Ирэн Роздобудько - Я знаю, что ты знаешь, что я знаю…
Макс хорошо запомнил, как драматург приводил пример признания в любви – тогда они как раз писали этюд на эту тему и, конечно, на первых порах все десять студентов это признание написали именно так, «в лоб»: «Я тебя люблю» или почти так, как сказал военный главной героине – «Ты мое солнце…» И почти все получили вполне заслуженный «неуд».
Оказалось, признаться в любви можно по-другому, а если актеры хорошо дотянут написанные сценаристом слова эмоцией, то обычное «Ты взяла зонтик?» или «Ты поел?» – может прозвучать не хуже, чем тысячи фальшивых и прямолинейных слов. Этот урок Макс запомнил навсегда и с тех пор пытался вкладывать в уста героев живую и простую речь.
Но здесь ее не было!
Не было и сцены празднования Нового года. Вероятно, она не укладывалась в рамки представлений о тех временах, понятными были только «стрелялки».
С трепетом ожидал любовной сцены между главными героями. В день мобилизации парень приходит к девушке и впервые объясняется в любви.
«Я хочу быть твоей женой… – говорит она и ведет смущенного юношу в спальню. – Вас всех убьют…»
Им не до условностей – война… Так было у него.
Вот приближается эта сцена. Макс заставил себя поднять голову.
Ага, вот влюбленные признаются друг другу в любви. Немного скучно, ханжески, и стремглав несутся по разрушенным улицам Киева в… ЗАГС.
Макса разобрал смех.
Вот они прибегают, чтобы наскоро зарегистрировать брак, но строгая тетенька (Господи, какой абсурд!) говорит, что сегодня в заведении – выходной день. Влюбленные изображают крайнюю степень растерянности. И строгая служительница Гименея неожиданно дает парочке ключи от «красного уголка»: «Идите, дети, вам нужно побыть наедине!» Любовная сцена происходит в подсобке, заваленной сломанными стульями, но – под крышей ЗАГСа!
Макс захохотал, как сумасшедший. На него зацыкали.
Когда во второй части ленты началось то, чего Макс всячески пытался избежать, то, что он называл «кино и немцы» – сто раз виденные в других фильмах ситуации с отважными подпольщиками на оккупированной территории, – он встал и стал пробираться к выходу.
Это выглядело с его стороны совсем не патриотично…
Если он сейчас отправится домой, то успеет на вечернее дежурство и не потеряет свои деньги.
Было бы из-за чего их терять!
…К вечернему дежурству в гостинице он прибыл за десять минут до начала смены.
Успел быстро ополоснуться под душем в одном из свободных номеров, надеть форму – игривого вида короткий пиджачок, полосатую рубашку с голубой бабочкой и розовые брюки. Когда он впервые увидел эту униформу, его чуть не стошнило. Но теперь лишь смешило всякий раз, когда он смотрел на себя в зеркало.
Приезжих в этот период было немного. Да и номеров в этой частной обители «инакомыслящих» тоже было совсем мало – двухэтажный аккуратный особняк состоял из десяти уютных «альковов», ресторанчика и зала для проведения пресс-конференций.
Макс сидел в небольшой подсобной комнате в конце коридора. Она ему нравилась. По крайней мере, здесь тихо и никто не мешает писать, читать или думать о своем. Запросы у немногочисленных постояльцев небольшие – они слишком заняты собой. Как правило, это иностранные туристы, путешествующие вдвоем. Им не до Макса. Разве что сделают несколько заказов из ресторана. Хуже, когда клиент приезжает один и начинает искать определенного рода приключений. И желательно поблизости, так сказать – «не отходя от кассы». Тогда Максу приходится прилагать немало усилий, чтобы не начистить особо наглым рыло.
Таким был Эрих – американец немецкого происхождения из десятого номера. Высокий, в дорогом костюме, с импозантной сединой на висках, без малейших признаков нетрадиционности, он производил впечатление богатого и довольно одинокого человека. Предложение «поужинать вместе», которое он сделал Максу в первый вечер своего пребывания в гостинице, выразил ненавязчиво, но откровенно. Мужественно выслушав отказ, он все же продолжал заглядывать в подсобку Макса – поболтать о том о сем «на сон грядущий». Сначала Макс отнесся к этим визитам настороженно и всячески старался держаться подальше от незваного гостя. Мысль о том, что судьба подсовывает ему новый опыт, которым он не сможет воспользоваться, угнетала его.
Впоследствии, когда он понял, что Эрих не собирается посягать на его нравственность, у Макса прорезался слух на то, что тот говорил, а через некоторое время появилась и возможность отвечать, не омрачая себя раздражающими мыслями о сохранении своей мужской сущности.
