Франсуаза Малле-Жорис - Дикки-Король
— Теперь я ясно вижу! Разгадала твою игру! Заманить меня, чтобы разочаровать, а затем прислать докторов, которые признают меня сумасшедшей! Подлец! Садист! Но если ты не станешь моим, ты не будешь принадлежать никому!
В руке она держала нож. Взяла его с подноса, когда обнимала Дикки. С самого ли начала она заметила, что нож был с острым концом?
Знаменитые верха, так дорого оплаченные Алексом, спасли Дикки. После первого удара ножом он как бы очнулся. Завопил, бросился в сторону, закричал снова, прежде чем получил новый удар в область желудка. Она совсем потеряла голову и наносила удары куда попало. Вопила так же, как Дикки. «Это не он! Это не он!» Алекс и дежурный по этажу без труда скрутили Колетту. Как только ее схватили, она почти без сознания упала им на руки. По белым брюкам Дикки расплывалось кровавое пятно. Небольшие порезы были также на руках. Нож, хотя и заостренный, не был наточен. К счастью. Он скользнул по кости бедра, не повредив никакого жизненно важного органа, как оказалось при беглом осмотре. Девушку заперли в бельевой, позвали врача.
Он молча перевязал рану Дикки.
— Надо ли везти его в больницу? — шепотом спросил Алекс.
— Нет, незачем. Мне кажется, рана пустяковая.
— А девица?
— Я сделал ей успокоительный укол.
Холодности Роже нельзя было не заметить.
— Ты злишься, потому что тебя разбудили?
— Вовсе нет.
— Ты встревожен? Это серьезнее, чем кажется?
— Для здоровья совсем не опасно. А вот что касается морали…
— Какой морали? При чем тут мораль? Мы даже не знаем, что случилось!
— Может быть, Дикки наконец поймет, что запутался… — начал доктор, по-видимому, даже радуясь тому, что произошло. Но продолжить ему не пришлось.
Вокруг них захлопали двери, люди в коридорах кричали и расспрашивали друг друга…
— Прежде всего надо прекратить все это.
— Что я должен говорить?
— Что ему из колонки плеснуло кипятком прямо в лицо. Он обжегся. Можно даже забинтовать его. Струи кипящей воды. Постарайся устроить все как можно лучше.
Врач вышел.
Алекс сел на кровать и взял Дикки за руку.
— Тебе плохо, старичок? Больно? Что произошло? Что ты ей сделал? Ты же знаешь, что должен мне все сказать, малыш… От чего взбесилась эта девица? Мне нужно все знать, чтобы избежать скандала, понимаешь? Ты не хочешь объяснить мне, что случилось?
Дикки молчал.
— Хочешь коньяку?
Дикки утвердительно кивнул головой, взял рюмку. Затем, видимо, сделал над собой огромное усилие.
— Уехать, — сказал он.
— Но уезжать нельзя, Дикки. Особенно в эту ночь. Получится еще худший скандал. К счастью, в отеле мало постояльцев, и почти все они иностранцы. Но если ты уедешь, уже никого не удастся убедить, что произошел просто несчастный случай, понимаешь? Необходимо, чтобы все поверили в несчастный случай.
Дикки согласился. Он понимал. Понимал, несмотря на мучивший его кошмар.
— Одеваться, — сказал он.
— Но у тебя откроется рана, малыш! Не надо двигаться. По крайней мере день, максимум два. И не беспокойся о концертах, мы все объясним, отложим их без всяких проблем…
— Я хочу одеться, — очень отчетливо сказал Дикки. — Дай мне мой новый костюм. Или я уйду в чем есть.
Алекс вспомнил Монлюсон. Из двух зол… Он помог Дикки надеть новый белый костюм с отворотами, отделанными блестками. Одевшись, Дикки снова покорно лег на кровать.
— Я не мог вынести… не мог оставаться раздетым… понимаешь? Ты-то понимаешь?
— Конечно, малыш, конечно, — говорил, абсолютно ничего не понимая, Алекс.
Всю ночь он просидел у изголовья Дикки, держа его руку в своей, предчувствуя катастрофу… Мог ли он столько лет ошибаться насчет Дикки? Нет ли у него тайного порока? Вдруг он садист и поэтому набросился на девушку? Наверное, он слишком далеко зашел: фанаты ведь готовы на все, что угодно, ради Дикки, даже на черную мессу.
