Дмитрий Добродеев - Большая свобода Ивана Д.
Лесовский — советский дипломат, переметнувшийся в Швейцарии. Вместе с семьей. Он ходит, здоровается, меняется карточками. Косичка болтается поверх пиджака. В глазах тревога.
Лесовский считается суперпредателем. Не только похитил документы консульства, но и позднее, на пресс-конференциях разоблачал своих коллег и товарищей, считая, что помогает делу демократии. За это получил работу в Гармише, немецкий паспорт. Самое тяжелое началось потом. Жена спилась, свихнулась, подала на развод. Пришлось оставить ей дом, платить алименты. Ивана удивляет, что Лесовский искренне защищает идеи свободы и демократии. Но при этом он верит в жидомасонский заговор и проклинает русофобов. «Неужто все невозвращенцы с такими странностями?» — думает Иван.
Между столиками ковыляет Джордж Бейли: высокий вальяжный старик с седыми кудрями. Как говорят, корнями венгерский еврей. В разговоре много шутит, отпускает скабрезные шутки. Это его Григорий Климов назвал «садистом» из лагеря Кэмп-Кинг под Франкфуртом, где Бейли после войны проводил фильтрацию советских перебежчиков.
Климов рассказывал, как Бейли лично проводил нательный обыск, вытряхивал все вещи — часы, зажигалки, деньги, и никто из интернированных их обратно не получил. Настоящее мародерство периода «холодной войны». Если русские солдаты просто снимали у немецких пленных часы, пишет Климов, то офицер американской военной разведки Бейли подчистую грабил беглецов от коммунизма.
Флэшбек: ноябрь 1956 года, Бейли возглавляет миссию ЦРУ на венгерской границе. Получает донесения от связных, посланных в Будапешт. «Свободная Европа» нон-стоп вещает на Венгрию. Призывает повстанцев не сдаваться.
Бейли сидит на пункте наблюдения на самой границе с Венгрией, крутит окуляры: бесконечная череда беженцев. Их принимают в наспех оборудованном лагере в поселке Трайскирхен.
Он видит красивую венгерку… Его сердце сжимается. Через переводчика предлагает ей зайти в кабинет. Достает шоколад, наливает кофе, предлагает сигарету. Она — студентка из Пешта, Жужка Ковач. Жгучие черные глаза. Он тут же, в кабинете, спит с ней и устраивает за это в Мюнхен — в венгерскую редакцию радио «Свобода». Через пять лет выясняется, что она — агент коммунистических спецслужб. Бейли получает по шапке. Но он незаменим, его оставляют.
На конференции присутствуют не только спецслужбисты, но также историки и журналисты. Они не оставляют тему «холодной войны». Все говорят о неизбежности конфронтации с Москвой. Особенно агрессивна Франсуаза Жиль. Автор книг, пропитанных ядом русофобии: Le langage des barbares, La Massue de bois, La surprise Gorbatchev.
Иван слышит, как Франсуаза говорит Брехману: «Сейчас все выступают за безопасный секс. Какая чушь! Секс не может быть безопасным по определению. Как можно трахаться в резинке? Настоящие мужики трахаются без резинок!»
Так говорят и пишут лишь очень неудовлетворенные женщины. Испытавшие психологический шок. Иван узнает у Брехмана, почему Франсуаза ненавидит Россию. В конце 70-х она приехала в Россию за любовью, а ее пытались изнасиловать в подъезде. Иван видит эту сцену: Москва, подъезд, француженка, насильник. Приставание, отпор. С ободранной рожей насильник сидит на лестнице, рыдает. Франсуаза запирается в квартире, тоже рыдает.
Россия — страна сексуальной свободы или сексуального хоррора?
В конференц-зал входит Восленский, высокий сухой старик.
Здоровается со всеми, садится. Немногословен. Излучает превосходство. Это его перу принадлежит фундаментальный труд «Номенклатура». Лесовский шепчет: «Восленский — практичный мужик. Учредил свой институт советологии, устроил жену помощником и срубает все западные гранты».
— В Москве он был обычным научным сотрудником, а здесь — звезда первой величины. Главное — вовремя смыться, — заключает Лесовский.
Позже всех, к началу заседания, приезжает Сергей Стариков. Это мордатый детина с недоброй улыбкой, циничной, как у всех сотрудников международного отдела ЦК. Стариков — одна из главных сенсаций встречи. Он мотанул на Запад совсем недавно, прихватив ряд секретнейших документов и миллион долларов.
Стариков вез «дипломат» с деньгами для Южного Йемена. Но так и не добрался до Адена, а вынырнул в Мюнхене. Его приветствуют аплодисментами. Он докладывает о кризисе российской власти, предсказывает очередной государственный переворот. Все оживленно обсуждают, что будет.
