Леонид Пасенюк - Съешьте сердце кита
— Ему виднее. Может, из зависти. Не ему же улыбнулась удача, а мне. Ну, я и ушел. Спасибо, что ты дала мне компас.
Дудкин смотрел на нее хмурыми, но честными глазами, такими красивыми, с такими пушистыми ресницами.
Ксения вынула руку, тихонько подула на пальцы, к которым пристали беличьи волоски.
— Да, да, — сказала она, не зная, что думать и что предположить. — Ты, конечно, не мог… не мог поступить иначе. — После тягостного молчания добавила: — Выпей спирту. Я привезла. Тебя хоть выжми…
И пока он короткими булькающими глотками пил разведенный спирт, Ксения медленно поднялась от рюкзака.
— Ну да, конечно, — почти беззвучно шевельнула она губами, что-то мучительно соображая. — Ну да…
К утру прояснилось. В просветы между рваными мглистыми облаками брызнула зябкая синева, а верхушки лиственниц заискрились под солнцем льдистой капелью. И хлынули комары — неповоротливые, с прибитыми дождем крылышками, голодные и злые.
Ксения решила, что медлить нельзя, что надо идти навстречу отряду, надо разыскивать заблудившихся. Ах, Жанна, Жанна… Ах, Котеночкин! Но Мамонов — вот фрукт! Назначен старшим — и решил сводить в маршруте личные счеты. Она отвела полог палатки.
Объедкин разводил невдалеке дымокур для оленя.
У реки стоял высокий стройный Игорь. Он делал какие-то энергичные движения, потер себе шею, запрокинул лицо…
— Умывается, что ли, — пробормотала Ксения недоуменно. — Или молится?..
— Не знаю, начальник, — отозвался Объедкин. — Мажется чем-то…
— Мажется? — Ксения проворно выбралась из палатки. — Мажется, вы сказали? Что же у него? «Метаморфоза»? «Молодость»? А у меня лицо обветрело, все в лишаях…
Кошачьими шажками она сбежала к реке.
— Доброе утро, Игорь! Дудкин вздрогнул.
— Да у тебя никак диметилфталат! Где достал?
— Нигде, — покраснев, сказал Дудкин. — Завалялся пузырек в рюкзаке.
— Завалялся, значит. — Лицо Ксении покрывалось матовой бледностью. — Так вот, оказывается, какой у тебя «состав крови», вот почему тебя комары не трогают! Теперь мне все ясно. Ну, черт с ним, с диметилфталатом. Но ты, ты, ты…
Она задохнулась, и губы у нее беспомощно задрожали.
Флакон выпал из рук Дудкина. Светлая, схожая с глицерином, противокомарная жидкость пролилась на обкатанные камни.
— Как же я тебя целовала?.. Как же я тебя спиртом отпаивала?.. Чтобы не простудился, а?.. Господи, какая же я дура!
Согнувшись, Ксения побрела в гору, к палатке. Споткнулась и чуть не упала. Выпрямилась. Крикнула Объедкину:
— Приведите оленя!
Ей не пришлось отъехать от лагеря дальше нескольких километров. Там, где тропа-зимник упиралась в реку, Ксения повстречалась с отрядом. Впереди брел Мамонов с двумя рюкзаками, торчавшими из-за плеч в разные стороны. Сзади плелись Котеночкин и Жанна. Котеночкин поддерживал девушку — та слегка прихрамывала.
Ксения посмотрела Мамонову в глаза. Они показались ей бездонными — может, потому, что легла под ними густая болезненная синева. Может, потому, что он не прищуривал их, как обычно. Губы у Мамонова запеклись и обветрились, пристали к ним крошки мха-ягеля.
— Вы что, мох ели?
— Пробовали. Невкусно.
— А где олень?
— Сорвался с кручи. У нас уже не было сил спуститься, чтобы освежевать, забрать мясо. Надо провернуть это дело… насчет мяса…
Ксения пропустила Мамонова и подождала Жанну.
— А у тебя что с ногой?
— Пустяки. Пройдет.
— Заблудились?
— Да. Когда работаешь с прибором, начинает барахлить компас, стрелка мечется, как угорелая. Ну вот… Потеряли ориентировку. Еле я определилась по руслу какого-то высохшего ручья. По траве — ее когда-то течением прижало. — Жанна слабо кивнула. — Тут еще… котеночек этот… Говорит, это не течением, а ветром траву пригладило, и надо, мол, в другую сторону податься. В общем начали спорить, а время шло. Спасибо вот Сашке — его костер утром заметили. Уж не знаю, как он его развел.
Жанна трудно дышала, ноздри у нее раздувались, и глаза лихорадочно блестели.
— Я, наверное, заболела, — сказала она виновато. — Все время в воде. Ты не сердись, я немножко… Я поправлюсь. Пройдет.
— Что ты, Жанна? Я не сержусь. Я так рада, что мы снова все вместе. Садись-ка на оленя. Подсоби, Василий…
Она боялась разговора с Мамоновым и с тоской душевной ждала его первого вопроса, первых слов.
