Лада Лузина - Любовь - не сахар, сахар - не любовь
- А вы неплохо разбираетесь в литературе, - отозвался Виктор. И, тормознув от удивления, незамедлительно лишился своей трибуны.
- Профессия обязывает, - польщенно похвасталась Тася и тут же кинулась его просвещать. - Поэзия может быть превосходной лечебной терапией. Это называется сублимация. Больной перерабатывает застоявшуюся сексуальную энергию в творческий продукт. Одна моя подруга, после того как прошла у меня курс, пишет по роману каждый раз, когда у нее появляется непреодолимое желание трахаться.
- Мне жаль вашу подругу, - брезгливо отрезал он.
- А по-вашему, быть блядью лучше, чем писательницей? - взъерепенилась Тася. - И хорошо еще, если блядью. Ведь обычно женщина сначала раздвигает ноги, а потом накладывает на себя руки. Потому что где-то посредине обязательно влюбится в того, с кем спит.
- Но секс - это здоровье, - искренне возмутился Виктор.
- А жизнь дороже, - отбила Тася и привычно поправила свою аккуратную шапочку. (Виктор заметил, что она делает это каждый раз, когда хочет казаться важной.)
- Но, к сожалению, такое лечение не всегда применяется вовремя даже профессионалами, - продолжала она, серьезно насупившись. - Вот Маяковский застрелился, когда Вероника Полонская отправилась на репетицию, вместо того чтобы остаться и потрахаться с ним. И подумайте, сколько человечество вздыхало, что современная медицина уже располагает средствами, чтобы вылечить Пушкина от ранения на дуэли. А кто подумал о бедняге Маяковском? Хотя, попадись он мне в руки, я бы тут же воскресила людям гения. Да и скольких суицидальных писателей и поэтов можно было вылечить от несчастной любви и тем самым сохранить им жизнь?
- Маяковский уже исписался, - хмуро заметил Виктор.
- Правильно, - с готовностью согласилась она. - Иначе он бы не стрелялся, а сел и написал прекрасный оптимистический стишок: «Ах ты, сука, ушла от меня…» Но если Владимиру Владимировичу нам уже ничем не помочь, вас еще рано списывать со счетов. Скажите, вы все еще страдаете?
- Конечно, - буркнул он.
- Вот и славно! - как всегда абсурдно обрадовалась Тася. - Я бы хотела, чтобы вы изложили все свои мучительные чувства на бумаге. Давайте попробуем написать стихотворение. Без лишней сопливой патетики. Врежем правду-матку прямо в морду…
«О Боже! - опасливо подобрался Виктор. - Час от часу не легче».
- Не бойтесь, - она многообещающе улыбнулась. - Я вам помогу. Придумайте рифму к слову «любовь».
- Кровь, - открестился он тут же.
- Умница… - Тасенька ласково погладила его по голове. - С первого раза такая меткая ассоциация.
«А главное - оригинальная», - затравленно хмыкнул Виктор и настроился на худшее.
- А теперь я начну фразу, а вы окончите. Желательно тоже в рифму. Раз, два, три! Поехали! Любовь - такая сука…
Он ошалело пялился на нее.
- Ну же… - нежно протянула она. - Любовь - такая сука… А дальше?…
Виктор обреченно закатил глаза.
- Дурдом какой-то! - тоскливо пожаловался он потолку. И тут же вспомнил, что это - действительно дурдом. И не какой-то, а киевский имени академика Павлова.
- Любовь - такая сука… - не унималась Тася.
- Одна сплошная мука… - неуверенно окончил он.
- Гениально! - восторженно взвизгнула она и кинулась его целовать.
День шестой
Тася притащила в палату телевизор со стареньким видиком. Она выкопала где-то единственный кинофильм с участием Виктора, показанный три года тому на киевском фестивале «Молодость» и благополучно похороненный в братской могиле украинского кинематографа.
- Вы очень талантливы… - начала вздыхать она, как часы.
- Вы думаете? - незамедлительно возбуждался он.
- Я вижу. Посмотрев этот фильм, я сама стала вашей поклонницей… Нет, вы безумно талантливы. Вы - безусловно, один из самых талантливых актеров Украины. Да еще и красавец… - наставительно лакомила она его.
И хотя Виктор прекрасно понимал, что фанатичная докторша всего лишь исполняет свой врачебный долг, культивируя в нем самоценность, самовлюбленность и самодостаточность - не слушать ее было невозможно, а слушать - очень приятно.
- Кстати, недавно я встречалась с одним своим бывшим пациентом… Он тоже считает, что вы очень талантливый актер. И хочет предложить вам сняться у него в рекламе мобильных телефонов. Конечно, это разовая работа… Но высокооплачиваемая. Так что вам не придется плестись отсюда на улицу за милостыней.
