз, женятся, рожают. А Вике, Вере и Варе было после тридцати. В этом возрасте уже все есть или ничего нет. И это надолго, если не навсегда.
Варя была замужем за Геной. Гена ничего не зарабатывал, но зато пил и в пьяном виде звонил каким-то женщинам.
— Как ты с ним живешь? — удивлялась Вика.
— Он меня любит, — отвечала Варя.
— Тогда зачем он звонит другим бабам?
— Так это спьяну.
— А почему ты это терпишь?
— Я его люблю, — просто объясняла Варя.
Вика не понимала: как можно любить бездельника и пьяницу? Любить можно только Владимира Петрова — красивого и умного.
Вторая подруга, Вера, родила детей без мужа. Вообще-то она хотела одного, но получилась двойня. Две девочки. Эти девочки появились на свет недоношенными и теперь лежали, обложенные ватой, как нездоровые помидоры. При этом постоянно орали и какали, как куры.
Вера была бешено влюблена в своих девочек и каждый их пук встречала с восторгом. И разговаривать могла только на эту тему. Вика слушала из вежливости, не перебивала. Но участь ее подруг вызывала в ней брезгливое сочувствие: как можно жить ТАК?
А подруги, в свою очередь, сочувствовали Вике и давали советы: роди без мужа. Все же какой-то смысл…
Вика тем не менее считала себя богатым человеком, хранительницей Большой Любви. И даже если эта любовь не имеет конкретного выражения — она существует, наполняет смыслом и помогает Владу Петрову, как помогает человеку молитва.
Время от времени на птицефабрику приходил бомж с красивой фамилией Хмельницкий. Приходил — не точно. Просачивался. Через проходную его не пропускали. Он пролезал в дыру, которую кто-то проломил в бетонном заборе. Хмельницкий просачивался и поджидал Вику.
Вика — толстая, в белом халате — казалась ему менее агрессивной, чем тощие и злые тетки. Они накидывались и лаяли, как собаки, и гнали вон. А Вика останавливалась, смотрела в его запущенное лицо и спрашивала:
— Чего тебе?
— Куриного мяса, — отвечал Хмельницкий.
— Поди и купи. В магазине куриный фарш дешевый.
— Нет у меня денег.
— Но я же не могу воровать, — объясняла Вика.
— Тогда головы дай и лапы. Я сварю.
Вика стояла и размышляла.
— Если тебе жалко голов, дай чего-нибудь, хоть куриного корма.
Вика вздыхала и выносила ему пакет куриных потрохов. Это было царское подношение.
— Спасибо, — скупо благодарил бомж Хмельницкий и быстро исчезал. Боялся, что Вика передумает и отберет. В его жизни бывало всякое.
В следующий раз бомж появился через три месяца. Тактичный был человек. И не просил, а просто стоял и наблюдал.
