Ирина Анненкова - Обманы зрения
Нет уж, умной Юле нужен человек состоявшийся, самостоятельный, добившийся всего сам, а не сорящий родительскими деньгами и связями. Именно такой должен почитать за честь взять ее в жены. А для этого — учиться, учиться и учиться, как где-то там брякнул пресловутый вождь мирового пролетариата! И главное: никто не должен даже и близко догадываться о ее сокровенных мыслях, о том, какое самозабвенное и разрушительное чувство является главным, могучим двигателем, так сказать, локомотивом, тянущим за собой поезд ее жизни.
Получив вожделенную, потом и кровью политую, медаль, блестящую характеристику и все мыслимые и немыслимые рекомендации, Юля с первой же попытки поступила в престижный и почти недоступный для простых смертных Институт иностранных языков, легендарный Иняз, на факультет английского языка. На французское отделение было бы, наверное, проще (спасибо, бабуля!), но девушка намеревалась выжать из института все возможные знания. Позже, когда их группе в качестве второго изучаемого языка достанется именно язык Дюма и Бальзака, студентка Андрюхина решительно отправится в деканат, побеседует на хорошем французском с грозной деканшей и легко добьется перевода в другую, «испанскую» группу.
Бог знает, как Юля сумела не умереть с голоду за годы учёбы.
Конечно, как круглая отличница, она получала повышенную стипендию, но прожить на такие медные копейки было решительно невозможно. Бабушка умерла, едва успев порадоваться за поступившую в институт внучку. Помощи ждать было неоткуда. Вся надежда — только на себя.
Конечно, Юля подрабатывала — мыла полы в подъездах, разносила рано утром почту. На более серьезную работу, приносящую побольше денег, устроиться никак не получалось: утром и днем девушка должна была посещать занятия, выполнять обширные домашние задания, на которые не скупились преподаватели, а также участвовать в ненавистной общественной жизни родного института. А как же? Вуз непростой, идеологический, так будьте любезны, извольте-ка ежедневно и ежечасно предъявлять доказательства своей политической зрелости и лояльности к курсу партии и правительства! Драгоценного времени на подобную ерунду уходило море, а никуда не денешься. Для возможности подработать оставались лишь вечера да раннее утро.
Изящная от природы Юля скоро стала совсем прозрачной. На похудевшем лице остались лишь одни прозрачно-голубые глаза, казавшиеся теперь неестественно огромными. От голода иногда мутилось в голове. К тому же девушка вскоре заметила, что, не поев, начинает сильно уставать, что сразу сказывается на результатах учебы.
Безумно надоела пшенка на воде. Хотелось сладкого. Очень хотелось ветчины — нежно-розовой, с тонким краешком жирка. Апельсин стал несбыточной мечтой, снившейся по ночам. В кулинарии ресторана «Прага» продавались шоколадные пирожные, от запаха которых темнело в глазах. Однажды в детстве бабушка купила ей такое пирожное на день рожденья. Юля на всю жизнь запомнила его божественный вкус.
Ничего этого девушка не могла себе позволить. Можно было, конечно, бездумно пойти на поводу у своих желаний, но это означало, что потом не на что будет купить даже хлеба. А ведь, кроме еды требовалось хоть как-то одеваться, да так, чтобы не выглядеть уж совсем замарашкой рядом с расфранченными однокурсницами, с трудом представляющими себе значение выражения «есть нечего».
Конечно, благодаря бабушке Юля неплохо шила и вязала, так что для нее не составляло особого труда смастерить себе юбку, или блузку, или сарафан, или даже пальто — причем самого модного фасона. Она умудрялась шить себе даже нижнее белье. Было бы из чего.
Но ведь уже перешито и сношено до дыр всё, что подлежало переделке! Купить же кусок ткани не на что, да и разнообразием тогдашние магазины, мягко говоря, не радовали. А обувь? А сумочка — хоть одна на все времена и случаи? Их-то не сошьешь!
Хорошо одетые, с детства закормленные шоколадными конфетами и икрой сокурсницы снисходительно поглядывали на Юлины дешевенькие начищенные ботиночки и потрескавшуюся сумку из кожзаменителя. Красота девушки и стройные колонки пятерок в зачетке также симпатий не вызывали. Хорошо хоть, эта необщительная странная студентка не пыталась кадрить их кавалеров, просто шарахалась от них! Да и списать лекции у нее можно. Так что, пусть пока живет!
