Александра Маринина - Ад
Телефонный звонок раздался без четверти девять. Андрей взглянул на часы и усмехнулся:
— Не терпится им. Иди, Любаша, ответь.
Люба глубоко вздохнула, мысленно повторила про себя: «Не нервничать, ничего не перепутать. И обязательно потребовать, чтобы дали поговорить с Колей. Ни в чем не уступать, настаивать на своем».
— Ну и как наши дела? — осведомился звонивший. — Собрали денежки?
— Да.
— Ну тогда запоминай, мамаша…
— Нет, я ничего не буду запоминать, пока не поговорю с сыном.
— А больше ты ничего не хочешь?
— Больше ничего. Только разговор с сыном. Я должна быть уверена, что с ним все в порядке. Иначе денег не будет.
— Ты смотри, она еще условия нам ставит! — весело удивился похититель. — Или ты такая храбрая, потому что у тебя на хребте менты висят? Так ты имей в виду, если ментов наведешь — сына живым не увидишь. Я перезвоню.
Люба растерянно положила трубку и обернулась к стоящему рядом Бегорскому.
— Отключились… Он, наверное, рассердился… Я как-то не так с ним разговаривала… Я все испортила, да?
Андрей ласково обнял ее.
— Успокойся, Любаша, ты все сделала правильно. Но этот похититель же не полный идиот, он не станет долго с тобой разговаривать, потому что не может быть уверен, что рядом с тобой не стоит опер. Если твой телефон подключили к аппаратуре, то он не будет рисковать тем, что его звонок могут засечь. Он будет звонить несколько раз через короткие промежутки времени, но из разных автоматов. А если он звонит из автомата, то понятно, что Коли рядом с ним нет. Ему нужно его доставить к телефону, чтобы выполнить твое требование. Вот посмотришь, минут через десять-пятнадцать будет следующий звонок.
И опять Андрей Бегорский оказался прав, звонок последовал очень скоро.
— На, поговори с сыночком, — буркнул похититель.
Сердце у Любы замерло. Что она сейчас услышит? Слабый голос избитого и истерзанного сына? Она этого не вынесет, умрет в тот же момент. Нет, надо держать себя в руках, надо во что бы то ни стало, чего бы это ни стоило.
— Мама? — послышалось в трубке.
Мама. Не «мать», как обычно, а «мама». Наверное, ему очень плохо и очень страшно, ее маленькому Николаше, ее солнышку, ее сокровищу. Плохо, страшно и, может быть, больно.
— Коля, как ты? Как с тобой обращаются? — срывающимся голосом спросила Люба.
— Я в порядке, мам. Только сделай так, чтобы меня побыстрее отпустили, ладно? — голос сына был необычно тихим и слабым, и Люба чуть не расплакалась, но постаралась сдержаться.
— Коленька, мы нашли деньги, мы заплатим, ты там держись и ничего не бойся, мы сделаем все, чтобы тебя отпустили как можно скорее. Ты…
Но в трубке уже раздавался насмешливый голос одного из похитителей.
— Хватит, мамаша, поговорили — и будет. Ждите, перезвоню. И чтобы без глупостей.
— Ну вот видишь, — сказал Андрей, когда Люба положила трубку, — я же говорил, они будут звонить в несколько приемов из разных автоматов, чтобы их не засекли. Как Коля?
— Не знаю, — вздохнула Люба, — кажется, он очень напуган. Голосок такой тихий и слабенький… Я никогда у него такого голоса не слышала. Ты же знаешь, Коля всегда такой самоуверенный, непробиваемый… Ой, Андрюша… — она покачала головой. — Слава богу, он жив. Даже если его там избили, это уже не так страшно, это не в первый раз, я его подниму на ноги, выхожу, я привыкла. Или в больницу положу, если надо, такой опыт тоже есть.
Андрей отстранился и внимательно посмотрел на нее.
— Ты никогда не рассказывала, — медленно произнес он. — Почему?
— А что рассказывать? — в отчаянии выдохнула Люба. — Чем гордиться? Мы с Родиком от всех скрываем Колькины похождения, нам стыдно, что мы вырастили такого сына. — Она понизила голос и почти шепотом произнесла: — Мы даже от Лельки стараемся это скрыть. Он играет на деньги, пьет, гуляет, ввязывается в сомнительные авантюры, он постоянно кому-то должен, он постоянно кого-то обманывает, его подстерегают и бьют, он ворует дома деньги и ценности, чтобы расплатиться, он занят каким-то бизнесом, за который его могут в любой момент посадить, потому что там бесконечные финансовые и налоговые нарушения. Андрюша, мы с Родиком живем, как на пороховой бочке, мы не ложимся спать, пока Колька не вернется домой или хотя бы не позвонит и не скажет, что с ним все в порядке, мы каждый день ждем беды… О чем тут рассказывать? Не дай бог, папа узнает, у него и так высокое давление, и вообще он уже старенький, ему нельзя волноваться. Знаешь, папа очень ослабел после путча и смерти Григория, все это его совершенно подломило, он стал таким вялым, равнодушным, иногда плачет. Ты можешь себе представить моего папу плачущим?
— Нет, — очень серьезно ответил Бегорский. — Это невозможно представить. Я, конечно, мало его видел, всего несколько раз, но по твоим и Родькиным рассказам очень хорошо представляю Николая Дмитриевича. Он всегда был таким сильным, несгибаемым, мужественным.
— Вот именно, — кивнула Люба. — И у него остались эти самые несгибаемые представления о том, какой должна быть наша семья, какими должны быть мы с Родиком и наши дети. И если мы окажемся не такими, как он думает, он этого не перенесет. Так что от папы мы вынуждены скрывать не только Лизу и ее детей, но и проблемы с Колей.
Из своей комнаты появилась Леля и вопросительно посмотрела на мать.
— Ну что? Они же позвонили, я слышала. Почему ты ничего не говоришь?
Люба объяснила, что ей удалось поговорить с Николаем, но условия обмена похитители пока не оглашали, придется еще немного подождать. Леля отправилась на кухню варить кофе, а Люба с Андреем остались возле телефонного аппарата. Ожидание затягивалось и стало уже невыносимым, и Люба положила руку на трубку, ей казалось, что так она будет чувствовать себя ближе к сыну.
Наконец они позвонили и торопливо изложили процедуру обмена, которая оказалась довольно незамысловатой: деньги следовало положить в определенную ячейку на Павелецком вокзале и закрыть ее на определенный шифр, после чего ехать на другой конец Москвы, на Ясный проезд, и там ждать у дома номер десять.
— Я поеду с вами, — тут же заявила Леля.
— Ни в коем случае — отрезал Андрей. — Ты останешься дома.
— Но я хочу увидеть Колю! И вообще, я хочу знать, что происходит! Вы уедете, а я буду тут сидеть, как кукла, волноваться и не знать, как все проходит, где вы, что с вами и с Колей. Вдруг что-нибудь пойдет не так, а у вас даже не будет возможности позвонить мне, и я тут буду с ума сходить. Нет, нет и нет, я еду с вами.
— Нет, нет и нет, — повторил следом за ней Бегорский, — ты остаешься дома, и это не обсуждается.
