Бернард Вербер - Танатонавты
Похоже, что посла отправили в ад, чтобы обменять на Иштар. Так люди хотели вернуть земле плодородие. И действительно, через некоторое время Эрешкигаль приказала окропить Иштар живой водой и отвести обратно. Когда она проходила через семь ворот, ей возвращали ее вещи. Вот как получилось, что на земле все вернулось на круги своя.
Отрывок из работы Фрэнсиса Разорбака «Эта неизвестная смерть»57. Осечка
Массаж. Искусственное дыхание. Электрошок.
Марк открыл глаза, и мы уставились на него.
Неужели наконец получилось?
Наш герой вывел нас из ступора, выскочив из кресла. В сильном возбуждении он принялся крушить все вокруг и при этом дико кричать:
— Я их видел, видел! Они там! От них не убежать, они везде!
— Кто? Да кто же? — требовал ответа Рауль.
— Черти! Всюду черти! Они хотят сварить меня в огромном котле! Я не хочу умирать! Не хочу их больше видеть! Никогда, ни за что!
Марк уставился на меня тусклыми зрачками и зашипел:
— И ты, ты тоже черт! Одни черти кругом!
Он швырнул в меня бутыль с химикатами. Потом, схватив пригоршню шприцев, стал гоняться за Амандиной и воткнул один ей в ягодицу. Когда я попытался его перехватить, он рассек мне лоб ланцетом. У меня до сих пор есть этот шрам.
Все это несколько охладило наш пыл. Сначала «овощ», теперь сумасшедший! Припадок Марка даже на Рауля произвел впечатление. И в то же время мы не переставали спрашивать друг друга: «А что, если и вправду получилось? Что, если Марк действительно принес свидетельство с того света? Не его вина, что он не запомнил ничего, кроме ужаса».
Тем не менее видеопленку с записью эксперимента мы уничтожили, а Марка отправили в психиатрическую больницу. Все же он был первым подопытным, пережившим NDE. Может, у него не осталось никаких воспоминаний о светящихся туннелях, но он вернулся в свое тело невредимым, если не считать потери рассудка.
В тот вечер я подвез Амандину. Она то клала ногу на ногу, то опять садилась ровно. Царапина на ягодице оказалась пустяковой, а вот мне наложили двадцать пять стежков на лоб.
Черное платье Амандины — она всегда одевалась в черное — шуршало невероятно соблазнительно.
Пережив такую встряску, она не хотела возвращаться домой на электричке. И нам обоим не улыбалось провести вечер в одиночестве.
Сидя за рулем, я пробормотал:
— Может, нам пора остановиться?
Это ее вечное молчание… Я всегда себе говорил: «Она так красива и всегда молчит. Наверное, она думает о разных замечательных вещах». Но сегодня меня ее молчание не устраивало. Она же не была просто куклой. Она тоже видела этих людей — умерших или сошедших с ума.
Я продолжал:
— Сколько бессмысленных смертей! И все ради совершенно ничтожного результата… Что вы об этом думаете? С тех пор как мы познакомились, я ни разу не слышал от вас больше двух-трех слов подряд. Мы ведь работаем вместе… Нам нужно поговорить. Вы должны помочь мне остановить Рауля. Все это зашло слишком далеко. Без вас мне никогда не удастся его убедить.
Амандина снизошла до того, чтобы взглянуть на меня. Смотрела она долго, не мигая. Приоткрыла рот. Кажется, она собралась что-то сказать.
— Вовсе нет.
— Что — нет?
— Мы должны продолжать, чтобы все эти смерти не оказались напрасными. Танатонавты знают, чем рискуют. Они знают, что их смерть повышает шансы тех, кто идет следом.
— Но это как в покере — блеф за блефом в надежде отыграться! — воскликнул я. — А еще это верный способ проиграть все до нитки. Пятнадцать жертв! Не научный проект, а бойня!
— Мы первопроходцы, пионеры, — ответила Амандина ледяным тоном.
— Знаете, есть поговорка: «Кто такой настоящий пионер? Это тот, кто валяется в прерии со стрелой в спине».
Амандина раздраженно возразила:
— Вы думаете, мне наплевать на то, что они умирают? Все наши танатонавты были замечательными, храбрыми людьми!..
Голос ее дрожал, но она впервые произнесла два предложения подряд. Я продолжал ее провоцировать:
— Это не смелость, это тяга к самоубийству.
— Тяга к самоубийству? По-вашему, Христофор Колумб, отправившийся на край света в скорлупке, был законченным самоубийцей? А Юрий Гагарин в железной бочке на орбите? Он тоже самоубийца? Без таких людей мир не узнал бы прогресса!
Вот, опять! Галилей, Колумб, а теперь еще и Гагарин. Сколько прекрасных примеров, чтобы оправдать массовые убийства!
Амандина горячилась и упорно обращалась ко мне на «вы».
— Я думаю, что вы ничего не понимаете, доктор Пэнсон. Вас не удивило, что у нас столько добровольцев? Заключенным известно о наших неудачах, так почему же они идут к нам? Я вам скажу почему: потому что на нашем танатодроме отверженные становятся героями!
— Почему же другие заключенные проклинают нас?
— Это парадокс. Они желают нам смерти за гибель своих друзей, но сами готовы к смерти. Когда-нибудь у одного из них все получится. Я уверена.
В Амандине меня восхищало буквально все. Ее холодность, молчание, загадочность, а сейчас и неожиданная горячность…
Эта блондинка в черном, сидящая в моей машине, была как яркое, сводящее меня с ума пламя. Возможно, близость смерти заставила меня острее почувствовать жажду жизни. Впервые я оказался один на один с Амандиной — волнующей, чувственной. Я решил пойти ва-банк. Такого случая больше не представится. Машину подбросило на ухабе, моя рука соскользнула с переключателя скоростей и совершенно случайно оказалась на ее колене. Кожа Амандины была нежна, как шелк.
Она оттолкнула мою руку, словно это была какая-то гадость.
— Сожалею, Мишель, но, честное слово, вы совершенно не в моем вкусе.
Какой же, интересно, у нее вкус?
58. Опять впустую
В четверг, 25 августа, министр науки тайно посетил танатодром Флери-Мерожи. Бенуа Меркассьер хотел лично присутствовать при «запуске». На лице министра читалась озабоченность — не заставляют ли его участвовать в самом безумном эксперименте столетия. И если это действительно так, успеет ли он хоть как-то замести следы, прежде чем ему придется предстать перед судом?
Меркассьер пожал мне руку, невнятно поздоровался и принялся ободрять танатонавтов. Он осторожно поинтересовался, сколько у нас было неудач, и подскочил на месте, когда Рауль шепнул ему цифру.
Потом министр подошел ко мне и отвел в самый дальний угол:
— Может быть, ваши «ракетоносители» слишком токсичны?
— Нет. Сначала я тоже так думал. Но дело не в этом.
— А в чем же?
