Эдуард Лимонов - В Сырах
У наших ног, в клетках бегали, метались, дрожали крысята. Не только белые, но и пятнистые, белобурые.
— Ну и что теперь, ждать пока она умрёт?
— К сожалению, другого выхода нет, — вздохнула продавщица животных. — Против смерти нет лекарств.
Мы вышли из магазина. Смеркалось. Сели в машину, оставленную в Калошином переулке. «Волга» заурчала и поехала.
— Ну что? — спросил водитель Стас.
— Ноги у нее отнялись от старости. Скоро умрёт.
Дома я выпустил Крыс из клетки. Она, как безногий инвалид, оперируя только короткими передними лапками, выбралась из клетки. Побежала, волоча за собой заднюю часть тела, коготки скрипели по линолеуму, к моим ботинкам. Стала взбираться по джинсам, но не удержалась, упала. Я поднял её, смущённую своей новой немощью. Ей-богу, у неё был извиняющийся вид, выражающий что-то вроде: «Прости, босс, я не пойму, что со мной, видимо, я больна или состарилась». Я поднял её и посадил на плечо. Она даже не заскрипела зубами, бедная моя, до того она была деморализована. Я попытался накормить её кусочком котлеты, дал ей сладкий сухарик, обычно я держал для неё неприкосновенный запас, но и сладкий сухарик не поднял её настроения. Она сидела на столе, у моего прибора, и даже не имела сил понарошку куснуть меня за руку, когда я потянулся к бокалу с вином. Обычно она всегда так поступала.
Далее я несколько месяцев наблюдал её неуклонную деградацию. В один из дней она перестала висеть на прутьях клетки, так как, видимо, даже передние лапки её ослабели. Правда, она умудрялась вытаскивать себя из клетки каждое утро, когда я открывал дверцу, но чего ей это стоило. Она неуклюже падала меж прутьев лесенки, ведущей на пол, падала боком, скатывалась кубарем, попадала лапами и хвостом меж прутьев, так что мне приходилось измышлять, как же её вынуть. Шерсть её стремительно желтела, безжизненные задние лапы сделались ощутимо синими под шерстью. Я несколько раз заплакал, наблюдая её мучительно везущей тело по полу кухни. Она уже не могла посещать другие комнаты, увы, жизнь её ограничивалась клеткой и кухней.
Там, за её клеткой была большая чугунная советская батарея, в целых десять секций, окрашенная в чёрный цвет. Я заметил, что если раньше она держалась подальше от батареи, спала в удалённом от неё углу, то сейчас она спит в ближнем к батарее углу, видимо, ей стало холодно. Я пододвинул клетку ближе к батарее и, вычистив клетку, насыпал ей помягче свежих сосновых стружек. И она там лежала, бедняжка.
Вечером я боялся вернуться домой и найти её мёртвой. Она не всегда находила в себе силы поприветствовать меня. В то время как когда она была здоровой, от каждого моего шороха она повисала на прутьях. Сейчас хорошо если она подымала голову, чтобы с виноватым выражением опустить её опять на подстилку из стружек.
Умерла она ночью. И я ничего не слышал. Рано утром я обнаружил её вытянутый, уже холодный трупик в углу клетки. Это было 10 марта 2005 года. В тот день мне некогда было её хоронить, у меня была деловая встреча. Я отыскал большую серебристого цвета коробку, положил в неё ваты, уложил туда мою подругу Крыс, под голову побольше ваты, как подушку, украсил её по бокам ёлочной старой гирляндой, разрезав её, закрыл коробку. Хотел было положить её в холодильник, но подумал, что это оскорбит её достоинство. На улице был сильнейший мороз, — 15, потому я открыл дряхлое широкое окно на кухне и положил коробку на внешний подоконник.
Там она пролежала двое суток. Потому что я и мои охранники — мы были заняты неотложными партийными делами. На третьи сутки утром я снарядил охранников хоронить крысу. По моей идее нужно было закопать её на том берегу Яузы, на пустыре. «Ну не можем же мы существо, с которым я прожил в дружбе чуть ли не два года, швырнуть в мусорный бак?!» — сказал я охранникам.
Я дал им с собой топор, лопату и даже зачем-то отвёртку. Сам я не отправился на захоронение, так как мы все опасались, что моё участие в копании могилы на пустыре может быть интерпретировано спецслужбами (наружным наблюдением) как попытка создать «схрон». Они ушли без меня.
Через некоторое время позвонили.
— Эдуард Вениаминович, — сказал Димка-белорус. — Земля такая ледяная, мы разожгли костёр, на месте могилки, но её всё равно, эту землю, ничем не пробьёшь. Мы тут нашли сухое большое дупло в дереве. Предлагаем захоронить её в дупле. Правда, в коробке она в дупло не входит. Просим разрешения вынуть её из коробки и похоронить её в дупле без коробки. Дупло хорошее такое, биологически чистое. Ей там будет хорошо.
Я дал согласие. Они её похоронили. И вернулись и сдали инвентарь: топор, лопату, отвёртку. И долго ещё удивлялись, что так промёрзла земля за Яузой.
Анализ «Фауста»
А потом я был поглощён «Фаустом».
Я читал «Фауста» Гёте и подростком в Харькове, и голодным юношей-поэтом в Москве. Я тщился тогда понять книгу, но не понимал. Я обратился к «Фаусту» опять после тюрьмы, уже шестидесятилетним, не имея в этот раз цели понять, но попросту потому, что этот персонаж сделался мне абсолютно необходимым.
Замечать в себе Фауста я начал, впрочем, где-то в 1998 году, когда волею судеб стал жить с шестнадцатилетней миниатюрной блондинкой Настей, она же бультерьерочка. Моя Грэтхен отличалась удивительной для нашего времени чистотой, наивностью и страдала аутизмом. Собственно, аутизм был её достоинством. Ещё она была простенькая и ангелоподобная. Мне было пятьдесят пять, а ей — шестнадцать, когда мы встретились. Но это были лишь первые биения Фауста во мне, в основном я оставался сильным нахальным воином. Фауст — религиозный «деятель», пророк, ересиарх. Фигура более крупная, чем воин-завоеватель. Фауст понадобился мне, когда я сам оказался на пути превращения в ересиарха, в пророка. В провидца. Летом 2003-го я вышел из лагеря готовым к новой роли. Новый 2004-й мы встретили с моим ангелом вдвоём.
Что случилось дальше, те кто взял себе за труд начать мою книгу сначала, уже знают. Мы расстались. Почему?
Эмоционально она за эти два с лишним года без меня застыла, как бетон. Я уверен, что она мне не изменяла, пока я был за решёткой, но лучше б уж она изменяла, потому что я нашёл её равнодушной и бесстрастной. Моя накопленная в тюрьме похоть разбивалась о её бетон.
Вещи её находились у меня, но сама она, вместе с угрожающей собакой, всё чаще оставалась жить у матери с отцом. Мы отодвигались, отодвигались, никто не ушёл, однако 2005-й мы уже встретили отдельно. Я — с охранниками, она с родителями. То есть моя Грэтхен ушла со сцены: out.
И тут я встретил актрису, самую красивую в моей стране. Если определять её в терминологии фаустианы, то встретил Елену Троянскую. Я воспринял её появление как должное совершиться событие, ничуть не удивился, а лишь взял её за руку и стал её мужчиной. Грэтхен out, Елена Троянская, персонаж античных трагедий, — in.