Юля сознательно держалась на расстоянии от студенческой внеучебной жизни — насколько это было возможно без риска заработать обвинение в пренебрежении к коллективу. Субботники, собрания, первомайские и ноябрьские демонстрации, а также митинги против преступлений американской военщины во Вьетнаме и общеинститутские праздники игнорировать было нельзя ни под каким видом. Но, ради всего святого, когда, в каких нарядах и на какие деньги могла она пойти с девочками из группы в ресторан, или кафе, или театр на хорошие места? Если Юля и шла в театр, кино или на концерт, к чему ее опять-таки приучила бабушка Аня, без памяти театралка, то отправлялась одна и покупала копеечные билеты на самую что ни на есть галерку.
Периодически красивая Юля получала непристойные предложения, сулившие ей разнообразные материальные выгоды. Но внутренняя брезгливость не позволяла отвечать на подобные заигрывания. Да и что это были за предложения? «Будешь со мной спать — я тебе фетровые боты на зиму куплю»? Да лучше босиком по снегу бегать!
Юля была вполне честна сама с собой. Она давно знала, что подкатись к ней кто угодно с предложением действительно серьезных финансовых перспектив — она бы ни минуты не раздумывала! Но таковых пока не наблюдалось, и она терпеливо выжидала, храня нетронутым драгоценный крючок, который сумеет ей помочь поймать большую-пребольшую золотую рыбу.
Так и жила девушка в обнимку со своим одиночеством, а также ставшей привычной, как трансляция по радио футбольного матча «Спартак» — «Локомотив», ненавистью ко всему и всем.
К концу третьего курса ей показалось, что она больше не может выдержать постоянной усталости, недоедания, не очень тщательно скрываемого презрения институтских девиц. Отлично, как, впрочем, и всегда, сдав сессию, Юля пошла на прием к декану факультета с просьбой о переводе на вечернее отделение. Девушка здраво рассудила, что так ей будет легче найти нормальную работу, да и вся общественная трескотня достанется студентам- «дневникам». Испанский язык придется, конечно, забросить, но на эту жертву она уже вполне созрела.
К ее удивлению, ненавистная (как, впрочем, и все остальные преподаватели) деканша не подписала не глядя ее заявление, а стала придирчиво расспрашивать о причинах подобного желания.
— Ты хоть понимаешь, что теряешь второй язык? — сухо поинтересовалась грозная факультетская начальница. — Да и учиться по вечерам не в пример труднее.
Понимает ли Юля? Ещё как понимает! А вот знает ли крыса сушеная, что такое голодать? А ходить в рваных ботинках?
Крыса знала. Она в своё время пережила голод на Украине, чудом спаслась, видела мертвых и умирающих, лежащих вдоль дорог, телеги — труповозки, на которые сваливали всех подряд, и уже окоченевших, и ещё пытающихся дышать. В ее деревне на соседнем подворье с голоду съели девчонку, младшую дочь. Потом приехали солдаты и увезли всю семью людоедов, как прежде вывозили семенной хлеб, дочиста вычищая амбары.
Немолодая женщина задумчиво смотрела на тощенькую девчушку с огромными голодными глазами. Она не забыла, как год назад эта студентка добивалась перевода в другую группу, чтобы суметь изучить еще один язык. Отлично запомнился правильный, немного старомодный французский, на котором девушка изложила свою просьбу.
— Светлана Алексеевна, — тихо сказала побледневшая Юля, — я всё понимаю. Но мне совсем не на что жить. Я одна. Мне надо работать.
— Хорошо, — неожиданно заявила суровая дама. — Если ты останешься на дневном отделении, то сможешь работать по вечерам в институте, я тебе это устрою. На еду хватит. На роскошества — вряд ли.
Какие роскошества? Она что, с ума сошла?
Работа в институтской библиотеке показалась Юле манной небесной. Она должна была помогать библиотекарше Марье Семеновне выдавать учебные пособия студентам вечернего и заочного отделений, а также тщательно контролировать полный и своевременный возврат книг в конце весеннего семестра. Основная нагрузка приходилась на сентябрь и июнь, а в остальное время дел было не очень много. Девушке удавалось даже заниматься, чему начальница никак не препятствовала. Но самое главное, Юля получила неограниченный доступ к разнообразной литературе по изучаемым предметам. В конце четвертого курса она даже смогла позволить себе самостоятельно начать изучать итальянский по имеющимся в библиотеке учебникам и самоучителям!
Закончив институт с красным дипломом, Юля получила сказочное распределение в Интурист (наверное, и тут не обошлось без благоволившей к серьёзной студентке деканши). Работа гидом-переводчиком — пусть пока лишь в Союзе, выпускать за границу начинают гораздо позже — давала ей хороший шанс ещё на шаг приблизиться к заветной мечте.