Но утром Дикки воспрял духом, заметно оправился и объяснил ему, что произошло. Алекс был подавлен. Очевидная невиновность Дикки снимала груз с его плеч, но он глубоко чувствовал свою вину.
— Никогда больше ни одна девка не подойдет к тебе, пока я не буду знать, откуда она взялась, каковы у нее взаимоотношения с полицией и т. д. Бедный мой Дик! Думаешь, она могла тебя убить?
— Мне кажется, она хотела оскопить меня, клянусь тебе. Вот что значит останавливаться в отелях, где, с фруктами подают кухонные ножи, — почти весело ответил Дикки.
Наутро его перевезли в «Карлтон». Казалось, все без труда поверили в историю с ожогом. Что же касается девицы, то она, несмотря на успокоительный укол доктора, рано утром сбежала через окно бельевой.
— А, чтоб ее! — злился Алекс.
Подумать только, в довершение всех свалившихся на него неприятностей эта девица, эта уголовница, смылась!
А если она вернется? Если выскочит на сцену? Если… да еще и врач выпендривается! Когда они приехали в «Карлтон», Алекс попросил его побыть с Дикки, пока он сам займется делами, а врач с надменным видам вдруг торжественно заявляет:
— Нет.
— Как это нет? Ведь у Дикки депрессия!
— Я — фониатр, а не психоаналитик или нянька. Если у мсье Дикки Руа что-нибудь случится с голосом, я этим займусь. И все тут.
Опять он осуждает, и все из-за этого вечера с «идиллией». Злится на Дикки, Алекса и, по-видимому, на всю труппу. «Пуританин! Ретроград!» Естественно, брат кюре! Кстати, кюре будет поприятней. Но если этот докторишка восстановит против себя труппу, все гастроли будут испорчены…
Но что делать! Коль скоро он не хочет побыть с Дикки, его не заставишь. Алекс послал к Дикки Дейва.
Они совершили ошибку, завернув Колетту в ее плащ, когда переносили в бельевую. В кармане были ключи от машины. Сумка осталась в номере, но никаких документов в ней не было. Права и удостоверение личности находились в машине. К пяти часам утра она немного пришла в себя. Страх нейтрализовал действие успокоительной инъекции. Надо бежать, отыскать «ягуар». Платье тоже осталось в номере. А если хорошенько застегнуть плащ? Она осторожно, слегка пошатываясь, — сказывалось действие укола — подошла к окну. Ни души. Им даже в голову не пришло оставить кого-нибудь дежурить на веранде. Она вернулась к кровати. Плащ висит на стуле, в бельевом шкафу можно взять простыню… Но в шкафу оказались не только простыни, но и белые рабочие блузы. Она надела одну из них, а поверх накинула плащ. Вид вполне приличный. Многие девушки летом ничего не носят под платьем или кофточкой… А теперь берем простыню. Настоящее приключение, совсем как в кино. Когда-нибудь потом она расскажет Дикки о своем бегстве. Она привязала простыню к перилам балкона. С других балконов ее могли увидеть. Однако кому придет в голову выходить на балкон в пять часов утра? И в ее лихорадочно работавшем, хотя и затуманенном мозгу, промелькнула смутная мысль о том, что шум, скандал никому не нужны… На середине спуска простыня оборвалась. Но падение было мягким, бесшумным. Лишь в этот момент она обратила внимание на свои босые ноги. «Лодочки» (так ловко украденные в одном из магазинов Ниццы) остались в номере. На мгновение девушка в ужасе замерла на месте. Все могло сорваться. И вдруг вспомнила о шлепанцах, в которых обычно водила машину; выходя из «ягуара», она успевала сбросить их и сунуть ноги в туфли на каблуках, прибавлявших ей восемь сантиметров роста. Но сегодня ей надо замаскироваться. Блуза уже есть… Если бы она знала, как взяться за дело, она для пущей верности украла бы мотороллер. Продавщицы, машинистки, может, и медсестры скорее всего ездят на работу на мотороллерах… «Как бы это развеселило тебя, Дикки… Вчера ты тоже маскировался… Прикинулся обыкновенным молодым человеком, простым смертным, а я поддалась обману…» И оказалась в дураках, сама во всем виновата. Но своим бегством она искупит вину.