Когда между деревьев промелькнуло белое пятно парусины и ноздри пощекотал жирный дымок лагерного костра, Мамонов не утерпел и спросил наконец:
— Вернулся… он?
— Вернулся, — ответила Ксения. — Что у вас там стряслось? Он действительно нашел кимберлит?
— Да, случайно. Столкнул в ручей диабаз, а под ним вдруг голубая глина. — Мамонов помолчал, сплюнул. — А потом мохом притрусил, чтобы я не заметил. Уж не знаю, зачем ему это понадобилось. Чтобы славой не делиться, что ли? Мне его слава как собаке пятая нога. В общем слово за слово, и я его съездил разок по скуле. Для профилактики…
— Подлец он! — сквозь зубы и не поднимая глаз проговорила Ксения. — Так я и подумала.
А Мамонов сжал рот так, что узкие губы побелели, стали неразличимыми на сухом лице.
— Здорово, Объедкин! — только и сказал он, подходя к костру. Расширенными от голода глазами смотрел он, как готовит каюр густую, с длинными волокнами мяса, похлебку.
— Пойдем, — сказала ему Ксения. — Потерпи немного. Вот сготовит он свой рассольник — и будем обедать.
— Не пойду я в палатку, — процедил Мамонов. — Не могу… Видеть его не могу!
— Пойдем! — настойчиво повторила Ксения. — Пойдем, я что-то скажу…
Мамонов опустил голову и побрел за девушкой, тяжело, след в след ставя ноги.
В палатке она мельком взглянула на Дудкина, забившегося в угол и молча посматривавшего оттуда сузившимися глазами.
— Возьми, Саша, рюкзак этого… несостоявшегося живописца… Возьми и выбрось его к чертовой матери!
Мамонов не заставил просить себя дважды. Он в точности исполнил повеление начальника отряда. Шутки шутками, но дисциплину он все-таки уважал. Перевернувшись два раза, рюкзак Дудкина бесформенно осел на галечнике, из него вывалилась стеклянная банка с маринованными огурчиками и, дребезжа, покатилась к реке. Ксению это уже не удивило. Лишнее звено в одной цепи…
Но у Жанны загорелись глаза.
— Так вот они чьи, огурчики! Ксения сказала сдавленным голосом:
— Можете уходить, Дудкин. Такой вы нам не нужны. Компас, я надеюсь, вы сдадите в партии: это казенное имущество.
Дудкин встал. Ссутулившись, протиснулся в проем палатки и погрозил уже изнутри:
— Вы за это ответите! Кимберлиты нашел все-таки я!
— Игорь! — сказала, не выдержав, Ксения. Жанна удержала подругу.
— Не унижайся. Не стоит. — Подумав, добавила: — А вообще обидно, что голубая глина пристала к таким грязным рукам!
Ксения безмолвно опустилась на вытоптанный желтый мох, устилавший низ палатки.
— Возьми свою оптику! — крикнул где-то там, у реки, Мамонов. — Не бойся, не брошу. Жалко красивую вещь! Ну, а оруженосца теперь у тебя не будет. Не положено. Разжалован ты, приятель.
Видно, Дудкин ответил что-то, и снова донесся голос Мамонова:
— Катись, катись! В случае чего —вали лес, обкладывайся кострами и кричи.
Ксения встрепенулась, потащила к себе рюкзак.
— Вот, вот! Я забыла… Тут ему беличий шарф. Пусть возьмет. Он же охрип. Кашляет!
Жанна взглянула на подругу свысока.
— У тебя никакого самолюбия. Дай шарф! Да ты еще такого парня полюбишь… А этот… Пусть он себе кашляет на здоровье!
В палатку неуклюже, одним боком протиснулся Мамонов. Он пошарил в своем рюкзаке и извлек оттуда кимберлит — обломок алмазоносной породы с вкрапленным в него ограненным камнем.
— Теперь он скажет в партии, что мы его по злобе прогнали. Еще и виноваты будем.
Ксения съежилась.
— Не будем, — сказала она обессиленно. — Нашел он эти кимберлиты — ну и пусть! Хотя без нас он бы их не нашел. Но пусть, пусть! Спорить не станем. А только выгнали его — и правильно сделали. Воздух в тайге… чище будет! А нам тут еще искать да искать. На наш век хватит.
…К вечеру Мамонов занялся приготовлениями к разведению дымокура. Достал бумаги, наковырял мха… Ксении теперь было все равно. Пусть дымокур, пусть комары, пусть что угодно…
Она лежала на спальном мешке, а пальцы Мамонова мельтешили перед ее глазами. Кожа на них была багровой, и кое-где, у ногтей, пальцы кровоточили. Как только он отмывал ими шлихи?
Тогда она робко предложила:
— Лучше же будет, если пальцы тебе забинтовать? Хотя бы на время, а?..
Мамонов нерешительно согласился:
— Можно… Вот я с дымокуром управлюсь. Из палатки пришлось убегать: повалил дым.