Дают слово Отто фон Габсбургу. Депутат Европарламента считает, что Ельцину мало помогают, что Запад должен действовать решительнее. Сосед Ивана, старенький немецкий разведчик, улыбается: «Otto — das ist ein echter kalter Krieger!» (Отто — настоящий рыцарь «холодной войны».)
Фон Габсбурга сменяет на трибуне Джордж Бейли. Он весело шутит. Завязывается дискуссия о макияже русских женщин. Все вспоминают свои любовные романы с русскими дамами. Сходятся во мнении, что с косметикой в России перебирают.
Клаус звонит в колокольчик. На трибуне появляется Антон Брехман. На маловнятном полурусском-полуанглийском он говорит о возможной траектории распада СССР, рисует схемы потенциальных конфликтов. Все восхищены.
Ивану странно: неужели эти милые, легковесные люди и вправду подготовили падение могучей и свирепой державы?
Он восхищен, как это мероприятие организовано. В Совке все было под контролем спецслужб, сплошные проверки и пропуска, наружка и прочая. А тут — снежок, звездное небо, рождественская идиллическая обстановка, все пьют вино, закусывают сыром. И как бы между прочим определяют судьбу страны, которая называлась Советским Союзом. Он понимает преимущество цивилизации над варварством и сущность «мягкого подхода», soft power.
Здесь все кардинальные вопросы решаются культурненько и незаметно — в уютной обстановке, безо всяких громоподобных сотрясаний воздуха. А именно — салонно, как у нас сказали бы, келейно. «Вот это и есть система, — думает Иван. — Старая культура владения миром. Передающаяся от Рима, Египта, а может, и Гипербореи. Вот так и надо делать!»
Вечером гости пьют в баре. Среди них — профессор Агазедян из Москвы. Его пригласил лично Клаус. Конечно, он по роду службы имеет право ездить сюда, и все-таки его присутствие среди антисоветчиков немного странно для Ивана. Агазедян рассказывает ему, как США готовили операцию «Гром» по свержению СССР: нефтяной сговор с саудовцами, падение цен на нефть, банкротство советского бюджета.
Еще об Агазедяне. Он буквально плачет, не может пережить крушения Советского Союза. — «Что мы будем делать без СССР? — вопрошает Агазедян. — У нас в России останутся одни бандиты, «крутые кабаны» и бляди».
Иван выходит во двор: ярко светит луна, высятся заснеженные отроги Альп. Ему нравится этот воздух, эти конюшни, эти снежные вершины: атмосфера, забытая в Совке.
Здесь его настойчиво преследуют мысли о Второй мировой. Где-то рядом в горах — казармы вермахта, знаменитая баварская «фабрика офицеров». Он понимает, что правды о великой войне никто не скажет. Ни на Западе, ни на Востоке.
До правды сможет докопаться историк через пару веков. Он вспоминает слова немца-ветерана: «На Восточном фронте мы не могли остановить стрельбу: русские заваливали нас телами. Только когда пулемет раскалялся, они брали высоту. На Западном — достаточно было подстрелить одного американца, чтобы на нас бросили авиацию. Мы предпочитали не стрелять».
Сегодня мало говорят о том, что Гитлер объединил континент. Евросоюз во многом скопирован с кальки Гитлера. Нацистская Германия жила на гастарбайтерах — их были миллионы. Общий рынок угля и стали существовал де-факто. Это и было началом новой Европы.
Да, были концлагеря и душегубки. Но рейх к 45-му давно превратился в интернационал, что было трагикомично. Берлин стал городом ауслендеров, где немцы были в меньшинстве. По улицам шлялись югославы, русские, украинцы, французы, и это практически был тот же Берлин, что в 60-е и 70-е годы: плавильный тигель народов. И никакое гестапо не могло контролировать. Ни черный рынок, ни секс-услуги, ни атмосферу анархии. Очевидец рассказывал Ивану: «Немецкие аристократки отдавались за кусок черного хлеба, за пару чулок с ними можно было спать всю неделю. Уже не было никаких расовых и сексуальных табу: бесчисленные власовцы жили с немками».
Иван вспоминает доцента Гудкова. В его московском НИИ сидел, корпел над книгами невыездной старик. Попал под Киевом в окружение в 41-м и всю войну проработал в Германии — на ферме и на заводе. Доволен: все было справедливо. Ел с немцами как свой. Простые немцы относились хорошо. Плохая память о пленных французах: никогда не делились посылками.
Иван вспоминает, как быстро прониклись немецким духом советские солдаты и офицеры в оккупированной Восточной Германии, как быстро привыкли уважать порядок и деньги. А власовцы — они стремительно впитали германский племенной порядок, немецкий уравнительный социализм. Те, кто шел служить немцам, восхищались их чувством справедливости — после неравенства и «дедовщины», вечно царивших в России. Один из очевидцев поведал, как в феврале 45-го, на железнодорожном полустанке, после бомбежек за супом в общей очереди стояли женщины с детьми, солдаты и офицеры вермахта, а также казаки и власовцы.