На свежем воздухе к ней вернулись силы, девушка, проскользнув между машинами, добралась до старого «ягуара». Слава богу, его не зажали. А если кого-нибудь разбудит шум мотора? Если они бросятся в погоню? О нет! Дикки этого не допустит… Он, конечно же, понял, что она просто ошиблась, не разгадала его игры, и предоставит ей новый шанс. Зачем только она так быстро проговорилась! И из-за этой глупости помешала ему неожиданно во всем признаться. Испортила «эффект». Но она все исправит.
Коллета совершенно бесшумно открыла дверцу, сел за руль и так же тихо захлопнула ее. Нащупала ногами шлепанцы.
И вдруг она почувствовала себя слабой, жалкой до слез. Что, если подняться в номер? Объяснить ему, что я сразу не поняла, а теперь смогу сыграть свою роль… Нет, Дикки был бы недоволен. Надо появиться снова, — элегантнее, чем прежде, в другом городе, в новом платье. (Она сумеет украсть его или купить на кредитную карточку. То, что она не обеспечена, заметят лишь к концу летнего сезона, но тогда Дикки все уладит.) Она приблизится к нему, и Дикки снова сделает вид, что не узнает ее. На этот раз она не будет такой дурехой. Найдет, что сказать. Сыграет роль незнакомки, которую узнают лишь потом. Расскажет, к каким хитростям прибегала, когда его не было рядом: как скрывала, что была его мистической женой, и смиренно трудилась на консервном заводе в Лорьене. Услышав шум мотора, девушка вздрогнула. Это какие-то немцы решили уехать на рассвете, чтобы избежать жары и пробок. Надо этим воспользоваться. Она завела машину. Предъявив кредитную карточку, можно будет прожить два-три дня в каком-нибудь уютном отеле, ничего не есть, кроме завтрака, — полезно для фигуры, а затем присоединиться к труппе. В Каоре, например. И все начнется сначала… Машина тронулась с места вслед за «мерседесом». В отеле не заметно было никакого движения. Короткая частная дорога выходила на большое шоссе. «Мерседес» свернул налево, к Канну. Пусть. «А не поехать ли в Экс?» Тенистый загадочный город. Она отдохнула бы там, прежде чем снова устремиться к Дикки… А если он не захочет? Не пожелает предоставить ей еще один шанс? Если их встреча была последним испытанием? После долгого молчания, когда он не удосужился даже сообщить ей, согласен ли принять в дар жизнь, которую она ему посвятила, ответ все же пришел. Он соглашался. И написал об этом сам, она была уверена, потому что проверяла подлинность подписи у графолога. Затем предстояло второе испытание: письма, написанные секретаршей, иногда просто по стандарту, а ведь она ждала их с таким нетерпением. Ждала и наконец была вознаграждена. «Вы победили в конкурсе распространителей нашей газеты. Вы — избранница Дикки Руа. Через восемь дней заказным письмом вам пришлют написанное для вас неопубликованное стихотворение Дикки, которое специально отпечатано для вас в типографии Дю Барри». Она получила упомянутое стихотворение. Проанализировала каждое слово. «О, невозможная любовь! Я жду, ищу тебя, страдая, Безумство, нежность чувств без края, Сулят надежду вновь и вновь…» И она надеялась, готовилась. Покупала или воровала (ведь это для него) платья; экономила деньги, чтобы купить подержанный «ягуар», вытянула деньги у матери и продала жемчуга бабушки, взяла отпуск по болезни, чтобы сопровождать труппу в гастролях. Лучший парикмахер, лучшая косметика… Там видно будет. Она была жрицей, была… И вот в последний момент, когда все шло по плану, как должно было идти, когда взгляд Дикки задержался на ней и таинственная формула узнавания — «Ты всегда носишь такие экстравагантные плащи?» — была произнесена, когда он обнял ее за плечи, она допустила оплошность. Не догадалась, что ее ждет последнее испытание: жалкий, зауряднейший номер, слова, скрывающие готовую вспыхнуть страсть. «Я совсем без сил… Наверное, не сумею тебя поразить…» Однако даже в эту минуту он на что-то намекал. Говорил о номерах-люкс, в которых они когда-нибудь станут встречаться. И она не поняла! Номер… как много таинственных значений у этого слова… Ведь она читала об этом в журнале «Оккюльт-магазин»… Как же я могла?