Сегодня Эрих тоже пришел, с бутылкой шотландского виски, которую привез с собой, сел напротив диванчика Макса в кресло и, как всегда, заговорил так, будто продолжал «мысли вслух». Макс удивлялся тому, что, видимо, Эриху просто все равно с кем разговаривать. Собственно, то же самое чувствовал и он, Макс. Когда решился спросить, чем он заслужил такое внимание, Эрих ответил:
– Вы умеете слушать.
И заговорил об апокалипсисе, что было для Макса даже кстати – именно сегодня в том кинозале он и почувствовал приближение личной катастрофы.
Поэтому слушал Эриха хоть и вполуха, но с внутренней саркастической усмешкой.
– Все считают, что это должен быть какой-то общий большой катаклизм, – бормотал Эрих, – что-то вроде гигантского цунами, падения метеорита, разлома земной коры, Всемирного потопа, землетрясения с извержением сразу всех вулканов. Ничего подобного! Апокалипсис уже наступил. Незаметно – поэтому и жутко. Посмотрите телевизионные новости, или мыльные оперы, или развлекательные шоу. Разве это не апокалипсис? Он давно начался в головах. А цунами и землетрясения – это только внешние проявления, реакция природы на весь этот абсурд. Мне только интересно вычислить, какое событие было его предтечей. Хитрость в том, что этим событием, то есть точкой отсчета, могло быть все что угодно – от полета в космос до… разбитого зеркала, которое уронила маленькая девочка посреди перекрестка на улице Буэнос-Айреса или вашего Киева… Не имеет значения, из-за чего у НЕГО лопнуло терпение. Выпьем…
Он протянул Максу рюмку.
Это было то, чего ему не хватало в течение дня: напиться и забыться.
– И теперь ничего не имеет значения, – продолжал Эрих. – Особенно, когда понимаешь, что у тебя лишь одна короткая жизнь. А хочется прожить тысячи.
– На самом деле, – тихо сказал Макс, – это возможно.
– Не для всех… – буркнул Эрих.
И замолчал, клюя носом.
Макс не решился продолжить. Ему хотелось сказать этому случайному собеседнику, что такую возможность может дать искусство. Что эти тысячи жизней можно прожить в картинах, музыке, литературе.
Наконец, в кино, где за полтора часа ты перевоплощаешься в нескольких разных людей. В целый сонм, даже в собак, кошек, рыб и птиц. Важно лишь то, чтобы это было настоящее искусство. И ради того, чтобы создавать настоящее, – он здесь. И что искусство способно сделать бессмертным не только одного человека, который ему служит, но и тысячи других людей.
И тому подобное…
Но Эрих уже захрапел, и Максу пришлось решать другую проблему – как спровадить его в номер.
Впереди еще долгий вечер и ночь. Макс хотел еще раз обдумать увиденное в кинотеатре, посмотреть новости по маленькому телевизору, прикрепленному напротив дивана, сделать записи в дневнике. Дома ему это не удавалось – мешали соседи, надоедали своими разговорами и хождением по коридору.
Теперь новая напасть – этот странный случайный собеседник, балагур, которому, очевидно, не с кем поговорить.
Если он останется здесь до утра, Робби, роскошный мавр, который придет завтра ему на смену, получит подтверждение своим подозрениям о том, что Макс все-таки лжец.
Так же думают и чертовы бывшие соотечественники. Подшучивают. Хмыкают. Даже когда из его комнаты под утро выходит девушка.
Только фрау Шульце, вероятно, догадывается о его «великой миссии» – познавать мир и в конечном итоге – создать свой.
Относится к нему, как король к шуту, но с той же благосклонностью, с которой король общается только с шутом. Ведь и тот и другой – одиноки. Ну, от кого он еще услышал бы то, что сказала фрау Шульце после просмотра его дипломной работы, которую он привез с собой на диске и берег, как талисман: «Это на уровне того успеха, который люди не прощают…»
Вот так-так! После этой реплики ему лишь оставалось в шутку ответить:
– Я – ваш навеки, фрау Шульце! – и судорожно глотнуть воздух…
…Макс попытался растолкать Эриха. Но при первом же прикосновении тот просто открыл глаза, будто и не спал.
И продолжил недосказанную Максом фразу:
– Вы говорите, это возможно? Каким образом, молодой человек?
– Тысячи жизней может прожить… художник… – пробормотал Макс и добавил: – Вам пора спать, герр Эрих. Позвольте проводить вас в номер.
Но тот уставился на него трезвым и лукавым взглядом, будто бутылка виски была еще полна.