- Но как мне благодарить вас? - подпрыгнул он.
- Никак. Это входит в систему разработанного мною лечебного курса. А кроме того, вы так талантливы…
День седьмой
Все было насмарку. Все было не так!
Она снова приснилась ему. И солнце заливало этот сон невиданным потопом света. И не было в этом сне ничего темного, горького и больного - один огромный сгусток неоспоримого солнечного счастья. Мария терлась о его щетину ласковой щекой. Преданно клала ему на плечо повинную голову и шептала: «Я люблю, люблю, люблю… Все не так. Я люблю тебя…»
- Любишь? - Он головокружительно смеялся. - Любишь! - И это слово таяло у него во рту влажной сладостью.
- Люблю, люблю, люблю… Все не так. Все не так…
И только где-то внизу, бегущей строкой скакали тревожно красные буквы. И чей-то голос за кадром навязчиво зачитывал их, долдоня безразлично-гундосым баритоном: «Минздрав Украины предупреждает: любовь опасна для вашего здоровья! Минздрав Украины предупреждает: любовь опасна для вашего здоровья! Минздрав Украины предупреждает…»
А утром Виктор валялся в ногах у Таисии Вениаминовны, умоляя ее отпустить его к Марии.
- Все не так, - пытался объяснить он ей. - Все не так! Все, что мы с вами говорили… Я люблю ее.
Он продолжал выкрикивать это даже тогда, когда Тася уже ушла, резко захлопнув папку и зверски хлопнув дверями его нерушимой темницы.
День восьмой
- Я не буду с вами разговаривать! - торжественно огласил Виктор. - И даже десять бойцовых санитаров не заставят меня обсуждать мою личную жизнь с такой трахнутой на всю голову дурой, как вы…
- Вы просто почувствовали, что я могу разубедить вас, и испугались, - злостно улыбнулась врачиха. - Это так естественно… Недаром поется: «Последний бой - он трудный самый. Я так давно не видел мамы». В смысле - Марии. Но не переживайте. «Еще немного, еще чуть-чуть…»
Ее терпеливое всезнание было унизительным.
- Думайте, что хотите, - окрысился он, - но вы больше не услышите от меня ни слова. Все - не так!
- Зря вы так… - Тася пошла с другого фланга. - Я ваш друг. Я очень сочувствую вам и искренне желаю вам скорейшего выздоровления…
- А я, - с ненавистью выплюнул Виктор ей в лицо, - очень сочувствую вам, доктор. Потому что вы - несчастная, ущербная женщина. Неудовлетворенная, злая старая дева, которая возводит свои комплексы в ранг научных фактов и хочет привить их всему человечеству. Поверьте, мне вас жаль! И я искренне желаю вам большой и чистой любви…
Договорить ему не удалось. Тасино небесное лицо вдруг озверело настолько, что, казалось, она сейчас запустит тумбочкой ему в морду.
- Не сметь! - взревела она мгновенно перекошенным ртом. - Вы не знаете, что говорите! Пожелать человеку любви хуже, чем пожелать смерти! Смерть в этом случае приложится. Да такая, что не пожелаешь и врагу. Любовь - это самый страшный способ самоубийства!
«Больная. Причем не только больная, но и буйная!», - неприязненно подумал Виктор.
- Я знаю, как это больно… - Ее самоуверенный голос сиротливо дрогнул.
- Знаете? - недоверчиво уточнил он. - Значит, вы переживали нечто подобное?
- Нет, у меня было много больных, подобных вам, - вспыхнула врачиха.
Но она сбежала от ответа слишком поспешно. И взгляд, оброненный ею впопыхах, словно злополучная туфелька Золушки, был испуганным и несчастным.
Виктор удивленно подобрал его…
Пять минут Таисия Вениаминовна упрямо смотрела в пол.
- Когда-то, еще в детстве, я услышала фразу Максима Горького «Все женщины неизлечимо больны одиночеством…» - выговорила она наконец.
- Все?
Тася вздрогнула и снова замолчала. Ее молчание остро пахло хлоркой, но в то же время было каким-то теплым, людским.
- Да, больны, больны, больны… - повторила она несколько раз, словно убеждая себя в чем-то. - И теперь я могу с уверенностью сказать - это их профессиональная болезнь. Именно поэтому женщины подвержены любви гораздо больше, чем мужчины. У них врожденное чувство самонедостаточности. Ущербное самоощущение, что они - не целое, а лишь половина кого-то. И если рядом с ними нет мужчины, они считают себя неполноценными…
- А он?… - осторожно произнес Виктор. - Тот человек…
- Он… - Тася осеклась. - Человек, которого я считала своей половиной, регулярно пробрасывал меня. - Она нелепо улыбнулась, словно извиняясь за нечто недостойное врачебной чести. - А я любила его все равно.
